Список Мадонны

Для Мартина самая легкая и в некотором отношении самая приятная часть его творчества заключалась в раскрашивании рисунков. Это оживляло работу и давало возможность изобразить массу оттенков. Когда вся гамма желтого растения, которое отец Блейк в шутку назвал «барабанными палочками», ожила в его этюднике здесь, на фоне этого прекрасного места, Мартин не мог не порадоваться своей судьбе. Было трудно поверить в те перемены, которые произошли в его жизни в течение нескольких последних месяцев. Он ощущал чувство вины, когда писал под диктовку своих неграмотных товарищей письма их любимым. Они рассказывали о существовании, наполненном тоской и одиночеством, тогда как его жизнь была полна обещанием любви и творчеством.

Коллин успела изменить его жизнь. Он любил ее так сильно, что это пугало его. Ощущение ее губ, запах ее тела возбуждали его так, что было трудно себе представить. Хотя он сжимался от одной только мысли, что его любовь сможет нанести урон ее чести. Она была красива и телом и разумом. Для нее жизнь не была загадкой или потусторонней миссией. Коллин брала жизнь такой, какой она была, и жила радостно и уверенно. Она так отличалась от Мадлен. Сейчас он это понимал. Мадлен иссушала его тело и душу. Она была словно водоворот, притуплявший его чувства и затягивавший его в неизведанные им места. Коллин просто делала его счастливым. Когда он был рядом с ней, все было хорошо. И он сам, и его творчество. Все. Или почти все.

Мартин оторвал голову от своего блокнота. Отец Блейк усердно писал. Солнце осветило его лицо, и на какое-то мгновение его классической формы нос, челюсть и темные жгучие глаза оказались залитыми золотым светом. Он напомнил Мартину древнего святого. Христос мог выглядеть так же, как этот человек. Это было единственным, в чем они с Коллин имели разногласия.

Она утверждала, что отец Блейк пугал ее своими взглядами, полными ненависти. Не нравился он и Шарлю Хуоту. Он говорил, что, по его мнению, в этом человеке было что-то противное Богу. Но это было после того, как он пересказал ему то, что Коллин поведала о книгах с ложными названиями, и упомянул имя Рамона Лалла. Тогда Шарль странно взглянул на него и сказал, что имя Рамона Лалла не должен произносить ни один католик. Нет, Шарль был неправ. Как и Коллин. Эти глаза никогда не могут смотреть с ненавистью, это была энергия, и именно она пугала некоторых. Он знал об этом все. Отец Блейк не был похож на других, это было подлинной правдой. И именно эта непохожесть привлекала Мартина и отвращала Коллин, Шарля и некоторых других патриотов.

Неожиданно он вспомнил девушку-аборигенку. В ней также чувствовалась духовность. Ему стало интересно, знал ли о ней отец Блейк. Он уже готов был спросить его об этом, когда вспомнил о том, о чем хотел спросить своего нового друга еще раньше. Мартин хотел объяснить себе кое-что о Мадлен. Слова шевалье об избранных и незабываемый вид девушки с дикими глазами, которую он любил, в сочетании с тем, что она видела за своим алтарем, говорили о другой, более беспокойной духовности. Коллин сказала, что видения Мадлен были плодом ее собственного воображения. Если так оно и было, то тогда ему будет легче забыть о ней. Нет, не забыть ее, но перенести на соответствующее место в своей памяти и в своей жизни. Если кто и мог помочь ему в этом, так это только отец Блейк. Он прекратил рисовать, положив блокнот на колени.

— Святой отец, мне необходимо спросить вас кое о чем. — Темные глаза ответили ему взглядом, полным вежливого интереса. Мартин продолжил: — Что вы думаете о видениях? Я имею в виду тех людей, которые видели Бога, святых, Пресвятую Деву.

Бернард слегка замер, словно его чем-то раздражили. Мартин затаил дыхание.

— А почему ты спрашиваешь об этом, Мартин?

«Он, кажется, раздражен», — подумал Мартин.

И несмотря на то что почувствовал себя немного обескураженным, он решился:

— Прежде чем меня отправили сюда, еще в Канаде, я знал девушку, которая разговаривала с Девой Марией. Я видел ее глаза, святой отец. В них не было ни безумия, ни желания привлечь внимание. У нее был алтарь, и когда она преклоняла колени перед ним, она поднимала глаза и разговаривала с пустотой так, как я разговариваю с вами. Хотя я ничего там не видел, но я продолжаю пребывать в сомнении. Она не была монахиней или святошей. Она была смелой и прекрасной и погибла с честью в бою с британцами. Видела ли она? Могла ли она видеть Пресвятую Деву?

— Как ее звали, Мартин? Скажи мне ее имя! — В тоне его голоса слышалась тревога, что очень удивило Мартина.

— Мадлен, святой отец. Ее звали Мадлен. Я… я хорошо ее знал.

Священник что-то прошептал, и Мартину пришлось напрягать слух, чтобы расслышать его слова.

— Это одна и та же сцена, которая повторяется множество раз. Женщина верит, что она видела Пресвятую Деву. Но веришь ли ты, что она ее видела?

— Об этом я вас и спрашиваю, святой отец. Я не знаю.

— Но ты должен знать. — Он говорил резко, и Мартин отступил.

— Я не понимаю, святой отец.

— Послушай меня, Мартин, и хорошенько послушай, поскольку то, что я скажу тебе сейчас, я не говорил никому. — Голос его теперь снова звучал спокойно, завораживающе, и Мартин почувствовал, что он захвачен в плен темными глазами.

Бернард Блейк почувствовал восторг внутри себя. Тихий голос за его плечом нашептывал ему что-то подбадривающее, одобряющее. Он многое передумал с того удивительного дня в Риме, посвятил много служб непонятой и преданной Пресвятой Богоматери. Он также часто и подробно беседовал с тихим голосом, приехавшим сюда вместе с ним, следуя путями его судьбы. Теперь этот тихий голос не скрывался ни в пещере, ни в стене. И тем более не сейчас, когда лживые голоса должны быть найдены и изгнаны. Пора было пленить этого светлоглазого апостола.

— Она не видела Богоматерь. Она не могла. У нее ничтожный опыт. И кроме того, в этой Церкви нет ничего, кроме свидетельств лжи.

— Ничтожный, ложь. Я не…

— Дому, построенному на плохом фундаменте, суждено развалиться. Эта Церковь, Мартин, была построена на лжи. Сотни лет упадка, потерянной веры. И все из-за Христа. Это Он стал тем, кто завел нас не туда. Он был избранным, но Его соблазнили лживые голоса. Он видел и слышал вещи, закрытые от смертных; Он собрал вокруг себя двенадцать, которые могли свидетельствовать о Нем в миру; Он начал свою работу с чернью, проповедовал им, что было только лишь прелюдией Его судьбы. Но Он не смог. Он позволил лжи соблазнить Себя.

— Как, святой отец? — Мартин едва верил своим ушам.

— Он верил тихому голосу за своим плечом, но это был лживый голос. Он привел его в грязные объятия шлюхи Магдалины и к распутному Иоанну. И после Он пошел в пустыню, потому что Ему было стыдно, а потом они пришли и убили Его. Он думал, что победил лживый голос в пустыне, но тогда уже было слишком поздно. Разве ты не видишь, Мартин? Его судьба никогда не была завершена. То, что создала Церковь, так же лживо, как и то, что Христос не был избранным. Лживый голос был послан, и Христос прислушался к нему. Несоответствия тому, во что ты веришь, взволновали тебя. Не переживай так, поскольку тебе всего лишь открывается правда. В течение долгих веков другие, менее просвещенные, следовали по ложному пути, громоздя одну ложь на другую, и теперь все мы погрязли в мифах, иконопоклонничестве и пошлостях метафизической пустоты. — Он схватил Мартина за руку. — Все изменится. Очень скоро. И ты, мой новообращенный, будешь частью этого.

Мысли в голове Мартина заметались. Доминиканец напомнил ему дядю Антуана. Но дядя Антуан просто сомневался. Сомнения дяди Антуана и его самого — это было одно, а слова священника представляли собой доказательства отсутствия веры в полной мере. И факт оставался фактом, что этот священник отрицал то самое вероучение, какое поклялся защищать. Это было лишено смысла.

— Но почему и как, святой отец? Ведь вы же священник!

— Я стал священником, потому что чувствовал, что моя судьба вела меня в монастырь. Если хочешь, в поисках правды. Долгое время я ничего не понимал, пока однажды мне не было откровение. — Бернард нагнулся вперед так, что оказался лицом к лицу с Мартином. Его глаза горели, а его дыхание обжигало щеку Мартина. — Однажды, Мартин, я расскажу тебе. Однако на сегодня этого достаточно. Новая судьба. Пути пересеклись. Здесь, Мартин. Здесь, в этом месте. Все это было предсказано. Мне. А теперь я говорю это тебе. У тебя должны быть свои собственные вестники. С тобой случилось много хорошего с той поры, когда мы встретились. Твоя рука зажила, а твои успехи в рисовании гораздо более впечатляющи. Все так и будет продолжаться. Ты скоро выйдешь из своей тюрьмы.