Список Мадонны

— Спасибо вам, святой отец. Но я не могу обсуждать то, чего не знаю. — Он доброжелательно улыбнулся. — Вы знаете, что заключено в этом конверте, а я — пока еще нет. Мои лучшие пожелания его преосвященству, ну и вам, конечно. — Он протянул руку, надеясь на то, что взгляд его достаточно выразителен для Баттиста.

Наступила пауза. Голова не склонилась к перстню, и Ламбрусчини был удивлен, обнаружив, что Баттист ответил ему взглядом на взгляд. Он выглядел еще, можно сказать, более внушительным, и в его маленьких глазах появился блеск, которого раньше не было.

— Нет, ваше преосвященство, еще не все. Я простой человек, непритязательный и скромный. Но не делайте ошибки. Я не туп и не глуп. Я хочу вам кое-что сказать, ваше преосвященство. Если вы откажетесь выслушать или проигнорируете меня, то подставите себя под удар. — Он пожал плечами и замолчал.

Ламбрусчини был ошеломлен. Голос Баттиста звучал твердо. Заискивающий тон пропал, на смену ему пришла решимость, которая насторожила кардинала. Прежде чем ответить, он пару секунд простоял в нерешительности.

— То, что вы говорите, очень серьезно, святой отец. Я достаточно заинтригован, чтобы не смеяться над вами. Чего вы от меня хотите?

— Прочтите письмо, ваше преосвященство. Здесь, в моем присутствии, а потом выслушайте то, что я хочу вам сказать. После этого вы можете принять решение, какое вам будет угодно.

Они направились к одной из множества скамеек в ближайшем к этому месту саду. Баттист сидел, сложив руки на животе и закрыв глаза от солнца, пока Ламбрусчини читал. Его голос нарушил тишину ровно в тот момент, когда кардинал опустил письмо:

— Довольно интересно, ваше преосвященство, не правда ли? Девушку-протестантку находят мертвой. Это самоубийство или убийство? Кто знает? Со странным медальоном на шее. Очевидно, что она разговаривала с Пресвятой Девой словами, понятными католикам, но непонятными таким, как она. Автор письма убежден в чрезвычайной избранности девушки. Загадочно, не так ли?

В голове у Ламбрусчини был полный сумбур. Бернард этого не поведал ему. Он постарался ответить спокойным голосом:

— А что здесь загадочного, святой отец? Интересно, даже удивительно. Но я не понимаю, каким образом это касается меня. Вы хотите провести расследование?

— Вы недооцениваете меня, ваше преосвященство. Послушайте меня внимательно. — Он говорил от нетерпения резко. — В моем распоряжении неоспоримые доказательства. Доказательства, которыми я, без сомнения, воспользуюсь в случае необходимости. Бернард Блейк был в Бергене в то время, когда там произошли эти события. Он был одет не как священник-доминиканец, а как светский человек. Это он был тем посетителем, о котором пишет синьор Хадсон. Он сказал, что прибыл из Марселя и играет на флейте. Бернард Блейк владеег многими языками. Он родился в Марселе и играет на флейте. Вы забыли, ваше преосвященство, я знаю этого человека по Святой Сабине. — Баттист достал два письма и резко протянул их Ламбрусчини. — Они написаны тем, кто находился рядом с ним после того, как он покинул Рим. Здесь много подробностей. Дискредитирующих подробностей. — Читая мысли Ламбрусчини, он быстро добавил: — Это не для того, чтобы вы знали о том, что я знаю. Это на тот случай, если вы не поверите мне и захотите испытать мои намерения.

— Я все еще не могу понять… — начал Ламбрусчини, стараясь выиграть время.

— Я говорю о скандале, ваше преосвященство. Здесь полно тех, кто вас ненавидит. — Он сделал небольшую паузу. — Понятно, что вы испытываете ко мне мало уважения. Не обманывайте себя. У меня нет недостатка в силе убеждения. Разве вы не знаете, насколько хороши мои проповеди? В Святой Сабине говорили, что я не хуже Риваролы, но более опасен. Хочется верить, что вы понимаете, о чем я говорю, ваше преосвященство. У меня есть свидетельство того, что переодетый католический священник находился в компании молодой девушки-протестантки, которую позже нашли мертвой с католическим медальоном на шее. Этот священник действовал по вашему приказу, а следовательно, вы несете за это ответственность. Он исчез, а норвежская полиция ищет человека, посещавшего Улафа Хадсона. Не все полагают, что он лежит на дне фьорда. Многие кричат об убийстве. Мы знаем все об этом загадочном священнике, не так ли, ваше преосвященство? Кардиналу Агостини и другим будет также интересно узнать об этом. Да, ваше преосвященство, я могу и сделаю так, чтобы разбить вас с помощью этого дела.

— Чего вы хотите? — хрипло прошептал Ламбрусчини.

— Не вас, ваше преосвященство. О нет, вы мне не нужны. Мне нужен Бернард Блейк.

Даже сделав эффектную паузу, Баттист почувствовал тяжесть на сердце. Его смелость перед этим могущественным человеком питали тоска и злоба. Последние недели он чувствовал себя таким обезумевшим. Ни слова от Игнация. Его письма, полные верной любви и обещаний, прекратили приходить внезапно, без всякого предупреждения. Последнее письмо пришло из Бергена. И больше ничего. Упоминание Улафа Хансона о пропавшем любовнике, лежавшем на дне фьорда, не должно было обеспокоить его, но обеспокоило. Он глубоко внутри себя осознал, что его Игнаций ушел от него навсегда. Бернард вернулся из Норвегии, а Игнаций нет, и в Бергене остался мертвец. Бернард Блейк должен заплатить за это.

— Это довольно просто, ваше преосвященство. Ваше собственное будущее или будущее Бернарда Блейка? Я знаю, что он из себя представляет, в моем сердце и на моем теле есть шрамы, нанесенные этим злым человеком. Я хочу, чтобы он оказался там, где больше не нанесет никому вреда. Вышлите его из Ватикана подальше, чтобы он мог там трудиться долго и тяжко, оставаясь в полной безвестности. Я уверен, что вы сможете найти такое место. Или почитайте хоть небеса, хоть ад, но ваше будущее в Ватикане будет таким же шатким, как листья вон на том дереве. Я обещаю вам это перед Богом, нашим Судией. — Баттист склонился, чтобы поцеловать перстень. — Прошу вас откликнуться на мою просьбу, ваше преосвященство. Да пребудут с вами Господь и Пресвятая Дева во веки веков.

Затем он удалился, направившись вразвалку в сторону собора Святого Петра. Ламбрусчини смотрел ему вслед, пока тот не исчез из виду, после чего направился к себе в Апостольский дворец.

Она снова легла в кровать, закрыв грудь длинными светлыми волосами. Кровать была широкой, с красивым стеганым одеялом. Комната была убрана скромно. Просто большая кровать. На стенах висели две картины, изображавшие бегущего оленя, на маленьком столике стоял умывальник. В комнате не было окон, но пара штор на одной из стен создавала иллюзию, что за ними что-то было. Девушка почесала ногу в чулке, зевнула разок и, поправив волосы, снова разлеглась на подушках.

Сначала она услышала стук, после чего в комнату вошел он. Улыбка девушки отражала чувство внутреннего удовлетворения. По крайней мере, этот был симпатичным. Темноволосый молодой человек, немного бледный, но с тонкими чертами лица и, на ее наметанный глаз, — породистый. Он нервничал, подходя к кровати. Возможно, для него это было впервые.

У Бернарда Блейка пересохло во рту. Он долго искал девушку, которая могла напомнить ему Сигни. Эта подходила более всего: высокого роста, со светлыми волосами и с невинным взглядом. Теперь при ближайшем рассмотрении он понял, что она и близко не была так красива. Ее рот и глаза были жесткими. Но она была стройна, а губы были пухлыми. Боже, как это трудно. Куда делось трепетное чувство в его чреслах? Куда пропало сильное желание? Он должен был быть уверен. Томление, мучившее его весь прошедший месяц, должно было подвергнуться испытанию. Он снял плащ и брюки и подошел к кровати.

Был уже третий час утра, когда Бернард Блейк проснулся после судорожного сна. Он был в гостинице, в своей комнате. В воздухе стоял горький запах рвоты. В голове так пульсировала боль, что ему хотелось убежать в темноту. Он сел в кровати и протер глаза. Все было плохо. Низкие женщины продолжали издеваться над ним. Девушка в той чертовой дыре была похожа на Сигни, но она отвергла его. Как и все подобные ей. Почему? Всегда боль. Рок, чахнувший на бессильном стебле. Рядом нет никого. Нет будущего. А теперь еще это беспрестанное желание. Он всегда слушался тихого голоса, в нем была уверенность, созданная силами, посещавшими его в спокойных местах, когда он призывал их. Он заставлял себя думать о событиях, мучивших его после Бергена.