Семейные традиции

— Слушай, а почему вы мне младшего не замутили? — от его лениво-укоряющего взгляда я слегка смутился.

Ну а что, блин, интересно же. Я никогда не просил, разговоров об этом никогда не было.

— Потому что у нас с первой попытки пацан получился, — все же хмыкнул отец, крепко затянулся. Я усмехнулся, потому что да, у Влада трое девчонок, у Семёна — двое, — а если серьезно, то я даже одно время хотел, — приподняв брови, я не поверил ушам. Я знаю, что до моего появления он был агрессивным чайлдфри, бабушка рассказала, но при этом у меня никогда не было чувства своей ненужности или нежеланности, — ну, знаешь, когда ты уже начал подрастать, мне захотелось опять пиздюка, чтобы в рот заглядывал и души не чаял, — как-то не особо весело улыбнувшись, батя вздохнул, — но, во-первых, второй пиздюк все равно бы вырос или вообще оказался девчонкой, во-вторых, ты тоже не так плох, — я фыркнул, отворачиваясь, — а в-третьих, посмотри на маму, она же крохотная, от первой беременности чуть на куски не развалилась, хуль ее мучить из-за моей временной блажи.

Думаю, третья причина была главной, а остальные просто придуманы им для себя самого, чтобы оправдать решение. Уж маму он точно в обиду не даст и убивать за нее готов.

— Может, и хорошо, — высказался я, вспоминая вечные ссоры Ксюши, Ники и Виолетты, — меньше срача в доме.

— Во всех смыслах, — хохотнул батя, вставая и выбрасывая окурок в мусорку.

Я последовал за ним, по привычке оглянувшись на байк, чтобы проверить, не забыл ли ключ. А то было у меня такое пару раз поначалу, чуть не поседел.

Дома благодаря кондеру было божественно прохладно и уже вкусно пахло нашими с батей любимыми котлетами.

Мама вышла нас встречать, такая довольная, что я заехал, что мне стало даже как-то стыдно.

— Привет, детка, — закатив глаза, я поспешно отвернулся от обнимающихся родителей и пошел мыть руки.

Помню, как удивился, когда был малым и узнал, что у других детей мама и папа не целуются, на виду, по крайней мере. Подростком узнал, что у многих родители часто ругаются — тоже знатно охуел. Мои вообще не ссорятся, не то что я просто не слышу — просто как батя сказал, так и будет, хотя мнение мамули всегда учитывается. Они целуются, сидят на диване перед теликом в обнимку, часто держатся за руки, когда гуляют — и это продолжается двадцать с лишним лет брака. Ещё я был в шоке, когда узнал, что у других в доме нет четких и строгих правил, которые нельзя нарушать, помню, как пытался понять, как же они тогда живут. Батя, конечно, устроил тут ту ещё казарму, но при этом я всегда знал, что если получаю пиздюлей — то за дело и соразмерно косяку. И какую атмосферу тайны и благодарность создавало то, что мама меня потихоньку жалела потом, хотя одно из правил запрещало, а ещё я чувствовал себя ещё больше виноватым за косяк, потому что не заслужил мамину доброту.

— Слушай, мам, — усевшись за стол, я подпёр голову кулаком, наблюдая, как она наливает суп, — давай я буду по четвергам приезжать ужинать? Сделаем такую маленькую семейную традицию.

— Отличная мысль, сынок, — поставив передо мной тарелки, она чмокнула меня в макушку, — только суп посоли, я что-то не рассчитала.

— Все равно очень вкусно, — заверил я, вставая, чтобы достать всем ложки и вилки.

Мама классно готовит, да и любит потом смотреть, как мы с отцом уплетаем. Особенно классно у нее получаются котлеты и пирожки с картошкой, язык проглотить можно.

Мы втроём неторопливо ужинали, договорились покататься в воскресенье с утречка, чтобы прохладно было, поболтали о том, о сем, меня допросили, как учеба. В полдевятого я засобирался, потому что ещё вечерние покатушки, пришлось с большим сожалением отказаться от пары контейнеров, которые мама мне норовила дать с собой, потому что они бы не влезли в плоский рюкзак, в котором только документы и пара тетрадок с тонким ноутбуком помещаются, а маленьких контейнеров в этом доме не водится. Зато всучила пакет домашнего овсяного печенья, чтобы угостил друзей. Угощать, конечно, буду вряд ли, не школьники всё-таки, но дома сам с удовольствием сожру.

После плотного ужина я почувствовал, как изменилась посадка в седле, но ничего критичного. Это вот если у Семёна побывать в гостях, потом не выходишь, а буквально выкатываешься за порог.

Я приехал без десяти, но, конечно, ещё даже не половина братии собралась. Мы обычно собирались на небольшом асфальтированном пятачке, где раньше была остановка междугородных автобусов, мотоциклов тридцать тут точно помещается.

Знакомы мне тут были все, я со всеми поздоровался, спешился и сел боком на сиденье.

— Бля, я успею сгонять похавать? — глянув на телефон, мой бывший одноклассник страдальчески вздохнул. — Только обедал, щас живот сам себя съест.

— Ну тогда моя мамуля тебя спасла от голодной смерти, — усмехнулся я, доставая печенье.

— Обожаю твою маму! — едва не застонал Димас, запуская лапу в пакет и загребая сразу три здоровые печенюхи.

— Я ее сегодня тоже повидал, — голос раздался за спиной, так что я неприкрыто закатил глаза, Дима усмехнулся, не переставая жевать, — прикольная дамочка.

— Вообще мировая, — подтвердил Диман, потому что ещё по школьным временам пару раз занимались всякими проектами у меня дома и ему перепадал обед, — а батя так вообще мужик года, даже сигареты нам покупал.

— Только чтобы мы не курили всякое говно, — пояснил я в ответ на вопросительный взгляд этого чувака, сунул в зубы печенье и предложил пакет ему.

Конечно, выпечку быстро разобрали, дружно похвалили кулинарные таланты моей мамы, а там и остальные подтянулись. Запив из чьей-то бутылки сладость, я натянул шлем.

Кататься долго не стали, часок покружили по городу, беся всех его жителей ревом движков, и разделились на компашки. Мне как-то не особо хотелось тусоваться где-то, так ещё и завтра ко второй паре, хер встану, так что я поехал домой к Максу.

Кот приковылял встречать меня, сипло мяукая.

— Ну зачем ты ходишь, а? — повесив куртку и положив на полку шлем, я присел и взял кошака на руки, стараясь нигде не давить. — Я бы сам к тебе пришел, глупое ты животное.

Он заурчал, обтираясь виском о мое плечо, и я только вздохнул, ласково проходясь ладонью по его спине. Бедный мой, бедный старый Макс. Усыпить бы, чтобы не мучился, ветеринар так и посоветовал, когда я приехал в клинику посреди ночи с натурально плачущим и кричащим от боли котом. Оказалось, что у него ещё и камни в почках, недавно их ультразвуком убирали, теперь ему получше. Глаз один давно слепой, слух хреновый, сердце шалит. Шутка ли — шестнадцать лет, почти семнадцать. Но разве я могу его отпустить?

Конечно, он опять не поел ничего из вечерней порции. С аппетитом у него беда, так что я сел рядом с миской, взял чайную ложку и понемногу кормил его. Зубы давно хреновые и редкие, так что корм так же давно влажный, я старался давать ему больше желе и тщательно делил на волокна мясные кусочки, иногда набирал в ложку немного воды, чтобы запил. Ест практически только у меня на руках, только когда я глажу по спине и кормлю с ложечки, что поделать, не хочется ему.

— Какой же я уебок, — вздохнул я, пока кот без особого энтузиазма слизывал с ложки желе, — мучаю тебя, Макс, потому что эгоист и уебок.

После ужина была ещё желейная витаминка и жидкое содержимое капсулы противовоспалительного. У него начался артрит года три назад, и никакие процедуры не помогают, только обезболивающее и вот это.

Оставив его кряхтеть у лотка, я быстренько искупался, вычистил зубы. Потом кот не захотел на руки, шел сам до спальни, даже пытался обогнать меня и потереться о ноги.

При наличии прекрасной двуспальной кровати я улёгся на расстеленный на полу спальник, потому что Макс всегда спит со мной, но по ночам иногда ходит шуршать пакетом, который специально для этого на кухне и валяется. А если он будет прыгать с кровати и на кровать, боюсь даже представить, как ему будет больно.

— Обещаю, только до лета, — в который раз прошептал я, гладя поредевшую белую шерсть и почесывая за черными ушами, — потерпи до лета, Макс, пожалуйста. И прости меня, ладно?