Страница 55 из 60
Тысячные толпы ринулись к фортке. Но лаз-то очень узкий. В него можно протискиваться лишь по одному. И каждый старается стать первым из этих счастливцев. Некоторые уже прокладывали себе дорогу саблей, рубили головы своим единоверцам.
Задние напирали на передних. Каждый вопил, ругался, бесновался, проклинал. Хрипение умирающих, стоны раненых, крики одиноких старшин, что пытались навести хотя бы какой-никакой порядок, беспрерывный треск выстрелов - все слилось в дикий, невообразимый гул.
Внезапно в грохот и рев ворвался тревожный рокот тулумбасов, а потом призывный клич боевых казацких рожков, которые звали в атаку.
Звуки доносились из старшинского куреня.
Стрельба начала утихать.
И тогда раздался могучий голос кошевого Серко:
- До сабель, братья-молодцы! До сабель! Кончай стрелять! Выходи из куреней! Бей клятых! Смерть басурманам!..
Стрельба прекратилась.
Через распахнутые настежь двери и разбитые окна из куреней повалили запорожцы с саблями, ятаганами, келепами60 в руках. С боевым кличем ринулись они на врагов, объятых ужасом, мечущихся в предрассветной морозной мгле.
3
Когда из куреня ударил залп и многие янычары упали в снег, Сафар-бей почувствовал, как что-то горячее брызнуло ему на лицо и руки. "Ранен!" мелькнуло в голове. Инстинкт самосохранения заставил его броситься на землю, распластаться на снегу. Когда убедился, что цел и невредим, а пули перелетают через него, ага чуть приподнял голову, осмотрелся. Рядом с ним хрипел Кагамлык. Его черные, широко сидящие глаза, что прежде других замечали опасность, грозящую отряду и самому Сафар-бею, теперь стекленели, затягивались туманом. Обращенные к яркому месяцу на небе, они, казалось, взывали о помощи. Но холодный месяц равнодушно смотрел на тех, кто всю жизнь боготворил его, молился на него, изображал на своих знаменах.
С другой стороны неподвижно лежал великан Абдагул. Из его груди хлестала кровь.
Сафар-бей, немного придя в себя, начал думать, что же делать дальше. Бежать? Но куда? Не успеешь подняться, как тебя пронзят казацкие пули... Звать воинов, чтобы, несмотря на разящий огонь, шли на приступ куреня? Напрасно! Никто и не услышит тебя в этом аду. Да и кто отважится лезть в окна и двери, из которых непрерывно гремят выстрелы, словно в куренях не по двадцать-тридцать казаков, как они предполагали, а не менее чем по триста!.. Искать Мурас-пашу и спросить, какие будут распоряжения? Нелепо и помыслить об этом! Разве найдешь его в этой суматохе? Может, он убит или уже бежал...
Ничего не мог придумать Сафар-бей и решил, что прежде всего надо самому спасаться. Медленно отполз из-под окон, вскочил и шмыгнул в узкий проход между куренями. Сюда пули не залетали. Переждав некоторое время, выглянул из-за угла. Вся площадь перед церковью была усеяна телами янычар. Сафар-бей даже застонал от боли и отчаяния. Все пропало! Войско, честь, будущее, даже сама жизнь!.. Аллах экбер, почему ты помогаешь гяурам? Зачем губишь славных сынов падишаха, верных защитников ислама? Спаси их, о аллах!.. Или, может, твое величие и твое могущество - только выдумка, пустой обман?..
Сафар-бей быстро перебежал короткое расстояние, отделявшее его от крепостной стены. Здесь было затишье и даже не жужжали пули. Узкое мертвое пространство, которым, кроме него, воспользовались еще несколько десятков янычар, спасало их от верной гибели. Вот только надолго ли?
Сафар-бей сориентировался, где лаз, и начал осторожно пробираться к нему вдоль стены.
Вдруг стрельба стихла, и из куреней повалили казаки. Они были кто в чем: в кожухах, в жупанах, свитках, большинство - только в белых сорочках, а некоторые даже по пояс голые. Видно, как спали, так и кинулись к оружию.
Сафар-бей остановился. Нет, до лаза он не успеет добежать. Да там, наверно, и не пробиться в давке. К тому же множество казаков ринулись туда, сея смерть среди янычар, которые уже потеряли всякую способность к сопротивлению... Отчаяние охватило агу. Никогда еще так явно, так зримо он не стоял перед лицом смерти, как теперь. И какой бессмысленной смерти! Ведь приходится погибать не в бою, не лицом к лицу с противником, а показывая ему спину. Стыд! Позор!..
Он притаился за углом совсем один. Все янычары, которые вместе с ним только что скрывались от казацких пуль, куда-то исчезли, разбежались, возможно, устремились, как и тысячи других, к вожделенному лазу... Сафар-бей прислонился потным лбом к ледяной стене и, как на что-то нереальное, смотрел на заваленную трупами площадь, на взблески в свете месяца казацких сабель, на перемешанный с кровью снег и мечущуюся толпу янычар, которая таяла на глазах, как воск на огне.
Внезапно перед ним промелькнула знакомая бекеша Гамида. С саблей в одной руке и пистолетом в другой спахия быстро перебежал от одного куреня к соседнему, надеясь, наверно, незамеченным пробраться к лазу и выскользнуть из Сечи. Сафар-бей, забыв о собственном положении, иронически усмехнулся. Интересно, далеко ли сумеет уйти Гамид? Очень уж заметна его толстая фигура.
Гамид не видел Сафар-бея, хотя был от него всего в полутора десятках шагов. А Сафар-бей не имел никакого желания напоминать Гамиду о себе и только наблюдал, что же будет делать спахия дальше. Неужели он рискнет выскочить из своего укрытия и перебежать на глазах у сотен казаков широкую площадь? А до лаза возможно добраться только так.
Однако Гамид явно не спешил. Прижался к стене, перекинул саблю в левую руку, а пистолет - в правую. Кого-то поджидал... Вот он весь напрягся, замер, подняв вверх дуло пистолета. Стал похож на жирного, черного кота, готового прыгнуть на свою жертву. В кого же целится спахия?
Из пистолета вырвался огонь, прогремел выстрел. В тот же миг Гамид бросился наискось через площадь, перепрыгивая через тела убитых и раненых. Из-за угла куреня выскочили два казака и помчались за ним. А следом вышли еще двое. Остановились.
- Ах ты сатана! - воскликнул кряжистый старый казачина. - Пугало гороховое! Это же он в тебя метил, батька кошевой!
- Думаю, что так, - ответил седоусый крепкий казак. - Пуля у самого уха просвистела... На полвершка вбок - и не было б раба божьего Ивана! - И вдруг громко крикнул: - Хлопцы, возьмите-ка его живым! Не рубайте!. Вот так!.. Пошли, брат Метелица!
- Эге, уже схватили! Тащат! - удовлетворенно загудел Метелица и шагнул навстречу казакам.
Из-за угла вышли трое: впереди, понурившись, тяжело брел Гамид, вплотную за ним два запорожца. Сафар-бей чуть было не вскрикнул: один из них - Арсен Звенигора!
Гамида подвели к Серко. Кошевой долго рассматривал его, потом спросил:
- Ты меня знаешь, турок?
Арсен перевел вопрос.
- Ты - Урус-Шайтан... Я сразу узнал тебя, - глухо ответил Гамид.
- Узнал? Разве ты знал меня раньше?
- Знал. Я был на Сечи с посольством... И хорошо запомнил тебя.
- Гм... И решил, значит, прикончить?
Гамид молчал. Бросал взгляды на казаков, словно затравленный волк.
- Секач, отведи его в холодную, - сказал Серко. - Это, видать, важная птица! За него мы выменяем немало наших людей.
- Батько! - кинулся к кошевому Арсен. - Нельзя отпускать этого пса живым! Если б ты знал, кто он такой, то сам немедля отсек бы ему башку!
- Кто же он?
- Гамид. Мой бывший хозяин. Я рассказывал тебе о нем... Злобная бестия!.. Дозволь рассчитаться с ним!
Гамид только теперь узнал Звенигору. Безысходность, ярость, отчаяние слились в зверином рыке, что вырвался из его груди. Неожиданно для всех он метнулся к казаку и вцепился ему руками в горло. Но Арсен резким ударом отбросил его назад. Гамид не удержался на ногах и упал в снег.
- И вправду злющий, - произнес Серко. - Но как-то не лежит сердце рубить безоружного...
Арсен протянул спахии отобранную у него саблю:
- Бери! Защищайся!
- Бога ради, Арсен! - выкрикнул Метелица. - Еще, чего доброго, поранит тебя!
- Зато, когда попадет к своему аллаху или дьяволу, не скажет, что с ним поступили у нас бесчестно!