Страница 25 из 60
- Чего вертишься, как муха в кипятке? Перед кем стоишь, подлец? Забыл?
Хорь замер, лихорадочно соображая, откуда ждать беды. Митрофан придурковато смотрел на хозяина. Его неповоротливый ум не мог сообразить, что произошло. А Чернобай сразу ошеломил обоих неожиданным вопросом:
- Куда девали Звенигору?
Митрофан вытаращил глаза:
- Какого Звенигору?
- Не прикидывайся дурнее, чем есть, остолоп! - крикнул Чернобай. Того казака, которого я приказал посадить на кол, а потом кинуть в озеро!
- А-а... - Митрофан повернулся к Хорю с таким видом, словно говоря: "Видишь, я же тебе говорил!".
Хорь подобострастно улыбнулся, виновато опустил глаза:
- Мы продали его Али, хозяин.
- Продали Али? Да как вы посмели, несчастные?
- Митрофан подбил... Говорил: хозяин заработал хорошо, а мы разве не люди? Я и не хотел, а он пристал... Угрожал...
У Митрофана еще больше выкатились глаза. Лицо его побагровело от гнева. Он задыхался, слыша, как Хорь сваливает свою вину на него, и не мог ничего сказать в свое оправдание. Он обычно орудовал кулаками и потому недолго думая двинул Хорю в ухо. Тот отлетел к окну и выхватил пистолет. Прогремел выстрел. Митрофан вскрикнул, схватился за грудь и медленно осел на пол.
Чернобай же неподвижно стоял у стола, только зорко следил за каждым движением Хоря, держа пистолет на взводе. Хорь бросился к Митрофану, лежащему рядом с Минкой, заглянул в лицо.
- Готов!..
- И ты думаешь, что этим спас свою мерзкую шкуру? - тихо спросил Чернобай. - Думаешь, я так и поверил, будто Митрофан подбил тебя продать Звенигору татарину?
Хорь позеленел. Упал на колени, пополз к хозяину, пытаясь обхватить его ноги руками. Но Чернобай резко оттолкнул холопа.
- Ты, Хорь, хитрый. Но и тебе пришел конец! Твоя хитрость могла стоить мне жизни.
- Прости меня, добрый господин! - всхлипнул Хорь. - Не иначе, дьявол меня попутал! Но, клянусь богом, я еще услужу... Только не убивай!.. Вспомни, сколько раз я спасал тебе жизнь... Я всегда служил тебе верой и правдой. Ну, и только раз согрешил - позарился на деньги... Каюсь...
Он снова подполз к хозяину и, плача, целовал его вымазанные в глине сапоги.
Чернобай молчал. Лишь после нескольких минут раздумий схватил Хоря за сорочку и поставил перед собой. Свеча, мерцая, освещала перекошенное от страха лицо слуги желтым призрачным светом, и от этого оно казалось неестественно зеленым, мертвым, безобразным. Чернобай с омерзением оттолкнул парня от себя.
- Хорошо, Хорь... Я помилую тебя...
Из груди парня вырвался радостный стон.
- Однако не думай, что я тебя прощаю... Ты должен заслужить прощение! Слушай внимательно... Ты проберешься в Запорожье, вступишь в сечевое товариство. А там выберешь удобную минуту и прикончишь Звенигору... Он тебя в лицо знает?
- Нет, не знает.
- Вот и хорошо. Это поможет нашему замыслу... Да не оттягивай! Пока Звенигора жив, я не могу оставаться в Чернобаевке. Сегодня же отправлюсь в Крым, к Али... Я буду ждать известия от тебя... Слышишь?
- Слышу... Все будет сделано, как приказал, хозяин.
НЕОЖИДАННОЕ ОСЛОЖНЕНИЕ
1
Доставив девчат в Дубовую Балку, Звенигора с товарищами - Романом, Спыхальским, Гривой - повернул на юго-запад, к Запорожью.
На третий день, поздно вечером, четыре всадника остановились у ворот сечевой крепости. Звенигора рукояткой пистолета стал колотить в крепкие дубовые ворота. Гулкое эхо усиливало этот грохот.
Где-то вверху, в темноте, скрипнул ставень, и сонный голос недовольно спросил:
- Экой черт, прости господи, дубасит там?
Звенигора чуть было не расхохотался. Радость распирала ему грудь. После всего пережитого на чужбине вот он наконец стоит у ворот родной Сечи и сам себе не верит: сон это или явь? Будто не было ни тяжелого пути в Крым, ни Гамида с Сафар-беем, ни гайдутинов Младена, ненавистной галеры, долгого пути через Болгарию, Валахию и разоренную Правобережную Украину к тихой Суле. Кажется ему, что лишь вчера вечером выехал он из этих ворот, а сегодня уже возвращается назад. И встречает его не кто иной, как сам батька Метелица! Улыбаясь в темноте, Арсен представляет, как там, вверху, высунувшись из оконца, старый казачина всматривается вниз, стараясь рассмотреть, кто прибыл. Но ничего не видит и от этого злится, готовый разразиться от гнева отборной бранью.
Голос загремел снова:
- Или тебе уши заложило, идол? Чего барабанишь, спрашиваю?
Тут уж Арсен не выдержал и от души рассмеялся. Именно такие слова, сказанные точно таким тоном, присущим только бывалым запорожцам, не боящимся ни бога, ни черта, он и ожидал услышать сейчас от своего старого учителя.
- Узнаю родню! - сквозь слезы и смех произнес Арсен. - Отчиняйте, батько Корней! Неужели не признали?
Метелица на время замолк. Потом охнул и послышалось, как отскочил он от смотрового оконца. С надвратной башни снова донесся его зычный голос. Он будил дежурных запорожцев, которые, пренебрегая опасностью, спокойно улеглись спать.
- Вставайте! Да вставайте же, иродовы души! Секач, Товкач, будет спать! Просыпайтесь! Дорогой гость прибыл!..
По деревянным ступеням затопали тяжелые сапоги. Заскрипел подъемник, звякнул железный засов, и ворота открылись. Из них выскочил заспанный Метелица. За ним, недовольно бурча, торопились Секач и Товкач, так и не разобравшиеся спросонок, зачем их так быстро подняли.
- Арсен! Чертяка! - воскликнул Метелица и сгреб Звенигору в свои медвежьи объятия. - Живой! Прилетел, соколик! Ох ты боже!..
Он крепко прижал Арсена к груди, расцеловал в обе щеки и, наконец, прослезился.
Удивленные и обрадованные Секач и Товкач насилу вырвали из могучих ручищ Метелицы своего товарища и побратима, которого уже и не надеялись увидеть живым.
- Арсен! Брат!..
После первых бурных проявлений радости, когда слышались лишь отдельные выкрики, Метелица первый вспомнил, что прибывшие устали и нуждаются в отдыхе.
- Без передышки от самого Дуная, батько, - сказал Арсен. - Так что и я и мои други не откажемся от гостеприимства. Последние три дня мчались, как на крыльях. Соскучился по товариству сечевому да и дела неотложные... А что, кошевым все еще Серко?
- А кто же? Отказывался, правда, очень. Говорил - старый стал. Но товариство настояло... Да и времена тревожные...
- Мне бы сразу к нему...
- Постой, постой, парень! Глухая ночь на дворе, а ты к кошевому... Горит, что ли? Выспишься, а тогда делай как знаешь, - охладил Арсена Метелица. - Заезжайте!.. Товкач, поставь коней в конюшню! А ты, Секач, раздобудь чего-нибудь казакам! Да поворачивайтесь поживей, увальни!.. А я уж постою на часах...
После сытного ужина Метелица отправил Романа, Спыхальского и Гриву спать, а Звенигору заставил поведать о своих скитаниях и бедствиях. Старый запорожец и его молодые товарищи затаив дыхание долго слушали необычные рассказы, и лишь на рассвете утомленный Арсен заснул.
Утром вся Сечь узнала о возвращении Звенигоры. Каждый хотел собственными глазами увидеть его и послушать обо всем, что он перенес. Однако Звенигора, сбросив с себя турецкий наряд, отправился к кошевому. Зато Спыхальский, Грива и Роман на все лады рассказывали о своих мытарствах в неволе. Особенным успехом пользовался у запорожцев пан Мартын. Рассказывал он интересно, с шуткой, частенько ввертывая в свою речь те польские словечки, что похлеще, и изображал Арсена чуть ли не сказочным богатырем и непобедимым воителем. Слушая его, казаки то и дело разражались веселым хохотом, так как Спыхальский даже о трагичных событиях их жизни умел рассказать остроумно и весело. Тогда и пан Мартын сам хохотал громче всех, запрокинув голову и нацелив в небо свои рыжие усы-копья. Потом напускал на себя важный вид и вновь принимался развлекать своих слушателей новыми приключениями, в которых правда нередко украшалась буйной выдумкой неутомимого рассказчика.