Замуж за короля

– Метка твоя дюже красная, – проворчала над ухом подруга, и я вздрогнула от неожиданности. – Колдовала?

– Нет, расчесала. Жарко.

– Зря, – вздохнула она, не поверив в отмазку. – Надзор уже всполошился. Что бы ни обещал тебе смотритель – не получишь.

– Почему?

Я замерла, стараясь не смотреть на сборщицу, намеренно подбирающую яблоки с земли возле моих ног. Не нравился мне её тон. Так обычно рассказывают о крупных неприятностях.

– Мужики у нас ушлые. Хитрее лис с хорьками. Задурят голову, наобещают с три короба: «У меня амулет есть, давай колдуй, надзор не заметит». Как же, не заметят они. Метка, что соглядатай, обо всём им докладывает. А смотрителям в радость нас подставлять. Меньше ртов кормить и следить легче.

– Он говорил, ему плетей всыплют, – растерянно пробормотала я.

– Поверила? Дура. Первый на тебя покажет.

Сборщица наклонилась совсем близко от меня. На шее вместо моей восьмерки едва заметным шрамом проступали два треугольника. Один в другом. Мы ещё и по силе разные? Как в компьютерной игре, да? Некроманты там, стихийники, менталисты.

– И что делать? – хмуро спросила я.

– Беги.

– А собаки?

– Лучше пусть собаки загрызут, чем в лапы к надзору попадёшь. Запрут тебя навечно в тёмном подвале. Вместо метки ошейник нацепят. Будешь ни живая, ни мертвая и послушная, как кукла на ярмарке. Дёрг за ниточку, дёрг.

Матом хотелось ругаться и выть от отчаянья. Куда ни плюнь, везде такое, что проще лечь и сдохнуть. Где ж я так нагрешила, что теперь жестоко расплачиваюсь?

***

Яблоки собирали до вечера, пока не накидали огромную гору бледных плодов на телегу в центре плантации. Потом смотрители собрали нас вместе и строем повели ужинать. У меня голова пухла от наблюдений и попыток всё запомнить. Кроме уже знакомого бородача с кнутами прохаживались ещё трое. Здоровенные, сильные и угрюмые. Обещанные собаки лаяли в дощатом загоне на краю плантации, а рядом с ними слабо светился крошечными окнами барак из грубо обструганных брёвен. От усталости я еле передвигала ноги и обреченно косилась на белый полумесяц в тёмно-синем небе. Ночь здесь была деревенская, непроницаемо чёрная, без единого фонаря уличного освещения. Глупо бежать вслепую. Я обязательно свалюсь в какой-нибудь овраг и переломаю ноги. Значит, побег нужно планировать под утро. Да и рассветный сон самый крепкий. В книгах и фильмах аккурат в четыре утра резали глотки часовым на посту. Я никого резать не собиралась. Мне бы тихо прошмыгнуть мимо вон того здоровяка, что расселся в будке у длиннющего забора. А дальше махнуть, как в детстве, через штакетник и бежать, пока в боку не заколет. Передохнуть и снова бежать.

Ужинали мы в бревенчатом бараке за длинным столом. Шестнадцать измождённых женщин и один чугунок с гречневой кашей на всех. Пришлось потолкаться ложками с другими сборщицами, чтобы закинуть разваренную крупу в пустой желудок. От голода она казалась невероятно вкусной даже без масла. Почти соприкасаясь лбами с соседками, я успевала разглядывать их шеи. Круги, молнии, птички или галочки, два раза повторились треугольники, но восьмёрок я так и не увидела. Все моровки были русыми, и половина ходила с веснушками.

– Опять заноз нацепляла, – глухо проворчала одна, заедая кашу куском ржаного хлеба. – Будут теперь нарывать.

– А ты вытащи занозы-то, посоветовала другая. – И когда по малой нужде пойдёшь – сунь пальцы под струю.

Меня аж передёрнуло. Нет, такой народной медицины нам не нужно!

– Вот ещё, – сморщилась третья. – Толкни меня ночью. Пошепчу – заживёт.

Первая округлила глаза и уткнулась носом в чугунок. Дурью девчонки маялись. Наговоры какой-то, когда достаточно водкой промыть, если нет нормального антисептика. Смотрители наверняка бухали от тяжёлой жизни, а утром, проспавшись, выходили на работу гонять сборщиц кнутами. Не поверю, что в мире, подозрительно сильно смахивающем на Древнюю Русь, нет алкоголя. Древние греки и египтяне забродившим виноградом баловались, а здесь народ явно не дурнее их. Да, я корыстна. Мимо оглушительно храпящих в пьяном сне смотрителей сбегать гораздо легче. Они громкого лая собак не услышат, не то, что моих робких шагов.

Доев кашу, сборщицы оставили дежурных прибираться в избе, а сами пошли спать за занавеску. Печек в бараке было две. Одна там, где готовили, и вторая у противоположной стены. Удобно. Летом жара там, где спят, не нужна, а зимой тепло от кухни сюда бы не добиралось. Я настроилась на кровать, а увидела подобие нар с лоскутным одеялом на каждую сборщицу. Ладно, не до жиру. Подушки есть и на том спасибо.

Умывались мы над тазом, поливая друг другу из кувшина прохладной водой. Мне бы в душ, а лучше в ванну. Но здесь можно рассчитывать разве что баню. И то, если псевдославянский антураж выдержан до таких мелочей. Моровки, метки и знатники в учебнике истории за девятый класс не упоминались. Значит, я не в прошлом, а в самом что ни на есть натуральном параллельном мире. Иначе Риваза бы звали не королём, а царём-батюшкой. И вместо надзора ведьм гоняла бы святая церковь.

Девушки не молились перед сном, статуэткам богов не кланялись. Стало быть, вместо религии было что-то другое. Или исчадиям тьмы, вроде нас, запрещалось вообще всё.

В сон меня тянуло конкретно. Веки слипались, хоть спички вставляй. Эдак продрыхну до утра, и вышеупомянутый надзор ласково примет в объятия. Интересно, повозки с клетками для ведьм у них предусмотрены? В чём нас тут по дорогам возили? Почему не забрали сразу, как я взялась колдовать для бородатого смотрителя, было и так понятно. Метро нет, служебные автомобили ждут в далёком будущем, а на лошадях скакать придётся несколько дольше. Добро, если из соседней деревни, а вдруг из города? В любом случае, крепостных стен я на горизонте не разглядела. Значит, день или два форы у меня есть.

Я специально забилась в угол, чтобы не перелезать через спящих сборщиц и теперь слушала их сонное сопение. Ещё две или три ворочались, остальные уже дышали поверхностно и ровно. «Баю-баюшки баю, не ложитесь на бочок. Придёт дядя очень злой и утащит в костерок». Тьфу, не сжигают нас здесь. Наверняка придумали казнь позабористее.

Я всё-таки заснула, но под утро подскочила, будто кто-то кулаком под рёбра ткнул. Спросонок долго таращилась на тёмные бревенчатые стены, не понимая где я. Слишком медленно из памяти выплывало путешествие в другой мир. Но стоило дойти до хлыста и собак, как сердце зашлось бешеным боем. «Подъём, Оксана Дмитриевна, текать отсюда пора!»

Дом остыл, разогретое под одеялом тело бил озноб. Я кое-как надела лапти и крадучись добралась до занавески. На кухне пусто. Уф! Должно же мне было хоть когда-то повезти! Половицы не скрипели, собаки не лаяли, петухи не горланили. Идеально тихое утро. Проверять, закрыта ли дверь, я не стала. Закрыта, разумеется, я в окно собиралась сбегать. Отодвинула занавески и чуть не взвыла. Рама не открывались! Её изготовили «глухарём», как выражались специалисты у меня дома. Обошлись без стекла, но толстенные перекладины делили проём на четыре части. Я не в одну не могла вылезти – слишком маленькая. И выбить сил не хватит. Да и шумно это.

– Решилась? – раздался шёпот за спиной.

У меня желудок ухнул в ноги от страха. Сборщица, что хватала меня за руку и пугала надзором, стояла возле окна. Вдруг она такая же двуличная, как смотритель, и заорёт сейчас на весь барак: «Держи её!» Я попятилась, жалея, что всю утварь попрятали. Огреть по голове некстати проснувшуюся девицу нечем.

– Не дрожи, – пробормотала она. – Помогу. А ты сделай то, что давеча обещала. Найди мою мать и скажи, что я мертва. Пусть отдаёт младших сестёр замуж, не ждёт. Не вернусь. Федора-травница из Шалого пригорка что в Заречном околотке. Скажешь?

– Скажу, – эхом повторила я и почувствовала, как слезы собираются в уголках глаз. Впервые в этом мире. За что же так жестоко обращаются с моровками? Что они натворили? – Прости, только забыла, как тебя зовут.