Альтернативная история всего

— Пугать до смерти. В плен не брать!

— А потом?

— А потом — суп с котом, — туманно ответил Ирокезов. — Что ж мне тебе все секреты открыть?

Врал он, конечно, хитрил… Честно говоря, что будет потом он и сам не знал. Призрак угукнул, и взлетев, поплыл к караульному помещению. Через секунду там раздался крик ужаса, и все стихло.

— Готово, — призрак призывно замахал рукой из чердачного окна.

— Молодец папаша, — восхитился Парис. — Экая диковина. Без рук, без ног, а ворота отворяет.

Ворота и в самом деле были распахнуты настежь. Похитители быстро пробрались к покоям царицы, сея на своем пути хаос и разрушение. Но около дверей спальни их остановил свирепый окрик.

— Стой! Бросай оружие! — крикнул старый и злобный самурай Го, чудом уцелевший после взрыва на Фудзияме.

Рядом с ним стоял молодой Тю-Мень, внучатый племянник того самого Тю-Меня, который погиб при разрушении Фудзиямы. Тю-Мень со значительной скоростью демонстрировал приемы карате и борьбы борицу.

— Эй, Го, — сказал Ирокезов старший. — Зачем ты связался с этим дураком?

Го в ответ тонко оскалился:

— Да. Он не умен, но ашиваза его хороша!

В эту секунду из-за закрытой двери появилась тень отца соперника и оглушительно свистнула в ухо старого самурая. Го сказал «ох» и упал, выронив отлично заточенную катану. Воспользовавшись его замешательством, Парис и Ирокезов старший проникли в спальню, выломав дверь кулаком.

Елена мирно спала и тихонько похрапывала во сне.

Распалившийся Парис попытался полезть к ней с поцелуями, но Ирокезов остановил его.

— Ты куда это, шкодник? Ты женись сначала!

Зажатый мощной рукой Ирокезова старшего, почтальон колыхался в воздухе, не достигая ногой изукрашенного мозаикой пола.

— Ну как? Брать будешь? Завернуть?

Парис, почувствовав, что желанный час близок, закивал и начал сноровисто скатывать суженную в одеяло. Взвалив узел на плечи, проворно ринулся к двери…

Через минуту они уже нажимали на педали, стремительно уносясь навстречу новому витку истории.

Два дня спустя разгневанный Менелай осадил Трою.

Так началась долгая Троянская война.

Ирокезовы отлично знали пределы своих сил, и, не стесняясь, применяли их, где попало. Иногда это шло на пользу окружающим, иногда во вред.

Последнее, конечно, случалось гораздо чаще, ибо интересы Ирокезовых редко совпадали с интересами человечества. При своём поистине сказочном могуществе Ирокезовы вполне могли стать чьими-нибудь королями, царями, императорами, но это не прельщало ни отца, ни сына. Когда-то давним давно Ирокезов старший, по-доброму улыбаясь мудрецам, так ответил депутации индийских йогов, тщетно уговаривавших Ирокезовых взять власть в свои руки и облагодетельствовать человечество вечным миром.

— А на хрена это все мне?

Мудрецы действительно были умными людьми, и поэтому разговор быстро закончился.

Объяснялось это просто. Как человек действия Ирокезов старший не любил однообразия и тем более не любил однообразия безделья, а став чьим-нибудь повелителем он неминуемо стал бы бездельником.

Конечно, были минуты безделья и у Ирокезовых — отдых нужен даже всесильным. Желая отдохнуть, они отправлялись обычно в какой-нибудь приморский городок, где веселились до тех пор, пока тяга к перемене мест вновь не бросала их по миру.

Но, даже оставаясь на отдыхе, Ирокезовы совершали деяния, влияющие на ход мировой истории.

В то знаменитое лето 490 года до нашей эры они отдыхали на побережье моря, в селении, неподалеку от греческого городка Марафона.

Дни отдыха были похожи один на другой как щенки одного помета. Почти весь день герои проводили на берегу, поглощая солнечные лучи и йод. Загар хорошо приставал к северным телам Ирокезовых и поэтому к исходу третьей недели они загорели так, что совершенно сливались цветом с рыжим песком.

Жизнь текла сквозь них легко и стремительно, но однажды утром Ирокезова старшего разбудил топот ног и лязг металла. Под окнами шло войско. Мрачные бородатые греки шли к морю, на Марафонскую равнину. Злой спросонья, с мутными глазами, Ирокезов старший высунулся из окна.

— Что, другого места не нашли? Топаете тут… Спать не даете…

Он нашел взглядом командира, закованного в панцирь и нещадно сверкавшего на солнце, сказал:

— Эй ты, дерьмо в жестянке, уйди пока рога не обломал.

Войска быстро свернули на параллельную улицу.

Ирокезов старший закрыл окно, лег на правый бок, зажмурил глаза, но уснуть уже не смог. Сон пропал, словно гоплиты унесли его на кончиках пик. Поворочавшись в постели, Ирокезов растолкал сына.

— Сынок, тут нынче войско прошло. Не слыхал куда?

Не выспавшийся сын помотал головой.

— Папенька! — укоризненное сказал он — Ты же знаешь, ежели я проснусь, то уж не усну, хоть стреляй в меня из огнемета. А?

Ирокезов старший смущенно почесал ухо.

— Ну, извини. Всю жизнь не проспишь. Все одно когда-нибудь просыпаться придется.

День было решено провести по старому распорядку. Через полчаса, с привычным грузом за плечами, они вышли из города, направляясь на пляж. Этот пляж Ирокезовы облюбовали давно. Каждый день из трех прошедших недель они приходили сюда, неся за плечами амфору с вином и корзину еды. Это был и завтрак, и обед, и ужин. День проходил незаметно в воспоминаниях из богатой происшествиями жизни, в поучениях Ирокезова старшего и насмешках над ними Ирокезова младшего.

Мягко говоря, пляж этот был малолюден, а если называть вещи своими именами, то человек на нем был такой же редкостью, как и счастливый понедельник: люди вокруг работали, и отдыхать им было некогда. Однако в этот раз, поднявшись на дюны, они увидели два стоящих враг против врага войска.

Персы против греков.

Между ними была полоса песка, свободная от людей, своего рода демилитаризованная зона, шириной метров 300, по краям которой, переступая с ноги на ногу, стояло несколько тысяч человек.

Оживленно обсуждая вооружение и шансы сторон на победу, Ирокезовы прошли между войсками на свое обычное место. Их конечно сразу узнали. В недрах персидской армии возникло замешательство. Греки, желая внушить персам, что Ирокезовы пришли на берег не просто так, а с коварным умыслом присоединиться к ним, загремели доспехами, приветствуя могучих героев, но Ирокезов младший погрозил им кулаком и шум стих.

Это приободрило персов, начавших уже, было эвакуировать ставку шахиншаха.

Видя безразличие Ирокезовых, персы стали строиться для атаки. Наши герои едва успели расположиться, то есть закопать амфору в песок и растянуть тент над головами, как войска за их спиною сошлись. Некоторое время Ирокезовы смотрели на побоище, но солнце и голод брали свое — они сперва искупались, а затем вылезли на берег загорать. Растянувшись на горячем песке с закрытыми глазами они слушали шум битвы, время от времени обмениваясь мыслями о превосходстве колющего оружия перед рубящим.

Собственно, исход битвы был предрешен. Персов было много. Слишком много. Много больше, чем греков и перевес в битве постепенно склонялся на их сторону. Грекам было понятно, что спасти их может только одно. Необходимо было лишить персов командования и тогда многочисленное войско станет неуправляемой толпой, и чем больше эта толпа, тем сложнее будет ей управлять.

Пока шла битва, Ирокезовы еще разок окунулись в море, но потом солнце разморило их, и они начали задремывать. В тридцати шагах от них, вокруг растянутого тента лилась кровь, но героев никто не беспокоил.

Видя это, шахиншах перенес свою ставку поближе к месту отдыха героев. Увидев это Мильтидат, командующий греческими войсками, вызвал к себе Виктора Фидипиида.

— Слушай, Виктор. Возьми с собой тридцать человек и постарайся свернуть голову шахиншаху. Только очень постарайся. Хорошо?

Ситуацию Виктор понимал не хуже Мильтидата. Грекам нужно было совершить маленькое чудо. Огонь боевого безумия зажегся в глазах Фидипиида. Протяжно крикнув команду, он, не разбирая дороги, бросился на персов. Глаза его были устремлены на шатер шахиншаха. Кратчайшим путем, словно выпущенная из лука стрела, он полетел вперед, не заметив, что этот путь пролегает как раз через ногу Ирокезова старшего, цветом своего загара совершенно слившего с песком.