Страница 12 из 21
Часть 6 Цель оправдывает средства
Глава 1
Власть и богатство – это своего рода опухоль, команданте, которая, разрастаясь, убивает чувства своей жертвы,– капрал Вентуро, стараясь лишний раз не встречаться с Сальваресом глазами, надвинул на густые брови лакированную шляпу.
– Ну, а что же тогда, по-вашему, бедность, amigo? —де Аргуэлло натянул посеребрённый повод, придерживая своего черного, как смоль, жеребца.
– Пожалуй, это страх, дон, страх бедности… Увы, в этом мире он свойствен всем, кто рожден не в соломе, кто носит на портупее шпагу и служит его величеству королю…
– Вы говорите так обреченно, мой друг, точно страх бедности – это самое тяжелое нравственное заболевание, которым страдает наше грешное человечество, не так ли?
– Может быть и так, команданте, мне трудно судить, я солдат.
– Да, наш мир, капрал, напоминает мне публичный дом, где за поцелуй платят тысячу реалов, а за душу —пять сенсов. Ныне быть добродетельным тяжело. «Будь им, и ты будешь счастлив»,– так, помнится, говорят нам святые отцы. Но я хочу их поправить, Вентуро. Возможно, ты и будешь счастлив, но будешь и одинок. Мир не любит белых ворон, он заклевывает их или отгораживается каменной стеной монастыря. Ты, amigo, можешь возразить мне, сказать, что подобное утверждение безнравственно, но я отвечу: безнравственность – это нравственность тех, кто живет лучше нас, и только. Разве наш вице-король, герцог Кальеха дель Рэй, тому не достойный пример? Ну вот, то-то и оно… Если верить Библии, все мы произошли от Адама… Адам был человеком – и этим всё сказано. Он сорвал запретный плод, право, не потому, что сие был плод… Нет, друг мой,– Сальварес лукаво прищурил кофейные глаза, опираясь левой рукой на луку седла.
– А почему же? – Вентуро задержал в руке открытую фляжку с водой.
– Очень просто: потому что плод был запретным. Человечество всегда было порочным. Дружба, любовь, верность, честь – что там еще? Ах, ладно, пустое,– дон Сальварес небрежно махнул черной перчаткой.– В наших местах есть древняя поговорка: «Есть только три верных друга: глухая жена, старая собака и золотые в кошельке». Вот так-то, капрал. Ведь если задуматься и разобраться, что правит миром? Можешь даже не спорить: нажива и деньги. А что такое богатство? Да очень просто: это отнятые чужие деньги. Этим из века в век и занимаются люди.
Каменистая тропа, по которой ехали всадники, круто пошла в гору, и им пришлось следить за своими лошадьми и думать о собственной безопасности. Вентуро начал подниматься на одну из сплошь усыпанных глыбами гор. Временами рейтарам приходилось спешиваться и вести уставших животных в поводу. Кругом теснились желтые и красные вершины.
Расставшись с наместником Чуаларе сеньором де Сантосом, бригадиром Рока и падре Ромеро, Сальварес не по-считал нужным отправиться в Монтерей. Вернее, он собирался сделать сие, но несколько позже. Пока у него были дела поважнее: он должен был встретиться с людьми Монтуа, а генерал Ордена не прощал ошибок…
Свою «летучую сотню» лейтенант оставил у реки Салинас, волонтером незачем было зреть «черных янычар»71 его святейшества. Собственно, и капрал Вентуро в этом пасьянсе был лишним, но глухая тропа в каменистых ущельях Габилана72 была полна опасностей и требовала подстраховки.
Сальварес остановился перевести дух, его драгунская уставная шляпа пестрела темными пятнами пота.
– Эй, придержи, amigo,– сын губернатора подтянул ослабшую подпругу, выровнял сбившийся потник и закурил сигару.
Прямо перед ними возвышались темные горы, высокие и неприступные. Крутые, острые вершины нескончаемой стеной тянулись с севера на юг, и нигде между ними не было видно прохода. Багровый шар солнца клонился к западному горизонту и алый свет заливал окрестности.
– Нам стоит поторопиться, дон,– капрал, спрыгнув с коня, остро низал взглядом сгущавшиеся сумерки.– Десять лиг то в гору, то под гору… Дьявол, так можно угробить лошадей, сеньор.
– Мы у цели… – медленно прозвучал ответ,– дальше я поеду один.
– Один? Это опасно, команданте! – Вентуро тревожным взглядом еще раз охватил особенности сего глухого, нелюдимого места.
Сойдя со своей лошади, он торопливо подошел к Сальваресу и открыто взглянул на него, хотя и не прямо в глаза.
Место, где они сделали краткий привал, представляло собой дикое, мрачное зрелище. Отсюда начиналась узкая ложбина, окруженная высокогорным можжевельником, сплошь покрытая жухлой травой, низкорослым шиповником и бальзамином73. В низинах, где ручьились скальные ключи, трава была ярче и крепко пахла цветом багуль-ника74.
– Что-то не нравится мне тут, команданте.
– А мне напротив,– усмехнулся Сальварес и, не вынимая сигары из губ, похлопал по плечу капрала.
Вентуро замолчал, беспокойно поправил ремень и опустил глаза. Ему было непонятно двусмысленное, полуобнаженное значение этих слов. Еще более мексиканцу был непонятен смысл сего перехода. Эти места как ни какие другие подходили для «десперадо», разбойников, грабителей и убийц. Сердце капрала ущипнул легкий холодок страха. Его изрытое оспой, обросшее седеющей щетиной лицо выглядело серьезно.
– Что, пугают эти места? – Сальварес в очередной раз вернул сигару в угол рта, затянулся, и пепел в фиолетовом сумеречье вспыхнул рубином.
Капрал, не поднимая головы, пожал плечами. Но он чувствовал на себе взгляд лейтенанта и был вынужден сказать:
– Да, команданте, настораживают.– Он снял шляпу, откинул пестрое индейское серапе, нашарил в жилетном кармане обломок расчески и тщательно зачесал назад припорошенные сединой редеющие на макушке темно-каштановые волосы. Пальцы Вентуро нервно играли с костяным гребнем. У него были грубые, покрытые шрамами руки человека, который с детства познал тяжкий труд: рыл канавы, клал камень, ходил за плугом и никогда не расставался с оружием.
– Ты знаешь что такое бунт, капрал? – мимо лица Сальвареса плыла серая паутина табачного дыма.– Это язык неуслышанного. Наша природная глухота породила в народе грубость – потуги рвани продемонстрировать свою силу. Обычное дело… Чем больше у собаки выпадает зубов, тем яростнее она кусается.
– И всё же… они люди, сеньор. Я сам… – Вентуро развел руками и замолчал. За крепко сжатыми губами прятались стиснутые зубы. «Какого черта мы заехали сю-да?.. Зачем?» – беспокойство и всевозрастающая внутренняя тревога жгли изнутри, ему хотелось выговориться, но субординация и гневливая вспыльчивость младшего де Аргуэлло заставляли его благоразумно молчать и не лезть в бутылку.
Ко всему прочему Вентуро не привык, чтобы командир спрашивал его, советовался с ним, и оттого нервничал всё сильнее. Ладони его непривычно взмокли; нестерпимо хотелось умыться родниковой водой и глотнуть свежего воздуха. Отвечать на вопросы команданте ему было в тягость, словно глаза не переносили вида Сальвареса, и каждый раз, когда он оказывался рядом с ним, внутри что-то обмирало и делалось тяжелым, едва ли не созревшим для по-хорон.
– Что же, возможно, в твоем ответе и есть зерно логики, amigo. Все люди братья… Творенье Божье… Но вот беда: мысль о равенстве, быть может, и хороша, но не практична. Как говорит наш падре Доминико Наварра: «Молиться Иисусу легче, чем служить Ему».
– А как же быть с русскими, дон? – под глазами Вентуро набрякли тяжелые мешки, по обе стороны от крупного горбатого носа ярче обозначились борозды глубоких морщин.– Плюнуть на мнение нашего народа мы можем: кнут и цепи у «позорных столбов» сделают свое дело, но русские…
– Каждая нация, Вентуро, имеет право на собственное мнение,– усмехнулся Сальварес, бросая под низкий каблук окурок,– если оно совпадает с нашим. Компромисс в сем вопросе не дурной навес, но плохая крыша. Omne nimium nocet75. Pro domo sua…76 мой отец никогда не пойдет на это. Русский медведь должен сидеть на цепи и знать свое место. Ложь, капрал,– это тяжкий грех перед Господом… Но, заметь, очень действенная помощь в беде. Поэтому если она понадобится для Новой Испании, вряд ли мы будем воротить от нее нос, ссылаясь на скверный запах. Политика – путаная тропа, приятель. Если ты сделал в ее стременах карьеру, тебя ожидают награды и лавры… Если же оступился и опозорился, ты всегда можешь пересесть в другое седло. Но самое ценное в политике —короткая память. Вот видишь, многое уже забылось, что мы обещали русским, но, верь мне, мы похороним и всё остальное.
71
«Черные янычары» (папские янычары) – одно из названий иезуитов. «Один из французских просветителей Поль Гольбах в «Карманном богословии» писал: «Иезуиты – очень черные и очень воинственные монахи, которые вот уже два века оживляют умирающую веру. Это папские янычары, кои нередко доставляют неприятности святому престолу». Своей беспринципностью, изворотливостью, политиканством иезуиты, этот ударный отряд феодальной реакции, вызвали против себя ненависть всех прогрессивных общественных сил. Слово «иезуит» стало нарицательным, «иезуитством» стали называть двуличное, лицемерное поведение, оправдывающее красивыми словами неблаговидные поступки. «Нет такого злодеяния, какого не совершила бы эта порода людей,– писал д’Аламбер в знаменитой Энциклопедии.– Добавляю, что нет такой мощной доктрины, какой она не учила бы». Иезуиты стяжали столь позорную славу и ненависть, что даже Ватикан, боясь скомпрометировать себя, вынужден был в конце концов под давлением передовых сил общества отступиться от них». (Бонч-ковский И. Отцы-иезуиты.– М.: 1975). (Прим. автора).
72
Габилан – горный хребет в Верхней Калифорнии, тянущийся с севера на юг параллельно хребту Дьябло.
73
Бальзамин (бальзаминовые) – семейство растений, состоящее из 225 видов. Бальзамин (impatiens balsamina) растет с красивыми цветами; разводится в садах. Другой вид – «недотрога», «не-тронь-меня» (I. nobime tangere): зрелые плоды скручиваются, разбрасывая семена при малейшем прикосновении; цветы, как правило, желтые; в России произрастают в тенистых, влажных местах. (Прим. автора).
74
Багульник (Ledum palustre) – кустарниковое растение из семейства вересковых; запах листьев одуряющий. Употребляется для дубления кожи; листья подмешивают в пиво. в ветеринарии используется для лечения лошадей, крупного рогатого скота и свиней от раздутия брюха, а также для истребления клопов. Растет, как правило, на торфяных болотах и во влажистых местах. (Прим. автора).
75
Omne nimium nocet – всё излишнее вредно (поговорка, лат.).
76
Pro domo sua – в защиту себя, по поводу себя и своих дел (лат).