Страница 18 из 22
– А Арч, думаете, хуже? – вступился за младшую внучку Серго. – Да она в пять лет наизусть Чаренца читала!
– Эх, заработал бы сейчас телефон, заказали бы международный, – сказала, вздыхая, Маро, – узнали бы, как там они, что делают…
– Ну да, а потом придёт счёт на тысячу рублей! – фыркнул Ага. – Нет уж, пусть сами звонят, сами приезжают… Если хотят нас видеть!
– Как они могут сейчас приехать?! – покачала головой Маро. – Пусть лучше живут там, в тепле и уюте… А вернётся Ашот, расскажет, как там они…
– Ашоту теперь вернуться – сто тысяч на билет надо найти! – рассудительно сказал Ага. – Кто придумал такие дикие цены на билеты?
– Известно кто – ненормальный! – вздохнула Анаит.
Все помолчали.
– У Ованеса Туманяна есть такая строчка, – протирая глаза указательными пальцами, произнёс Серго. – «Лунный луч – твоя улыбка на лице моём скользит. В час, когда я насмерть ранен, вижу смерти лик вблизи». А что, Грант Матевосян сейчас пишет что-нибудь? – обратился он к дочери.
– О чём ты говоришь?! – отмахнулась Анаит. – Кто сейчас пишет? И потом, не забывай, он депутат, каждый день заседания, сессии…
– Значит, сейчас никто не пишет? – горестно покачал головой Серго. – Никто из современных поэтов и прозаиков? Остаётся одно – вспоминать классику!
– Ага, иди занимайся! – решительно поднялась с места Анаит. – Возьми учебник и до обеда реши десять задач… Знаешь ведь – без математики не поступишь никуда!
– А не поступлю – всё равно буду жить в заповеднике! – воскликнул Ага. – Я сам создам свой заповедник! Скоро дадут землю… ведь так, товарищ депутат? – обратился он к матери. – Значит, получу участок земли, заведу лошадей, достану павлина, зебру, обязательно жирафа, и будет у меня свой маленький заповедник! И пусть все вокруг воюют, я буду жить в своём заповеднике, как Ной в своём ковчеге!
– А как же мы? – спросила Анаит.
– Ладно, вас тоже возьму с собой. Построю там для вас хижину, – милостиво согласился Ага.
– Может, к весне этот кошмар кончится? – прошептала Маро. – Ведь сколько можно! Сколько можно!
Вдруг в дверь постучали. Все переглянулись.
– Кто бы это мог быть? – с тревогой спросил Серго. – Может, не открывать?
– А, может, это Гаяночка? – сказал Ага.
– Или Грант! – Анаит вскочила и направилась к двери. Щёлкнула замком, распахнула дверь.
На лестничной площадке стоял здоровенный небритый мужчина.
– Из Баку я, азербайджанец, ищу свою жену, Каринэ. По адресу родителей её нет. Где мне искать? – прохрипел он.
– Проходите, – сказала Анаит и повела гостя на кухню.
– Самед, – сказал мужчина, присаживаясь на табурет.
– Хорошее имя, – кивнул Серго, ставя перед ним стакан с горячим чаем. – В Баку жил поэт, Самед Вургун, у него есть такие строчки: «Всё в звёздах небо, с моря дует ветер. Мы встретим за стаканами зарю. Не говорю: «забудем всё на свете!», «согреемся немного», – говорю».
– Найдите мою жену, – заплакал вдруг мужчина, закрывая большое лицо красными, будто отмороженными ладонями.
– Ничего, брат, ничего, – положил Серго свою лёгкую, как осенняя веточка, руку на его богатырское плечо. – Будем искать. Может, найдём… Если Бог не отвернулся от нас…
– Если Бог не отвернулся от всех, – повторила шёпотом Маро.
Зима 1992 г.
Серго
Серго осторожно включил приёмник. Диктор сообщил, что газопровод, подающий газ в Армению, взорванный на днях в Грузии экстремистами, ещё не починили. Серго, выключив приёмник, взглянул на гору одеял, под которой посапывала задремавшая лишь под утро Маро, на железную печку с раскрытой дверцей – внутри зияла чёрная пустота, от печки поднималась труба, не доходя до потолка, изгибалась под прямым углом и мимо стены, на которой висела картина Ашота, тянулась к окну, выходящему на улицу.
Ашот ещё не появлялся. С утра ушёл в свою мастерскую посмотреть, не осталось ли там муки, обещал достать дров хотя бы на одну топку, но всё ещё не вернулся.
Серго с трудом натянул на плечи старое пальто, надвинул на голову вязаную шапку Ашота, шерстяные перчатки и вышел на лестницу. Держась за перила плохо гнущейся правой рукой, стал осторожно спускаться.
На площадке второго этажа увидел Вазгена, заходящего домой с лавашом под мышкой. Интересно, где он его достал? В булочную не завозили хлеба вот уже неделю.
Когда Серго вышел из тёмного подъезда во двор, зажмурился от света. Потом замер в горестном изумлении. Красавица-орешина, стоявшая посреди двора – главное его украшение, была спилена, торчала безобразным обрубком.
Серго направился на улицу. Здесь было тихо, пустынно, ни одного живого существа. Хоть бы кошка какая пробежала.
Тротуар повсюду обледенел, шагать надо было очень осторожно.
Серго поднял голову. Оперный театр тёмной горной громадой высился сбоку. На миг улица представилась узким ущельем в горах – наверное, потому что дома стояли без света и быстро темнело. Да, здесь было как где-нибудь в горном ущелье под Дилижаном: поднимешь голову и увидишь небо в алмазах, прислушаешься к тишине и услышишь лепет горного ручья, топот мчащегося сквозь кустарник дикого кабана…
Из какой это далёкой жизни! Прогулки по осенним горам, любование Севаном на закате, Оперный театр, освещённый яркими огнями, музыка Верди, Хачатуряна…
Серго вздохнул, открыл глаза и посмотрел прямо перед собой.
У платанов, тянущихся вдоль улицы Теряна, исчезли нижние ветки. Видно, не один Серго вышел сегодня на добычу. Дровосеки – только не из чудесных армянских сказок, а из сегодняшней пугающей жизни, уже побывали здесь. Вон один из них. В десяти шагах от себя Серго увидел высокого старика в коротковатом пальто и фетровой шляпе, человек пытался маленькой пилой отсечь сломанную ветку платана.
В этом человеке Серго узнал академика Арама Манукяна. В последний раз они виделись, когда Араму вручали Государственную премию за заслуги в области астрофизики, кажется, Арам открыл новую туманность, назвал её именем своей внучки Эстер.
Серго поздоровался с Манукяном. Тот сказал, что дома у них стало ещё холоднее, чем неделю назад. У Эстер началось воспаление лёгких.
Арам поинтересовался, как здоровье Маро и пишет ли она стихи? И где их дочь Анаит?
Серго ответил, что Маро поправляется после простуды, стихов не пишет, Анаит, кажется, в Москве, вместе со своим сыном, а, может, в Швеции, точно он не знает, телефон не работает.
Я слышал её по радио, сказал Арам, кажется, она добивается, чтобы включился кто-то из ООН?
Да, кивнул Серго, баронесса фон Кокк уже включилась.
Арам допилил ветку, попытался взвалить её на плечо, но ветка оказалась слишком тяжёлой, и он просто поволок её по тротуару.
Возле своего дома обернулся, кивнул Серго на прощанье и скрылся из вида.
Серго зашагал дальше. Надежда на то, что по дороге попадётся что-нибудь пригодное для растопки печки – сломанный стул, полено, доска, теперь казалась несбыточной. Вдруг он замер на месте. На обочине тротуара, в неглубокой яме лежала новенькая жёлтая доска. Кто её выронил? Серго вытянул вперёд руки, заторопился, заскользил непослушными ногами по мёрзлому тротуару и, резко покачнувшись, с размаху упал наземь, так и не дотянувшись до доски.
На миг небо сверкнуло как огромный выпуклый глаз, потом наступила тьма.
Через несколько мгновений Серго увидел себя плывущим в чёрном беззвучном небе. Вокруг вспыхивали и гасли звёзды. Они то приближались, то отодвигались, от них веяло таким холодом! Арам, Арам, где твоя туманность? Может, на ней теплее? И почему я не позвал тебя к нам в дом? На кухне бы посидели, чая горячего из термоса попили, поговорили бы… Например, о картинах Сарьяна, сколько в них солнца!
Через час Ашот нашёл на улице отца. Вернувшись домой из мастерской с пакетом блинной муки и поленьями в рюкзаке, Ашот вошёл в комнату и увидел, что Маро ещё спит, а Серго нигде не видно. Спустился во двор, но и там не было отца. Вышел на улицу и увидел недалеко от дома неподвижно лежащее на тротуаре тело. Узнал старое пальто и свою вязаную шапку. Ашот тут же подбежал к отцу, стал поднимать его за плечи. Серго, не открывая глаз, простонал, приподнялся, снова повалился. Ашот кинулся к перекрёстку. Увидел парня в солдатской форме, идущего мимо с канистрой в руке, остановил его, попросил помочь. Вдвоём они перенесли Серго во двор, подняли по лестнице на четвёртый этаж, внесли в комнату. В канистре у парня оказался керосин. Заправили лампу, зажгли свет. Затем Ашот сбегал на второй этаж за Вазгеном, тот работал в «Скорой помощи». Вазген принёс обезболивающее и упаковку одноразовых шприцов, дал Маро успокоительное, она очень плакала. Потом осмотрел Серго, сказал, что, наверное, сломано ребро. Спросил, нет ли в доме спирта. Маро принесла с балкона бутыль со спиртом. Ашот влил несколько капель в посиневшие губы Серго.