В Киеве всё спокойно

Очень скоро она нашла его у крохотной торговой точки, представляющей собой обычный пластиковый стол на хлипких ножках, где было выставлено пиво, засохшие бутерброды и водка, которая стоила, как французский «Наполеон». Ее слегка позабавил серо-голубой оттенок лица замерзающего негра. Теперь понятно, что имел ввиду Вертинский, когда пел о «лиловом негре»… Одетый в белый летний костюм Джино, судорожными глотками глотал водку из залапанного, не раз использованного пластикового стакана. Его черная безволосая голова блестела, как полированная. Увидев Альбину, карие глаза Джино радостно забегали. Много раз перенесенная малярия придавала белкам его глаз ярко желтый оттенок. Став рядом с ним, и прикрыв рот окаменелым бутербродом, Альбина быстро оговорила условия перевозки груза. Мимо них прошел новый украинец, громко выговаривая своей половине. Он вышагивал с растопыренными руками, коренастый и необычайно толстый, его жена была ему под стать. Словно два шкафа, переваливаясь на коротких ногах, протопали перед ними. До Альбины донеслось его негодующее: «А бодай уси б вони поздыхалы!»

Несмотря на диковинной оттенок черной кожи, с Джино быстро удалось договориться. К радости Альбины, в связи с ротацией сотрудников посольства у него была возможность переправить весь груз одной партией, но сумма гонорара при этом выросла до пятисот тысяч долларов. Зато он давал полную гарантию доставки груза прямо в Лондон. Альбину слегка покоробило, когда Джино вместо cargo[24], сказал smuggling[25]. Его излишний натурализм ей претил. Забавляясь, она подумала, что Джино схватывает чисто внешние стороны жизни в ущерб осмыслению глубин идейного содержания… В конце их короткого разговора Джино перешел с английского на украинский и, сверкнув белизной кривых зубов, проговорил напоследок: «Дё побачъення!» Этот пассаж рассмешил Альбину, подсластив пилюлю возросших расходов. Когда надо будет передать ему груз и аванс, Джино обещал сообщить ей в течение двух суток. Альбину это устраивало, хотя и хотелось бы поскорее. В целом показ мод удался, хоть и дороговато обошелся.

Проходя мимо Альбины и Джино, Цуркан сделал два моментальных снимка скрытой камерой. Он и Сахно вели Розенцвайг от ее дома. Уже издалека он сделал третий снимок, стоящего вблизи от этой пары Сахно в момент, когда он подносил ко рту бутылку пива. Будет чем дразнить парнишку, усмехнулся Цуркан, уж больно он трясется над своей репутацией, я в его годы был попроще. Небось, мечтает стать генералом, как Останний. Вспомнив об Останнем, Цуркан нахмурился, но сейчас его больше беспокоило, попало ли в фокус лицо негра. Цуркана, как и Альбину, удивил фиолетовый оттенок лица Джино, но он отнес это к особенностям его африканского загара. Он и предположить не мог, что негр на грани замерзания, сам-то он был в неприметной, болотного цвета куртке на толстой меховой подкладке.

Удалось ли качественно щелкнуть физию негра? Этот вопрос его сейчас волновал больше всего. Цуркан был высокого мнения о своей камере «Аякс-12», о ее надежности спецы всего бывшего Союза вспоминают, как о качестве советской пенсии: «хорошо, стабильно и надежно». Куда там штатовскому «Миноксу» с корпусом из чистого золота. Впрочем, Цуркан видел этот миниатюрный шпионский фотоаппарат только на картинке… Ему давно уже предлагали перейти на цифровую съемку, но он отказывался, привык к своему Аяксу, как к напарнику. Нет, Старый Верняк не подведет! Неподалеку от стойки с напитками и закусками стояло три высоких столика, возле которых выпивало около десяти человек, точнее восемь. Вся публика находилась в зале, где под грохот барабанов голосил, будто его режут, ведущий. Может, все-таки пройти мимо и сделать еще один дубль? Нет, слишком мало народа, можно засветиться. Цуркан пожалел, что оставил в машине «Nikon» с длиннофокусным объективом. И хотел же взять, да решил, что он слишком громоздкий, будет привлекать внимание, забыл, что здесь все фотографируют. Носил бы его сейчас на плече, как какой-нибудь журналюга, была бы отличная маскировка и стопроцентное фото негритоса, с досадой упрекнул он себя.

Как же поступить с этими двумя? Невелика надежда на то, что Валера что-то услышал из их разговора. Нет, этого негра нельзя упустить, это не обычный фиолетовый негр, уж очень он смахивает на покупателя наших секретов. Вот Розенцвайг и «показала свои уши». Следовательно, она действительно продает экономические секреты Украины. Как правило, профессиональное чутье Цуркана не подводило, выходит, получилась ошибка, должен был признать он. Не долго тебе осталось ими торговать. Чего тебе не хватает? Все есть: квартира, машина, два магазина. Нет, таким все мало! На тот свет ничего с собой не заберешь, у гроба нет карманов. Вообще-то, известно, у кого всего много, тому всегда чего-то не хватает. Другое дело я, в день зарплаты я богат, как Ротшильд с Онасисом в придачу. Когда время от времени Цуркан имел в кармане зарплату, полторы тысячи гривен (по плавающему курсу, около триста долларов), он чувствовал себя миллионером, в большей степени, чем настоящий миллионер. Неважно, что это было не более, чем «ощущение субъективного богатства», как выражаются мудрилы психологи. Дело не в том, совершенно не в том! Главное чувствовать себя человеком, этого не купишь ни за какие деньги.

Погоди, я тебя приодену, не манто, а пижаму с номером будешь носить. Кровь из носа, но надо выяснить, кто этот африкан. Вспомнился сосед по комнате в общежитии школы КГБ, который утверждал, что негры это сильно загорелые белые, а обезьяны умеют говорить, но из осторожности это скрывают. Надо на что-то решаться. Получить бы санкцию на переключение от Очерета. Да где там! Заранее получить санкции на все случаи жизни не получится. Выхода нет, придется отпустить Розенцвайг и вести негра, как старший, принял решение Цуркан. Как бы сейчас пригодился Хоменко, но после того как они упустили Деда, он оформил себе больничный лист. Позвонил накануне, сказал, что у него температура и обострение старой травмы, намекнув, что боевой. Скорее, родовой, презрительно скривился Цуркан. Прячется на больничном, скотина, а нам отдуваться. Очерет, свой, поймет, а Останний, если потянем пустышку, кожу с нас рвать будет. Заметив, что негр уходит, Цуркан дал маяк Сахно. Следуя, с небольшим отрывом в кильватере друг за другом, они отправились вслед за негром, а тот, едва ли не бегом, припустился в сторону гардероба.

* * *

Поздней ночью Альбина добралась до своего дома.

Город спал. Утих его несмолкаемый шум и всем вокруг овладела тихая грусть. Красота ночи, это то, чем ей в последнее время так редко доводилось любоваться. Отпустив шофера, Альбина подошла к своему подъезду. Сильно похолодало, застывшие лужи поблескивали первым в этом сезоне льдом. Мороз, опавший ломким инеем, хрустел под ногами. Студеный недвижимый воздух был необычайно чист. Она улыбнулась, глядя на белую розу пара у рта. Стеклянно чистые звезды сияли звонким хрусталем.

Глядя вверх, Альбина случайно увидела, что в окнах ее квартиры горит свет. Это не могла быть Мила, она одна имела ключи от наружных дверей и знала код сигнализации. Но она всегда предупреждала Альбину перед тем, как прийти. Так было заведено. Значит, у нее в доме чужие.

Тихо прошептала Альбина. Дом — это крепость, в которой человек пытается спрятаться от враждебного мира. И какой бы непреступной эта крепость ни казалась, она лишь хрупкая скорлупа пред его враждебным безумием. Все это она знала и, как ни кто, понимая существующий расклад, не строила на этот счет никаких иллюзий. Три неподдельных, везде, где положено зарегистрированных паспорта с ее фотографиями (один из которых был иностранный), выписанные на разные фамилии, а также достаточная сумма денег были спрятаны в надежном месте на окраине города. Поэтому она не испугалась и даже не расстроилась, а почувствовала какое-то расслабляющее облегчение от того, что все наконец закончилось. Впервые в жизни она испытала неведомое ей до сих пор ощущение свободы. Все теперь было позади. Осталось лишь выбросить ключи от своего дворца и забыть их кандальный звон. Но расслабляться было рано. Почти сразу же Альбина сориентировалась и поняла, что свет горит не в ее квартире, а на этаж выше. На шестом этаже, над ней. Осознав это, она не обрадовалась, ‒ повода не было.

24

Груз (англ.).

25

Контрабанда (англ.).