Страница 15 из 55
«Хватит сидеть в углу и ждать от бога дулю», ‒ решительно сказала Альбина и помогла Мише переехать в Киев. Она же познакомила его с Сандомирским. Знакомство Миши с Сандомирским Альбина считала главной ошибкой своей жизни, а их было не так уж много. Ведь это она сама, своими руками… ‒ да, знакомство Миши с Сандомирским было делом ее рук. Сандомирский был первый человек, который сказал Мише: «Послушай, чижинька, хватит прятаться по углам внутри себя. Ты очень красивый, у тебя доброе сердце. Ты можешь быть любимым, и ты достоин любви. Я столько лет искал тебя и наконец нашел». До этого Миша многие годы не имел никаких любовных историй, связей, знакомств, ничего. Последние Мишины сексуальные отношения с влюбившейся в него девушкой были лет десять назад. Она хотела от него тех же ласок, что и мать. Это было невыносимо, и это больше не повторялось. С тех пор Миша не занимался любовью. Он продолжал жить в одиночестве, став на еще одно горькое разочарование богаче. Миша совсем забыл, какой была его мать, помнил только обычное ее: «Я тебе это покупаю сейчас, но это тебе на день рождения»…
Сандомирский очаровал, влюбил в себя и совратил Мишу. Пленительным обаянием блестящего ума и неотразимым шармом Сандомирский завлек к себе в постель не один десяток мужчин с латентными гомосексуальными тенденциями. В Киеве Сандомирский был признанный маэстро застольной беседы, искуснейшей гений галантных салонных разговоров. Он завораживал собеседника блистательно яркой, отточено образной речью, усыпанной самоцветами оригинальных острот. Он часами, не повторяясь, мог говорить о чем угодно, и о ком угодно. Всесторонне эрудированный и беззаботно веселый, он досконально знал закулисье столичного общества и постоянно выставлял напоказ его пустоту и притворство. Но в потоке его речи едва слышная, мягкая уступка и категорически решительный отказ, незаметно и плавно перетекали одно в другое, исподволь формируя мнение об абсурдности всего окружающего и абсолютной вседозволенности, вытекающей из этого постулата. И все его разговоры в конечном итоге сводились к эротической любви, скоропреходящей, вечно ускользающей неге, приправленной пикантно изощренными плотскими удовольствиями. Эта тема занимала его больше остальных.
На вид Миша был обворожительно красив. Но, узнав его лучше, разочаровывало полное отсутствие в нем индивидуальности и какая-то бесчувственная отстраненность, обусловленная его вялостью и апатией. Было в нем что-то от выдолбленной изнутри красивой куклы, пустышки. Из-за его холодной обособленности казалось, что он не способен на большую любовь, что чувства его мелки и им не дано подняться над уровнем его внешней красивости. Так ли это? Время покажет. Но нельзя забывать о том, что среди многих, изредка встречаются люди с внутренней психологической отстраненностью, которая мешает им душевно сойтись с другими людьми, даже с теми, кого они искренне беззаветно любят. Чем же они хуже остальных? Ничем. Но им хуже, чем остальным. Никто и не говорил, что жизнь справедлива.
Сделав Мишу своим любовником, ветреный Сандомирский быстро к нему охладел и постоянно ему изменял. Столкновение мечты с реальностью всегда оборачивается страшным разочарованием. Для Миши Шеина это была трагедия. В очередной раз он доверился близкому человеку, и тот его предал. Именно тогда окончательно рухнула его вера в людей.
Зачем жить? Миша дважды пытался покончить с собой. Первый раз, количество выпитых таблеток снотворного оказалось не достаточным, и его оживили. После неудавшегося самоубийства тот, кто решил лишить себя жизни, как правило, немедленно предпринимает вторую попытку, более тщательно ее подготовив. Во второй раз, вовремя пришла Альбина, она приказала взломать дверь квартиры, где жил Миша, и отключила газ. И на этот раз ему повезло. Хоть и не так быстро, как при истории с таблетками, его оживили снова. Но оставаться в живых и жить — не одно и то же.
Прожив бо́льшую половину жизни, Альбина не знала, что такое любовь, но она догадывалась, верней, она была убежденна, что любовь есть. Любовь! Сирень, распустившаяся посреди зимы, поступки, на которые раньше никогда бы не решилась. Неодолимое желание касаться! ‒ кто любил, тот поймет. Она думала о Ней, она мечтала о Ней, она увядала без Любви. Просто Альбина пока Ее не встретила, но если б эта встреча и произошла, она бы никогда не осмелилась произнести те, самые сокровенные на свете слова: «Я тебя люблю». И еще, ‒ она знала, что будет и третья попытка, знала она также, что она ее не допустит. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Она поклялась себе страшной клятвой, что с Мишей никогда не случится ничего плохого по ее вине. Главная особенность попытки к самоубийству в том, что она имеет двойную цель: смерть и призыв о помощи. Альбина об этом знала.
Любвеобильный Сандомирский вел беззаботную жизнь, полную развлечений и веселья, лишь изредка она ненадолго омрачалась расставанием с очередным любовником. Он считал, что жизнь настолько анекдотична, что не имеет смысла огорчаться и принимать ее всерьез. Каждый очередной мужчина был для него самым любимым, пока на смену ему не являлся новый, не менее обожаемый. При этом он всегда был искренен в своих чувствах. Сандомирского нельзя было переделать, следовательно, его надо было убить. Оптимальным был бы несчастный случай. Пока Альбина занималась поиском исполнителя, она взяла с него обещание на время успокоиться и «не пить кровь с ее друга». Никаких угроз при этом разговоре сказано не было, то была просьба, но высказанная так, что неробкого десятка Сандомирский сразу к ней прислушался. Они оба умели читать в людях. Роман Львович догадывался, что может сделать для своего друга детства эта умная, предельно корректная, не имеющая друзей женщина, поэтому слово свое он сдержал, даже с лихвой. Сандомирский успокоился. Навсегда. У него начался СПИД, диковинное в то время заболевание. Не проболев и года, он умер в 1997, в знаковом возрасте сорока семи лет. На том последнем свидании у постели умирающего Сандомирского Альбина и Миша были вместе.
— Что притихли, чижики? — улыбнулся им Сандомирский.
Альбине не забыть, с каким трудом в его обметанном молочницей рту ворочался распухший потрескавшийся язык. Воспаленные, похожие на сырое мясо губы, и поросший седой щетиной подбородок были усеяны желтыми гноящимися пузырьками герпеса. Одни лишь глаза были те же, ‒ знакомые. То были глаза, не знающего печали Сандомирского, они тускло мерцали на дне высохших глазниц, словно в пустом черепе догорало два огонька.
— Ждете от меня напоследок каких-то значительных слов? Таки дождетесь, я их вам скажу… — с несказанно жгучею тоской улыбнулся им перед смертью Роман Львович.
Стокилограммовый балагур и жуир весил к тому времени сорок килограммов.
— Жизнь, посвященная удовольствиям бесцельна. Она напоминает кружение на карусели. Мне нечего вспомнить, мне кажется, будто я не жил.
То, что чувственные наслаждения имеют свойство бесследно испаряться, Альбина догадывалась и раньше, но тон и обстоятельства, при которых это было сказано, ее тронули. Она опасалась за Мишу, но он мужественно перенес этот удар судьбы. Чтобы не сойти с ума, Миша несколько раз пытался сблизиться с новым другом, но киевские гомосексуалисты шарахались от него, как от прокаженного. Изначально Миша не был гомосексуалом, близкие люди изменили его ориентацию. Наряду с матерью Миши и Сандомирским, Альбина считала причастной к этому и себя. Такая глупость…
Альбина настойчиво просила Мишу анонимно обследоваться на СПИД, но тот упорно отказывался. Обследование он прошел втайне от Альбины и знал свой приговор. Он не хотел, чтобы Альбина знала, что он живет с ощущением близкого конца. Это был его крест, и только его. Он нес его с чувством, будто его ни за что осудили, назначили срок и заточили в тюрьму, освободиться из которой он сможет, только умерев. Пока все было благополучно, но Миша знал, что это мнимое благополучие и скоро его не станет. На загнивающем Западе жизнь больных СПИДом уже научились продлевать с помощью новых лекарств, и они оставались в живых до тех пор, пока их принимали. Здесь же, каждый больной СПИДом был обречен. Не уцелел даже искушенный во всех отношениях, далеко не бедный Сандомирский. Поэтому Миша, как и Альбина, рвался на Запад, там была жизнь, здесь ‒ была смерть.