Страница 63 из 196
— Вам чего? — не слишком обходительно спросил он. — Тоже будете давить, чтоб уехал с отцом?
— Тоже? А кто еще?
— Да все, — недовольно отозвался Грегор. — Урсула. Любовничек ее.
— Гейгер? Они любовники?
— А вы прям удивлены.
— Нет, но не думал, что это всем известно.
— Это и не известно, — возразил Грегор и, помедлив, нехотя добавил: — Это и мне не известно. Я так думаю. Ну а что еще тут может быть — она вдова, он вдовец, часто чем-то занимаются вместе, оба просто помешались на поиске путей в жизни и… Наверняка ж друг друга уже утешили пару раз.
— Тебя это раздражает?
— Меня раздражает, когда кто-то лезет в мои дела, — отрезал паломник. — Если бы мне были нужны советы, как разбираться с отцом, я бы пошел к священнику.
— А есть с чем разбираться? Помимо твоей тяги к исследованию странных мест?
— Вы это о чем? — хмуро уточнил Грегор, и Курт пожал плечами:
— Не знаю… Но довольно странно выглядел ваш разговор, который мне с моими сослужителями довелось столь внезапно застать. Я ошибусь, если предположу, что у тебя зуб на родителя?
— А если я скажу, что говорить об этом не желаю — мне что-то будет?
— Стало быть, я не ошибся, — кивнул Курт удовлетворенно. — Но в одном он все же был прав: что бы там ни было у тебя с ним, а мать стоило бы пожалеть. Ей-то сейчас каково, подумай. Отец хотя бы видит тебя и знает, что ты жив и здоров, хоть и слегка повернулся рассудком, а она сейчас пребывает в полном неведении и гадает, что с тобой, увидит ли тебя еще хоть раз…
— Это вы для того и пришли? — с подозрением уточнил Грегор. — Надавить на совесть и застыдить?
— Нет, но раз уж разговор о том зашел, почему б и не попытаться воззвать к совести. Это, знаешь ли, моя работа — пробуждать совесть в людях и склонять их к отказу от грешных деяний и помыслов. Быть может, все ж расскажешь, что у вас с отцом за collisio? Отчего ты прячешься вот уж третьи сутки?
— Это наше личное дело, — твердо сказал Грегор и, вздохнув, чуть мягче и спокойней договорил: — А прячусь, потому что проще так. Сами видели, ему ничего не объяснишь. Да еще Урсула прицепилась с этим же вот «пожалей родителей»…
— И на что ты надеешься? Что ему надоест здесь сидеть, он плюнет и уберется восвояси?
— Я с ним поговорю. Когда он поймет, что я настроен серьезно.
— Так все это, — Курт повел рукой вокруг, — исключительно demonstratio?
— Нет, — резко оборвал Грегор. — Здесь я не для того, чтобы родители побеспокоились дома и подумали, как без меня плохо, и прибежали просить вернуться. Это не связано. Просто отец всегда… — он запнулся, сухо кашлянув, помолчал и, тяжело выдохнув, продолжил: — Пара приятелей отца хотели вынудить его влезть в некрасивое дело, и я сейчас не только о законе сейчас говорю, а оно было… морально некрасивое. Я не хочу всю вину валить на него, я понимаю, что отец вообще не хотел в это вмешиваться и сделал все, чтобы отговорить приятелей от этой глупости, но не вышло, и ему и… еще нескольким друзьям пришлось влезть и разбираться… с тем, с чем они разбираться не хотели.
Харт-младший смолкнул, глядя в темноту у своих ног, и Курт тоже сидел безмолвно, не торопя и не задавая вопросов.
— И они разобрались, — продолжил паломник. — Но… Они разобрались только со своими проблемами. То есть… Отец с друзьями из того дела выкрутились, не дали взвалить его на себя и… в каком-то роде даже помешали тем приятелям провернуть то, что они хотели, но… Но отец не довел все до конца, хотя мог. Для этого пришлось бы напрячься чуть больше, а он не хочет.
— Как я понимаю, — осторожно заметил Курт, — он опасается, что если доводить до конца — это навредит его семье или ему самому?
— А не доведенное до конца — вредит другим, — решительно отозвался Грегор. — Людям, которые ни ко всей… этой компании, ни к делам, которые они… крутят… отношения не имеют вовсе. Это… Представьте, как будто бы отец набил полные погреба денег и зерна, уничтожил конкурентов, а в итоге — по всей Империи инфляция, голод, разруха, брат на брата, бунты и «долой Императора».
— Аналогию я понял, однако масштабы ты, полагаю, слегка преувеличил, — мягко заметил Курт. — А большие торговые сделки — они редко когда несут благо и процветание всем на свете.
— Да… — вяло отозвался тот и, снова кашлянув, неловко ёрзнул на месте, не сразу продолжив: — Но он бы мог что-то сделать. У меня… среди тех, кому потом будет плохо, есть… друзья, можно сказать. Но дело не только в этом, я считаю, что лицемерно и некрасиво втягивать в свои проблемы тех, кто никогда не хотел в них лезть, когда сам всю жизнь говорил, что не хочешь лезть в чьи-то проблемы. Я считаю, втянул — разберись. А он считает…
— …что надо убежать, — договорил Курт, когда тот снова умолк. — Об этом ты ему сказал, когда мы застали ваш разговор?
— Да, об этом. Мы с ним уже пытались говорить на эту тему прежде… то есть, это я пытался. Поссорились. Не один раз. И… И я ушел сюда. Но не потому что хотел, чтобы он бежал за мной и о чем-то просил, я просто решил, раз такое дело, раз он считает, что может делать что хочет, то и я могу. Без него и его советов.
— Надеюсь, ты-то сам не пойдешь стопами отца и не влезешь в глупости? — осведомился Курт, решив оставить в стороне тот факт, что отцовские советы юный философ отринул, однако скопленные отцом средства все же прихватил; возможно, Грегор счел это компенсацией морального вреда, невесело усмехнулся он про себя.
— В каком смысле? — нахмурился паломник, и Курт пояснил, кивнув через плечо на спящий лагерь:
— Урсула сказала, что видела тебя у границы Предела. Что ты сидел там на земле, больно уж внимательно за эту границу смотрел и явно думал о чем-то нехорошем. Надеюсь, не о том, как бы скрыться от разговора с родителем в пределах Предела?
— Конечно, нет! — фыркнул Грегор недовольно. — Сказал же, я с ним поговорю. Может, вот прямо завтра и поговорю, просто мне надо… продумать аргументы, понимаете. А у Предела я сижу, потому что так потом легче найти дорогу обратно к лагерю, когда начинает темнеть — иду вдоль меток, а потом сворачиваю направо, а тут уже пролесок и не заблудишься.
— Стало быть, у тебя не было мысли «я вошел туда однажды, со мной ничего не случилось, вдруг получится снова»?
— Нет, — твердо возразил Грегор. — Таких мыслей у меня точно не было… Майстер Гессе, это все, что вы хотели? Мне бы спать уйти…
— Еще пара вопросов, — ответил Курт, и паломник снова тяжело вздохнул. — Бродя тут ночами, ты ни с кем не сталкивался? В самом лагере или за его пределами?
— С кем-то посторонним? — непонимающе переспросил Грегор, и он кивнул:
— С посторонним. С кем-то из своих. С кем угодно из тех, кому в такое время полагается мирно спать, а не бродить по лесу, точно somnambulus.
— Нет… Точней, одного из детей как-то застукал под кустиком, но вряд ли вы это имели в виду. Он меня не заметил, дело свое доделал и ушел обратно спать.
— А до того, как явился твой отец и ты начал вот так блуждать в темноте? Скажем, накануне тех дней, когда пропадал кто-то из твоих соседей-паломников. Не было ли такого, что тебя будило что-то — голоса, шаги, шорохи?
— Я от шорохов не просыпаюсь, — с заметным сожалением и, кажется, даже смущением ответил Грегор. — Обычно я сплю так, что надо мною плясать можно… Нет, майстер Гессе, если вы о том, не замечал ли я, как и куда они уходили — нет, не видел и не слышал. О случившемся узнавал уж следующим днем, вместе со всеми.
— Жаль, весьма жаль, — вздохнул Курт и, упершись ладонью в землю, неспешно встал, чуть поморщившись от колкой боли в плече.
— А почему вы сказали «somnambulus»? — переспросил Грегор, поднявшись следом. — Просто образно, или вы думаете, что Предел однажды просто зовет кого-то, и он идет?
— А это любопытная идея, нам она в голову не приходила, — заметил Мартин, рассеянно вертя в руках уже и без того изрядно потрепанное письмо.
С ответом из архива Конгрегации снаряженный им солдат возвратился ранним утром, полчаса назад, и письмо было прочтено тут же, в присутствии бойца — на случай, если оного придется вновь гнать в дорогу с дополнительными вопросами, запросами или тревогой. Солдат, впрочем, был тут же отпущен, и Мартин с заметным разочарованием бросил послание на стол, усевшись рядом и дождавшись, пока ответ прочитают оба сослужителя.