Тьма века сего

Песок. Сливочного цвета песок — и огромная водная гладь, безбрежное озеро или море…

— Значит, и это тоже вижу не только я, — подытожил Мартин. — Не сказать, что я сильно удивлен после всего, что уже было, но… Привыкнуть к этаким поворотам нелегко, должен признать.

— Надеюсь, вся эта межмировая свистопляска прекратится, когда мы закончим дело, и нам дадут отсюда выйти куда положено, — хмуро произнес Курт, перейдя на другую сторону зала и выглянув в очередное окно. — Мне, в общем, в родной Империи было неплохо, и переезжать я не намеревался.

Ночь. Ночь и стена зелени — ни на что не похожей, густой, перевитой плющом толщиной с запястье, и, кажется, чьи-то огромные круглые глаза, светящиеся в зарослях…

— А тут снег, — подал голос Мартин с противоположной стороны. — И лед. Ни жилищ, ни деревьев, ни оврагов, сплошное ровное поле снега и льда…

Курт не ответил и направился по залу дальше, взглядывая в проемы по обе руки на ходу; Хагнер застучал когтями рядом, тревожно озираясь, и Мартин, догнав их, снова пошел чуть впереди. За окнами виднелись луга, леса, горы, потом снова море — без единого клочка суши, темное, ходящее волнами высотой с дом, потом снова снег, на сей раз пушистый и искристый, укрывший низкие холмы, снова поля…

— Интересно, что будет, если выбраться наружу через одно из этих окон? — тихо проронил Мартин и, встретившись с Куртом взглядом, уточнил: — Чисто в теории. И еще интересно, а что же видит Косса из окна той комнаты, где он находится. И если я был прав, если весь этот замок вот так захвачен Древом… а точнее, добровольно отдан Коссой выращенному саженцу, чтобы оно стало полноценным Древом… тогда у него не только нет власти над происходящим внутри — он не контролирует и даже не видит и то, что снаружи. И он знал, что так будет. Потому-то он просто оставил ворота открытыми. Даже если ввести сюда всю армию — каждый из вошедших, от епископа или рыцаря до последнего кашевара, просто исчезнет, растворится тут, уйдет на свою тропинку или лестницу; Древо защищает это место, само того не желая, просто самой своей сутью, куда лучше, чем это сделала бы тысяча одержимых или всё австрийское войско, вместе взятое. Поэтому Косса просто открыл ворота — и ждет, пока мы доберемся до него.

— Довольно самонадеянно, — возразил Курт, отвернувшись от окна, за которым темнело ночное болото, освещенное необъятной полной луной. — А если не доберемся?

— Наверняка у него есть запасной план на случай, если копье мы ему так и не принесем… Или он знает, что Древо рано или поздно приведет носителя копья, как бы он ни плутал.

Хагнер фыркнул, мотнув головой, и монструозная морда его на миг снова изобразила абсолютно человеческую эмоцию — скепсис. Оборачиваться, чтобы принять участие в обсуждении, однако, он не спешил, и Курт всерьез подозревал, что за своим обликом зондер прячется сознательно, дабы избавить себя от необходимости принимать решения, а заодно — от искушения комментировать чужие.

— Ad vocem, о копье, — сказал Курт, остановившись, и широко повел рукой вокруг. — Вот и возможность избавиться от него.

Мартин остановился тоже, нахмурился, с сомнением оглядев ряды окон, и он наставительно продолжил:

— Лучшего момента не будет. Ты спросил, что случится, если выбраться через одно из них. Мы не знаем, что произойдет с человеком, который на это решится, но с большой долей вероятия можем предполагать, что выброшенная туда вещь исчезнет из этого мира. В нашем случае это не самый плохой вариант.

Хагнер снова фыркнул, усевшись на задние лапы, и Курт поморщился:

— Или оборачивайся и говори по-человечески, с чем ты не согласен, или кончай эти многозначительные похмыкивания.

— Я не знаю, с чем не согласен Макс, — неуверенно сказал Мартин, — однако мне эта идея тоже кажется не слишком годной.

— Id est, ты все-таки решил нести в руки Антихриста артефакт, который ему требуется для неведомо какого ритуала, отринув возможность сделать этот артефакт недоступным?

— Мы сделаем его недоступным для Коссы, — с нажимом возразил стриг. — И то non factum. Быть может, если мы швырнем копье в окно, оно будет лежать в каком-то болоте или песке, или в снегах иного мира тысячи лет вплоть до Второго Пришествия. Быть может, кто-то найдет его и перекуёт в набор вилок. А быть может, его найдет тот самый кто-то, кто «сумеет познать его чудотворную сущность», и Бог весть, чем это может кончиться. И кто поручится, что там его не подберет другой Косса или тот же самый, наш, получив таким образом возможность добраться до копья, не дожидаясь, пока мы его принесем?

— Как? Если он даже проникших в его замок диверсантов не способен увидеть?

— Да без понятия, — передернул плечами Мартин. — Как угодно. Здесь вообще может случиться как угодно что угодно. Может, когда мы швырнем копье в оконный проем, оно исчезнет и вывалится прямо Коссе под ноги… Послушай, — продолжил он все уверенней с каждым словом, — ведь мы не знаем, зачем ему копье, так? Скорее всего, чтобы что-то сделать из него или что-то сделать им — с Древом, например. Например, обрезать ту самую ветвь. Это было бы очень символично и оттого логично, согласись. Но что будет, если и в самом деле убить Коссу вот этим? Просто представь, что мы приняли твое решение как верное, выбросили копье в одно из этих окон, и оно действительно затерялось где-то в миллионах миров… Что мы сделали бы дальше? Пошли бы снова искать Коссу. А что мы сделали бы, найдя его? Попытались бы убить. Чем мы попытались бы это сделать?

— Разобрались бы…

— …по ситуации, — в один голос с ним договорил Мартин. — Да. И скорее всего, убить его мы попытались бы тем, что у нас есть в наличии — болты, кинжалы, мечи… зубы, — кивнул стриг, когда Хагнер снова фыркнул. — Так почему не попробовать, кроме всего перечисленного, применить и копье? Копье Судьбы, копье Лонгина, пап! Это, конечно не Грааль, но все же реликвия с кровью Христа…

— …которая стерлась еще несколько столетий назад.

— Как есть еретик… Однако что-то в нем осталось. Помнишь? Так сказала Альта. Что-то, пусть мы и не знаем, что именно, в нем все-таки есть, какая-то сила, какая-то… Что-то. Не попытаться использовать такое оружие против того, кто назвал себя Антихристом — глупо; главное — не дать копью попасть ему в руки ad verbum.

— А если ты ошибаешься?

— А ты полагаешь, что на меч надежды больше?

Хагнер засопел, переступив передними лапами, однако остался сидеть, как сидел, отвернув бурую морду в сторону и всем видом выражая готовность принять решение вышестоящих.

— А если. Ты. Ошибаешься, — повторил Курт настойчиво, и стриг пожал плечами:

— А наши шансы против него в любом случае близятся к нулю. Так хоть попробуем.

— Человек, который одним движением мысли вверг в панику целый город. Человек, который обратил в толпу бесноватых тысячи людей, находящихся за десятки миль от него. Ты серьезно решил бросаться на такого вот с этой ковырялкой?

— Это был наш изначальный план, — напомнил Мартин. — С этой ковырялкой меня сюда для этого и отправили.

Хагнер тяжело вздохнул, издал хриплый низкий звук, похожий на кашель, и пристально уставился на стрига снизу вверх; тот картинно закатил глаза:

— Et tu, Brute?[222]

— Когда продумывался изначальный план, мы не знали, что Коссе нужно копье, — как можно спокойней сказал Курт. — И как видишь, даже Макс со мной согласен… Ты говорил, что Древо отзывается, что ему не нравится происходящее… Почему не допустить, что этот зал оно предоставило нам нарочно? Это укладывалось бы в твою логику.

— А если я ошибаюсь?

Курт не ответил, и Мартин нахмурился, бросив искоса недовольный взгляд на ближайшее окно. Еще несколько мгновений он стоял молча, глядя то на собеседников, то на окна вокруг, а потом резко развернулся, на ходу сдергивая самодельные ножны, быстро прошагал к ближайшему проему, за которым пузырилась коричнево-зеленая жижа болота, размахнулся и с силой швырнул старый наконечник.

222

И ты, Брут? (лат.).