Страница 143 из 196
— Это на него похоже, — согласился Бруно, — но Сфорца — почему он не стал… ну, как вы? Почему все-таки умер?
— Чтобы «как я», мало одной лишь воли к жизни и камня, — пояснил отец Альберт с сожалением. — Должны прилагаться и иные умения…
— Стало быть, легенды о том, что «магистериум лечит все болезни» — лишь легенды?
— Они наполовину правдивы, как и все легенды, брат мой. Нельзя просто взять в руку или надеть на шею, или растворить и выпить камень, и избавиться от всех хворей, и обрести бессмертие… Надобно сие уметь и желать. Хотя бы желать — настолько, чтобы желание заместило недостаток умения. Гвидо и не умел, и не желал. Даже то, на что он уговорился, и так уж полагалось им за грех и почти ересь: коли уж Господь не пожелал наделить его особым даром, говорил он, грешно обманывать Его и судьбу алхимическими ухищрениями… Но его мне убедить удалось, и с десяток лет мы вытянули у смерти. Больше не сумели — у меня не осталось магистериума. Я пытался связаться с Фламелем, чтобы выпросить у него хоть немного…
— Фламель… Тоже?.. Это не слухи? Он…
— Не малефик, нет, — тихо улыбнулся отец Альберт. — Подытожив все знания, каковые стали нам известны за последние годы, полагаю, что он из тех neuter, что решились не таиться и приложить свои умения к миру. Но камня он мне не дал.
— Почему? Вы же не намеревались использовать магистериум во зло!
— А кто решит, что для мира добро, а что зло? — с расстановкой, нарочито патетически проговорил старик, явно цитируя, и вздохнул: — Иди речь о науке — и Николас оказал бы помощь. Но в политику он мешаться не пожелал… И сказал, что вскоре избавится от камня вовсе, ибо мир слишком испорчен и к обладанию такими силами не готов.
— Как избавится?
— Он не сказал… И я прекратил уговоры, они были бессмысленны. Мой камень иссяк, но его достало на то, чтобы удержать Гвидо еще хоть немного. Однако теперь у нас нет магистериума. Знать бы тогда…
— Тогда вы дали не только Сфорце, но и Конгрегации лишних десять лет жизни, — возразил Бруно уверенно.
— Оправдания всегда есть, — согласился отец Альберт благодушно. — И они помогают примиряться с моими узниками… Однако ж не избавляют от них.
— Но в самом деле, не могли же вы знать.
— Но мог допустить. И еще… Целый год магистериум был у нас под рукою, был рядом, а мне и в разум не вошло самому посетить Грайерц, самому прослушать Предел. Мы так привыкли препоручать все больше и больше трудов новому поколению служителей, так свыклись с тем, что оно все лучше и лучше управляется… Да и для чего-то же мы их растили, верно ведь? Не можем мы всюду поспевать сами, верно ведь? Так я думал. Так все мы думали. И на сей раз так же подумали, а не стоило…
— А где вы взяли тот камень? То есть… Вы сказали, что не умеете создавать его, но откуда-то он ведь у вас появился? Фламель, полагаю, и сейчас сочтет происходящее политикой и своим магистериумом не поделится, да и нет у нас времени и возможности вести с ним переговоры… Понимаю, что вопрос глупый, но… там, где вы взяли свой камень… там еще не осталось?
— Его там много, — отозвался старик и, когда собеседник оживился, договорил: — Но взять его мы не сможем.
— Да не томите уже, что это и где? — не сдержался Бруно. — Почему не сможем? Это далеко? Тяжело? Опасно? Его охраняет дракон? Стерегут ангелы? Прячут за пазухой боги Хаоса?
— Если б так, все было бы просто, — улыбнулся отец Альберт. — Но увы.
— Так в чем сложность?
— В том, что магистериум не создается. Он призывается. Но поскольку сие понятие людской разум привык прилагать лишь к чему-то живому, к чему-то способному на деяния — стали говорить «создавать». Это лишь слово, каковым можно обозначить то, что происходит в последний миг алхимической операции.
— И откуда он призывается?
— Когда я сумел это сделать — я полагал, что это иной уровень бытия, что-то близкое к внутренней, тайной материи мироздания, что-то… ангельское. Это особые, необыкновенные миры, посему я и решил, что заглянул в нечто внечеловеческое. Там немыслимое и страшное светило, похожее на солнце — блёклое, будто умершее, но с тем вместе обжигающее, жгущее почти невидимым, но всепроникающим светом. Я полагал, что это преддверие ада или особый ангельский мир, где человеку не должно и не возможно быть… Теперь же, узнав о многих мирах и преумножив свои сундуки познания, я полагаю, что алхимик добывает магистериум из иного мира Древа, материального, но необыкновенного.
— В смысле… — растерянно и нетвердо подытожил Бруно, — добывает, как из шахты? Протягивая руку сквозь миры?
— Притягивая магистериум сквозь миры, — поправил старик. — Я сумел. Однажды. Более у меня не получалось.
— И больше не получится?
— Я скопил куда больше знаний, чем имел тогда, но в этом деле они бесполезны, здесь потребен талант, потребны силы, чувство… А у меня их нет. Когда-то озарение снизошло на меня единожды, но сие не повторится, знаю и чувствую. И как же я корю себя теперь, что отдал все на откуп молодым… Как же бичую себя, что не догадался, не проявил хотя б любопытства… А мне бы вытащить свой дряхлый зад из скриптория да довлачить его до того леса, и если бы я побывал там — кто знает, быть может, сумел бы и пройти? Сумел бы добраться до магистериума? И сейчас мы не были бы безоружны…
— Мы не безоружны, — твердо сказал Бруно. — У нас есть копье. Точнее, оно есть у Императора, но сообщение ему отправлено, ситуация описана, и, уверен, Фридрих и Висконти уже придумали, что делать с этой информацией. Быть может, я излишне воодушевлен, но сдается мне, что такая реликвия вполне сумеет потягаться с каким-то камнем в руках самовольного антихриста. И как любил повторять Александер, мир его душе, если с нами Господь, кто против нас? Справимся. Даже если Абиссус и тут не намерен вмешиваться и вообще вышел из монастыря исключительно для того, чтобы подышать свежим воздухом.
Глава 37
— На Абиссус я бы не надеялся на вашем месте. Что на уме у этих скорбных — разве что одному Богу ведомо, причем ad vocem.
Курту никто не ответил; Висконти бросил в его сторону хмурый взгляд и вновь вперился в строчки донесения, которое уже перечитал, наверное, с полсотни раз.
— Итак, копье, — сказал Фридрих решительно. — Нам нужно копье.
— И нужно официальное объявление войны, — докончил Висконти хмуро. — Однако ж, если сия реликвия и впрямь то самое оружие, которым может быть уничтожен наш самозваный Антихрист — как быть?
— Самозваный ли… — с сомнением возразил Фридрих. — Вот что меня беспокоит. Да, пока ни одно из пророчеств Откровения не исполнилось зримо, если мы, конечно, правильно их понимаем, а желания нарочно изыскивать среди творящегося вселенского бардака знаки, мало-мальски подходящие под недвусмысленно, но в непостижимо странных образах выписанное апостолом, полагаю, нет ни у кого среди нас, верно? Но этот итальянский поганец (простите, Антонио!) так уверен в роли, которую играет, и играет её так дьявольски достоверно, пусть не по букве Откровения, но — по духу его, что мне не по себе.
— Сдается мне, что против отрубленной головы не устоит никто — подлинник он или подделка, — тихо заметила Альта, и Мартин скептически вздохнул:
— Плотское вместилище мы таким образом, положим, уничтожить сумеем, но не получим ли мы на выходе еще одного Крысолова? Сама знаешь, к чему это может привести. А между его гибелью и уничтожением тела на костре времени пройдет довольно для того, чтобы он мог… да что угодно.
— Стало быть, надо отправить гонца в Карлштейн, — подытожил Фридрих. — Гонца, снабженного моим приказом с печатью, которого допустят в сокровищницу и который…
— …доставит это копье сюда Бог знает спустя сколько времени, — договорил Висконти недовольно. — Точней сказать, доставлять его придется даже не сюда, а в Австрию, где в это время будете вы с войском — на территорию, охваченную войной, а то и прямиком в убежище Коссы, где мы к тому времени, возможно, будем находиться. Словом, мне этот вариант кажется сомнительным по части исполнения.