Страница 60 из 79
Раскачиваясь из стороны в сторону и глубоко дыша, она не обращала внимания на влагу, текущую за воротник пальто. Невидящим взглядом она смотрела на чёрный город, который скрывал под собой первый снег. Ей хотелось раствориться в этом снеге, распасться на миллиард частиц замороженной воды, которая чудным образом превратилась бы в первозданную красоту с кристаллическим узором, а не ледышку. Быть может, тогда она бы принесла больше пользы — скрывая под собой голую землю, согревая в её глубине семена будущих трав и цветов. Она могла бы растаять по весне, дать жизнь новым росткам. Тогда она могла бы не чувствовать боли.
Помимо собственной воли, она вспоминала, как увидела его живого. Как невольно сравнивала с тем, кого повстречала в своих снах, и с тем, к кому приезжала полтора месяца назад. Облокачиваясь на подушки, перед ней сидел ледяной принц — уставший, сонный, с впалыми щеками и неестественно-бледной кожей. Она вспомнила, как его взгляд безразлично скользнул по ней, прежде чем его рот выдал первую колкость.
— Вы решили здесь устроить встречу выпускников?
Тогда у неё оставалась крохотная надежда на то, что он всё-таки помнит. Он же не знал, что она придёт вместе с ними? Или знал? Мысли путались, разбиваясь друг о друга. Радость видеть его, радость оттого, что они оба живы, сменялась паникой и новыми страхами. Подозрения укреплялись в ней всё сильнее и сильнее, пока не подтвердились его словами:
— Как я могу себя чувствовать, очнувшись и не помня полтора месяца своей жизни?
Всё, что сказал он после, доходило до неё как сквозь густую вату.
Не помнит. Не помнит.
Он. Ничего. Не. Помнит.
Только упоминание Рона привлекло её внимание. Блейз хотел было уже что-то сказать в её защиту, и этого нельзя было допустить.
— Неужели хорошую девочку с Гриффиндора потянуло на плохих парней вроде Блейзи?
Вряд ли она смогла бы выдержать большее. Где-то в глубине её сознания она слышала вкрадчивый шёпот Малфоя. «Трусишка Грейнджер, — дразнил он её. — Давай, утри ему нос. Скажи, что эти полтора месяца он провёл в твоей голове. — Она зажмурилась, не справляясь с эмоциями. — Скажи, что знаешь, как он боялся Хогвартса, когда приехал туда сопливым одиннадцатилеткой. Скажи, что он влюбился в тебя и занимался с тобой любовью в твоём собственном сне. Скажи!»
Гермиона поняла, что ещё капельку, ещё чуть-чуть, и она расплачется прямо здесь. Клятва, данная Ноттом и Блейзом, защитит её. Он ничего не узнает. Отныне она в безопасности. Не было никакой возможности избежать конфликта голосов двух Малфоев — одного из её воспоминаний и другого здесь — живого и настоящего. Единственное, что она могла сделать для самой себя, — сбежать. И она это сделала.
Её вой мог бы испугать соседей и задремавших на крыше птиц. Изящная чашка, привезённая из родительского дома и оставленная ею утром на барной стойке, разлетелась на мелкие кусочки от выброса стихийной магии. Соседей у неё не было, а птицы явно переживали снегопад в укромных местах. Никто не слышал, как сердце Гермионы Грейнджер разбивалось на осколки. Никто не видел, как она рыдала, обняв себя за колени в тёмной прихожей. Никто не знал, как отчаянно ей хотелось вернуть вчерашний день. И ночь. Особенно ночь. Как она жалела, что у неё нет возможности вернуться в прошлое и сказать самой себе (пусть это запрещено!) не делать этого. Не ломать собственную жизнь ещё больше.
— Жить. Пообещай, Грейнджер, что ты будешь жить.
«Я обещала ему», — рыдая, думала она.
«Он не помнит этого», — отвечал холодный голос внутри неё.
«Я пообещала и, значит, должна сдержать обещание», — упрямо повторяла она себе, глубоко вдыхая и стараясь успокоиться.
«Ему на тебя плевать! Он не помнит тебя! Он не помнит о тебе! Он не помнит о вас!»
Гермиона помотала головой. Она тоже не хотела помнить. Она тоже не хотела знать. В эту минуту она не хотела даже жить, но обещание, данное ему в его объятиях, удерживало её на плаву.
Невольно она вспоминала о том времени, которое они провели вместе. Почти каждую ночь в течение полутора месяцев они общались, и если у неё была возможность общаться с другими людьми, то у него — нет. Может быть, всё, что было между ними, — не более, чем притворство? Может быть, это такая изощрённая спланированная месть? Гермиона не верила в это. Или не хотела верить…
— Никогда не отпущу тебя…
Она не заметила, как слёзы вновь покатились по её лицу. Она тихо выла, сильно закусив губу, только чтобы не кричать, только чтобы суметь пережить эту боль — оглушающую, замораживающую.
— Ты всегда будешь моей…
И она закричала. Надрывно, срывая голос и не заботясь ни о ком и ни о чём более. Гермионы больше не было такой, какой она была. Раньше она думала, что её жизнь разделена на периоды «до войны» и «после войны». Когда Малфой поселился в её голове, она мысленно провела черту между состояниями «до активизации проклятья» и «я проклята». Но теперь она знала, что все эти разделения и чёрточки не имели ничего общего с той бездной, что разверзлась между Гермионой Грейнджер в настоящем и Гермионой Грейнджер в прошлом.
Когда, средь угольев утра ты станешь мне чужой
,
Когда я стану и тебе чужим, моя душа
:
Держись за воздух ледяной
,
За воздух острый и стальной
,
Он между нами стал стеной, осталось лишь дышать.
гр. Мельница, «Прощай».
Конец первой части.
========== Часть вторая. I ==========
«Привет.
Что думаешь делать с нашим домом? Я могу подарить тебе свою долю, как тебе такая идея? В любом случае, жить я буду в Норе, так что решение за тобой. За вещами можешь зайти в любой день.
И да, в Нору тебе лучше пока не приходить.
Рон».
«Здравствуй, Рон.
Я не думаю, что хочу жить в нём в одиночестве. Может быть, мы сможем его продать? И разделить деньги на двоих, как и при покупке. Я смогу зайти за вещами завтра после обеда.
Гермиона».
«Гермиона.
Я согласен на продажу дома. Если начинать жизнь, то с чистого листа, верно?
Рон».
«Рон.
Я с тобой полностью согласна. Подам объявление о продаже на следующей неделе. Ты успеешь забрать оттуда все вещи до этого момента?
И когда ты стал таким поэтичным?
Гермиона».
«У меня были слишком умные учителя.
Шучу.
Конечно, я всё успею.
Рон».
***
Чтобы собрать все вещи, ей понадобилось три дня. Гермиона до сих пор не понимала, зачем ей понадобилось три супницы и четыре половника. Раньше она совершенно заслуженно считала, что больше всего у неё книг, но, оказалось, не только. Две дюжины разнообразных чашек (менять каждое время года), дюжина скатертей, пять молочников, три штопора… Она составила список, и от всей этой информации шла кругом голова, и Гермиона совершенно точно не знала, что делать с вещами дальше. Не было и мысли тащить весь этот хлам в маленькую квартирку под крышей.
На помощь неожиданно пришла её мама. Узнав о проблеме Гермионы, она смогла пристроить все неволшебные вещицы по своим знакомым, а многое даже продать. Волшебных же вещей было совсем немного, их она предложила сохранить на чердаке родительского дома.
Чудом Гермионе удалось разминуться в эти дни с Роном. Пару раз она даже видела, как он трансгрессировал к калитке, ведущей к дому, но вовремя успевала сбежать. Ей не хотелось встречаться с ним сейчас. Она только-только смогла зацементировать своё сердце и боялась новых потрясений.
В тот день, когда последняя коробка была уменьшена и отправлена на новое место жительства, Гермиона оглядела пустой дом и почувствовала сожаление оттого, что ничего не чувствует. Ей бы хотелось поскорбеть вместе с Роном об утраченных надеждах и мечтах, вспомнить все те светлые мгновения, которые подарил им этот дом и ей, в частности. Но она запретила себе чувствовать. Любое, даже мало-мальски похожее на романтическое воспоминание, могло вновь прорвать ту плотину, которую она воздвигала много дней. Возможно, когда-нибудь она оттает и найдёт в себе силы исцелить своё искалеченное сердце, но пока ей не оставалось ничего иного, как слепо жить дальше.