Холодные шесть тысяч

Сам Уэйн был в Вегасе. Фред О. уехал в Эл-Эй. Фред обрабатывал Сирхана.

Уорд спал, вытянув руки вдоль тела, точно мумия в склепе. Проспал шестнадцать часов. Его пришлось приковать наручниками к кровати. Он проснулся и увидел Пита. И все понял. Но разговаривать отказался наотрез. Так и молчал. Но Пит знал, что он захочет смотреть.

Пит приготовил блинчики. Уорд и есть отказался. Пит включил телевизор, и они принялись ждать. Уорд смотрел новости предвыборной кампании. Пит вертел тростью.

Он звонил Барби. Та послала его подальше: да пошел ты, не буду я ни убегать, ни прятаться.

Пит попытался улестить Уорда. Умолял: поговори со мной, прошу тебя. Уорд покачал головой и закрыл уши.

Экстренный выпуск! Прямая трансляция из отеля «Амбассадор»! Бобби объявляет о своей победе!

Крупный план: растрепанный Бобби с ухмылкой до ушей.

Зазвонил телефон. Пит схватил трубку.

— Да?

Голос Уэйна:

— Это я.

Пит посмотрел на экран. Сердце его бешено заколотилось. Боббифилы восторженно приветствовали Бобби.

— Где ты?

— Я только что говорил с Карлосом. Он кое-что решил касательно вас с Барби, но я его отговорил. Вы свободны и можете делать все, что захотите, а Уорд с этого момента в отставке.

— Господи Иисусе…

— Даллас и все, что после, дружище. Я всего лишь плачу долги.

Картинка поплыла, но тут же устаканилась. Пит почувствовал, как бешено колотится сердце.

Бобби спрыгивает с трибуны и машет рукой. И делает шаг назад. Камера едет к двери — прощай, Бобби, — и отъезжает назад.

На экране мелькают поклонники Бобби. Тут один из микрофонов улавливает звуки выстрелов и крики.

О Господи!

О нет!

Только не…

На сенатора Кеннеди только что…

Пит нажал кнопку на пульте. Экран погас.

Уорд зажал уши руками, крепко зажмурился и завопил.

120.

(Озеро Тахо, 9 июня 1968 года)

По всем каналам — одно и то же.

Панегирики. Месса. Похороны. Поминки — по Кингу и по Бобби.

Он смотрел телевизор. И днем и ночью. Четыре дня уже смотрел.

Одно и то же.

Заварушка на кухне отеля «Амбассадор». Копы держат Сирхана. Федералы — Джеймса Эрла Рея. Его поймали в Лондоне. «Меня подставили». Знакомая история.

Скоро все закончится. Эти новости сменятся другими. Жизнь, в конце концов, продолжается — не так ли?

Литтел переключал каналы. Снова и снова он видел Эл-Эй и Мемфис.

Ему хотелось есть. А еда закончилась. Пит оставил запасов на два дня. И обрезал телефонный провод. Сказал: можно дойти до Тахо пешком, а там сесть на поезд до Вегаса.

Пит лукавил. Знал, что он этого не сделает. Что останется тут. Разгадал его намерения и оставил свой револьвер. И просто сказал:

— Они и Кинга убили. Ты должен это знать. Я твой должник.

Литтел сказал: прощай. Одно слово. Пит пожал ему обе руки и ушел.

Литтел принялся переключать каналы. Триада: Джек, Кинг и Бобби. Три похоронные процессии — искусно смонтированная нарезка. Три окна в траурной рамке.

Это я их убил. Это я во всем виноват. Их кровь на моей совести.

Он ждал, не сводя глаз с экрана. Надо увидеть всех вместе. Он стал переключать каналы. Нашел, где показывали по двое. Повезло — вот все трое.

Старая съемка — еще до шестьдесят третьего.

Белый дом. Джек сидит за письменным столом, а Кинг с Бобби стоят рядом. Картинка на минуту застыла: все трое, все вместе.

Литтел схватил револьвер и сунул дуло себе в рот. С оглушительным ревом картинка погасла — ни Джека, ни Кинга, ни Бобби.

121.

(Спарта, 9 июня 1968 года)

Кот шипел, огрызался и метался по клетке.

Такси подпрыгивало на ухабах, и клетка стукалась о его колени. Спарта в цвету — комары, лютеране и деревья.

Он не стал сообщать о том, что приедет. С собой у него были документы: договоры купли-продажи. Он продал и казино и такси. Себе в убыток. Такси купил Милт Ч.

Кот шипел. Пит чесал его за ухом. Такси свернуло.

Дыхалка снова работала нормально. Трость ему больше не требовалась. Но он все еще быстро уставал. Вымотанный, выпотрошенный, высушенный и выпитый до дна. Но выпущенный наконец на свободу.

Он попробовал сожалеть. О том, что сталось с Уордом. Пробовал опасаться, думая об Уэйне. Но так и не мог сконцентрировать внимание на чем-то одном. Ты вымотан, выпотрошен, высушен и выпит до дна. Но выпущен наконец на свободу.

Кот зарычал. Такси снова повернуло на юг — водитель стал читать фамилии на табличках. И затормозил, едва не задев тротуар.

Пит вышел. И увидел Барби — вон она, деревья, черт возьми, обрезает. Услышав подъехавшее такси, она обернулась и увидела Пита.

Пит вскочил на ступеньку лестницы. Барби спустилась двумя ступеньками ниже. Пит подпрыгнул и осилил все три.

122.

(Лас-Вегас, 9 июня 1968 года)

Вот он и дома.

Горит свет. Окна не закрыты шторами, а одно приоткрыто, чтобы впустить прохладу.

Уэйн поставил машину, побрел по дорожке и открыл входную дверь.

Он сидит в баре. Это ежевечерний ритуал. На нем — ночной колпак, при нем — трость.

Уэйн подошел к нему. Отец улыбнулся и повертел тростью.

— А я знал, что ты заедешь.

— Откуда?

— Ну… в последнее время произошли якобы не связанные друг с другом события, имеющие непосредственное отношение к нашему с тобой процветающему партнерству.

Уэйн выхватил у отца трость, повертел ею и проделал пару отцовских фокусов.

— Хорошее начало.

Уэйн-старший подмигнул:

— На следующей неделе я встречаюсь с Диком Никсоном.

Уэйн подмигнул в ответ:

— He-а. С ним встречаюсь я.

Уэйн-старший гоготнул: фу, как противно.

— Скоро и ты с ним встретишься. Хочешь — устрою тебе отдельную ложу в день инаугурации.

Уэйн повертел отцовской тростью:

— Я говорил с Карлосом и людьми мистера Хьюза. Мы пришли к соглашению: место Уорда Литтела займу я.

Уэйн-старший дернулся и медленно — точно в замедленной съемке — улыбнулся и сделал себе коктейль. Одна рука напряженно вцепилась в перила. Вторая осталась свободной.

Их взгляды встретились. Оба смотрели друг другу в глаза — долго, черт побери, бесконечно.

Уэйн достал наручники. Ухватил отца за запястье и приковал к перилам. Наручники были первосортные — фирмы «Смит и Вессон», позаимствованные у лас-вегасской полиции.

Уэйн-старший рванулся было, но цепочка наручников выдержала. Затрещала доска перил. Достав нож, Уэйн выбросил лезвие и перерезал провод телефонного аппарата, стоявшего в баре.

Уэйн-старший дернулся. Опрокинул табуретку, пролил коктейль.

Уэйн повертел тростью:

— Я вернулся в лоно прежней веры. Мистер Хьюз был счастлив узнать во мне доброго мормона.

Отец рванулся. Звенья цепочки противно заскрежетали.

Уэйн вышел и остановился возле своей машины. Вдалеке мерцали огни Вегасского бульвара. И тут он увидел свет — это были фары приближавшегося автомобиля.

Машина подъехала к дому и остановилась. Из нее вышла Дженис. Покачнулась, но удержалась.

В руках она вертела клюшку для гольфа. Из тех, что зовутся «айронами». С большой головкой и толстой рукояткой.

Проходя мимо Уэйна, она взглянула на него. Он почуял ее отравленное болезнью дыхание. Она вошла в дом, небрежно бросив дверь открытой.

Уэйн поднялся на цыпочки. Мысленно нарисовал рамку кадра. Он все увидел в окно. Головка биты описала дугу. Раздался крик его отца. Кровь забрызгала тиковые доски.