Жена Болотного царя

Потому что решила для себя, что, если спасу Ксэнара, если мы вообще выберемся, я за него точно замуж выйду, просто чтобы запереть в доме и никуда не выпускать.

У меня уже не было сил за него бояться.

Первый шаг был самым страшным. Я ждала, что из земли вырвется какая-нибудь огромная пасть и отгрызет мне ногу по колено.

Ничего настолько страшного не произошло. На втором шаге корни зашевелились, и я даже приободрилась, решив, что они меня пропустят совсем так же, как и Ксэнара недавно.

Уже представляла, как героически спасу царя, а потом буду долго и с удовольствием насмехаться над въевшимся в эва суеверным страхом перед этим троном и этой поляной. Я была достаточно зла сейчас, чтобы желать потоптаться по самому больному.

Я прекрасно понимала, что ужас должен быть достаточно сильным, едва ли контролируемым и совсем не поддающимся оценке, если Сэнар даже не подумал пойти вместо меня или со мной.

Он верил, что ни один эва не имеет права ступить на путь к трону Болотного царя, но все же малодушно надеялся, что человеку вторжение простят.

Не простили. Корни не для того зашевелились, чтобы уползти с моего пути, они желали меня наказать. Крепкие, но не очень гибкие, они пытались подставить мне подножку и уронить на землю. Меня спасала их неповоротливость и медлительность.

На шестом шагу из земли полезли тонкие и проворные корешки. Они заползали по сапогам и жалили ноги, пытаясь забраться под кожу. Это было больно и страшно. На несколько мгновений я потеряла самообладание и заметалась, ослепнув от боли и страха. Сэнар что-то кричал мне. Кажется, даже Арис пытался дать совет.

Я металась, собирая все больше корней, лишь чудом оставаясь на ногах.

В конце концов сквозь звон в ушах до меня долетело отчаянное:

— Руби их!

О внушительном тесаке, что висел на поясе, без Сэнара я бы точно не вспомнила.

Дрожащими пальцами, боясь уронить нож на землю, я вытащила его из ножен и отчаянно махнула лезвием, чуть не отрубив себе вместе с корнями и стопу.

Оставшийся до трона десяток шагов преодолела исключительно на упрямстве. Ноги болели, обрубленные корни пульсировали под кожей. Штаны намокли от крови, и в сапогах отвратительно хлюпало.

Но я дошла, крепко сжимая во вспотевшей ладошке рукоять ножа. Рубя с остервенением все, что хотя бы пыталось ко мне приблизиться.

Оказавшись напротив царя, я истерично рявкнула:

— Вашество!

Он даже не вздрогнул, а я, переступая с ноги на ногу и отмахиваясь от корней, ухватила его за плечо и потрясла.

Ничего не произошло, сквозь зеленое сияние не видно было его глаз, я все больше врастала в землю и уже почти не чувствовала ног.

— Ксэнар? — Царь меня не слышал, и это неимоверно бесило. Я тут немножечко умирала прямо перед ним, а он не мог даже этого оценить. — Да чтоб тебя! Когда все кончится, ты не расплатишься. Я тебе всю жизнь испорчу. Все нервы вытяну. Ты еще пожалеешь, что так надо мной издевался. Я превращу твою жизнь в самый страшный кошмар…

Подбадривая себя угрозами, я осторожно отрубала корни, сковавшие его руки. И остановилась лишь на одну секунду, чтобы заглянуть царю в глаза и тихо попросить:

— Ты только выживи.

На то, как потревоженные корни жалят уже мои руки, я почти не обращала внимания. Тело немело и теряло чувствительность.

Когда последний корень был обрублен, сияние начало затухать.

Я еще успела увидеть, как глаза Ксэнара наполняются жизнью, и даже смогла выдавить из себя вредное:

— Ненавижу тебя.

А потом, кажется, превратилась в дерево.

ГЛАВА XXII. Сказанные слова

Девять шагов, ровно столько я успела пробежать, до того, как волк меня настиг.

Звонкий, оглушающий визг, вырвался из моей груди, стоило только крепким зубам ухватиться за край тулупа. Ашша, которая мне дырки от волчьих зубов на рукаве зашивала, пока я болела, точно не обрадуется, узнав, что тот же самый монстр прибавил для нее работы.

Низкий вой, разнесшийся над землей, вторил моему визгу. Выли от ворот. Оборотень, что стоял этой ночью на страже, и выпустил меня из деревни без всяких вопросов, подал сигнал беды.

И меня это должно было радовать, но оказалось довольно сложно радоваться, что похищение не осталось незамеченным, когда тебя уносят в лес. На этот раз волк рисковать не стал, и ненадежному льду предпочел кусты и коряги. Мне, опять болтавшейся у него под брюхом, совсем не нравилось получать по голове и плечам ветками и отбиваться об коряги, коварно притаившихся в снежном укрытии.

Снег набился за шиворот, лез в уши и нос, залеплял глаза, делал меня беспомощной, мокрой и жалкой.

Ксэнар обещал, что зима будет теплой, и она была теплой, градусов тридцать, не ниже. Как утверждала Ашша, для этих мест это очень хороший показатель.

А я этой теплой зимой уже успела дважды заболеть и рисковала прихворнуть в третий.

Мы успели углубиться достаточно далеко в лес, когда волк, тормознул у дерева, на нижней ветке которого была развешена рубаха. Резко, мотнув головой, он швырнул меня в снег, а сам, кувыркнувшись через голову, встал уже человеком.

Мелькнул голым задом, сноровисто прикрыв его длинной рубахой, доходившей ему до колен, и только после этого обернулся ко мне. И сразу же ляпнул глупость:

— Ты только не бойся.

Лицо в полумраке разглядеть сразу не удалось, зато голос я узнала.

— Так это ты! А еще навещал меня, сочувствовал, — руки совсем замерзли и утратили былую чувствительность. Я почти не ощущала снега под ладонями, и не могла даже представить, как больно мне будет отогреваться, — признавайся, зачем на самом деле приходил? Добить хотел?

Рашис нерешительно приблизился, медленно, стараясь не пугать, опустившись на колени в двух шагах от меня. Холода он не чувствовал, от его тела шел легкий пар.

— Я бы не посмел, — с горячей искренностью заверил он, — для меня твоя жизнь дороже своей…

— ‎Чего?

— ‎Мне по осени ведунья предсказала, — говорил он медленно, тихо, пытаясь меня успокоить. Словно я нервная лошадь или взбесившаяся собака, — что есть на земле Князя Волков, огонек, который мне путь к моему величию укажет, или на погибель обречет.

Двигался он осторожно, неуверенно коснулся моих пальцев, готовый в любое мгновение отдернуть руку, только чтобы не напугать больше. Я не дергалась и руки не отняла. Уж очень горячей у него была ладонь. Согревающей.

— Я же к князю пришел на службу наняться, думал, буду по его поручениям разъезжать, всяко судьбу свою встречу, и подумать не мог, что огонек меня прямо в его доме поджидать будет.

— ‎А ты не думал, что ошибся? Что это не обо мне тебя ведунья предупреждала? — я лучше всех других знала, что огонька во мне никакого нет. Разве только искра, да и та чуть не погасла, когда я под лед провалилась. — Может тебе и вовсе к Дубрам надо. У них же Смаг, там не один огонек, там целый костер найти можно.

— ‎Я уверен, что про тебя речь, — непреклонно заявил он, бережно растирая мои руки.

— ‎Вот чудак-человек, — фыркнула я, но тут же спохватилась, — прости, не человек. Но ты сам посмотри, я сейчас совсем холодная, тебе меня греть приходится, ну какой из меня огонек? Ледышка я, не больше.

— ‎Ты Огневица, — уверенно сказал он, — а то, что сила твоя зимой спит, многие знают. Тебе просто в огне погреться на…

— ‎Даже не думай! — вырвав свои руки из его пальцев, я попыталась отползти назад, но сапог зацепился за ветку и упрямо не пускал. — Не буду я в огне греться.

Рашис спорить не стал, покладисто согласившись и снова попытавшись взять мои руки в свои:

— Хорошо. До лета подождем, я готов, я терпеливый. А там ты уже в силу войдешь, и все случится.

Как же, все-таки, сложно с дураками.

— Ну так чего, тогда возвращаемся в деревню? — предложила я, радуясь, что по деревне еще не разошлись слухи о моем самоубийственно-героическом решении сделать большой бум.

Пускай ждет своего лета сколько угодно, я скоро, может, вообще дома буду.