Жена Болотного царя

Венок был красивым и удивительно хорошо смотрелся на распущенных волосах, да и платье ладно на мне сидело. Отражение в зеркале мне очень нравилось, не нравилось только то, что я, вся такая красивая, должна была стоять рядом со Ксэнаром во время проведения ритуала.

Красное платье, красные волосы и венок, тоже красный, и на фоне совершенно белого Ксэнара, на рубахе которого даже обережный рисунок был вышит серой нитью и не бросался в глаза, я очень сильно выделялась.

Радовало только то, что в быстро сгущающихся сумерках мы со Ксэнаром рисковали поменяться местами. Это он скоро будет светиться в темноте, а я, быть может, и затеряюсь.

— Тебе очень идет, — шепнула растроганная Ашша, отдавая меня в руки своего вожака.

Торжественное шествие к капищу, во время которого я топала за левым плечом Ксэнара, рядом с Берном, угнетало, радовало лишь то, что к котлу, еще днем установленному перед идолом Белой Волчицы и обведенному высыпанным по кругу зерном, он пошел один. Оставив меня вместе со всеми у входа под охраной недружелюбных, деревянных стражей.

Костры, расставленные на своих законных местах в паре метров от черты капища, ярко горели, освещая Волчицу и много чего еще.

Народ медленно растянулся по кругу, привычно занимая свои места.

Знаем, видели, проходили. Я осталась стоять около левого, скалящегося в небо стража, рядом с Берном и Ашшей, незаметно вынырнувшей рядом со мной из темноты.

Ободряюще сжав мои пальцы, она улыбнулась, и кивнула на Ксэнара, который дошел до зерна и встав на колено перед котлом.

На этот раз, оберегая мои нервы, никто не мычал, не бил себя в грудь и не проверял на прочность мои нервы своим неадекватно-вдохновленным видом.

Все стояли, в почтительном молчании ловя едва различимое, хриплое бормотание вожака.

Бормотал он недолго, я не успела даже толком замерзнуть и пожалеть, что не возмутилась, когда Ксэнар велел мне идти босиком.

Он поднялся с колена, и стоило ему только выпрямиться, как вспыхнуло зерно, словно облитое бензином, оно ярко разгорелось, вытягивая пламя высоко к небу.

Тихо ахнув, я отшатнулась назад, налетела на Берна, незаметно оказавшегося позади меня, и была возвращена на свое место.

Ксэнар отступил, не поворачиваясь к Волчице спиной. Так и пятился, пока не вышел за черту капища. В абсолютной тишине, в которой не слышно было даже дыхания, мы любовались костерком.

Огонь медленно затухал, не прошло и пяти минут, как яркие языки пламени сменились белым, прозрачным дымом.

Я искренне надеялась, что это все, но моим надеждам, как это всегда бывает, не суждено было оправдаться.

Стоило потухнуть костру, как над котлом, невозможный и невероятный, вспыхнул синий огонь. В котле была вода, я это знала, сама видела, как оборотни таскали ведра к капищу, выливая студеную колодезную воду в черное нутро огромного котла. Вода из крана, текущая по медным трубам, проложенным не так уж глубоко под землей, для ритуала не подходила.

И теперь эта вода горела, бросая жутковатые блики на возвышавшуюся над всеми нами богиню.

Я любовалась огнем, терзаемая любопытством и неуверенностью.

Можно ли будет спросить у Ксэнара, как это выходит? Почему вода загорелась? Или это не вежливо, и о таком в принципе не спрашивают?

— Принеси мне воды, — вдруг потребовал вожак, прерывая мои серьезные думы.

— А потерпеть ты не можешь? — огонь в котле горел ровным синим пламенем. Удивительное просто зрелище. — Тут сейчас же самое интересное должно начаться, не пойду я в дом за водой.

Ксэнар с загадочной улыбкой указал на чашу:

— Той воды.

Очень медленно и выразительно я перевела взгляд на вожака, потом снова на воду, которая все так же продолжала гореть.

— И зачем тебе та вода? — спросила, стараясь скрыть растерянность, но быстро поняла, что не это сейчас самое главное. Потому что, за водой-то меня все равно пошлют, даже если он на нее просто вблизи решил полюбоваться, но угольный круг, оставшийся от сгоревшего зерна, проходить не желает. — И в чем я ее тебе должна принести?

— В ладонях.

И вот вроде он не улыбался больше и выглядел предельно серьезным, но у меня все равно такое чувство было, словно надо мной издеваются.

— Чего?

— Огонь тебя не обожжет, — пообещал Ксэнар.

— Это потому что я Огневица?

Мой сарказм был встречен терпеливой улыбкой:

— Потому что ты часть стаи.

— Но…

— Воду нессси! — прошипела Ашша, выталкивая меня вперед.

Все как по команде уставились на психованную Огневицу, выскочившую из толпы, зрачки их в свете костров страшно бликовали.

И под этими взглядами я уже не смогла возмутиться, нашипеть на Ашшу в ответ и вернуться на свое место.

Отерев ладони о платье, я сделала первый, самый сложный шаг, старательно смотря исключительно на чашу и не поднимая глаз на волчицу, возвышающуюся надо мной.

Семь шагов вожака растянулись у меня на целых двенадцать. Я медлила как могла. Очень напрягал тот факт, что никто меня не торопит, все просто стояли и смотрели своими страшными глазами.

Как бы я не оттягивала неминуемое, котел оказался прямо передо мной. Наверное, стоило заподозрить неладное, когда я заметила, что жители одеты преимущественно в белое, а венки, что красовались на головах у некоторых девушек, были исключительно золотыми, ни одного красного листика, ни единой рябиновой грозди.

От огня не шло тепло, я не чувствовала его, даже когда протянула руки, почти касаясь синих язычков пламени, но это еще ничего не значило.

Опыт всех предыдущих поколений моих предков утверждал, что огонь жжется.

А ведь Сэнар сейчас спокойно в своей комнате сидит, скучает, наверное, немного. Обычно вечера мы посвящали групповому чтению. В том смысле, что я читала, а Сэнар и прибившаяся к нашему литературному клубу Ашша слушали.

А сегодня вот, я должна была руки в огонь совать. Дурацкие у оборотней все же праздники.

Показалось или нет, но сзади раздался недовольный глухой рык. Ксэнар меня поторапливал.

Закусив губу, я отчаянно пыталась совершить акт членовредительства, но руки упорно не хотели соваться в огонь. Мне казалось, что все смотрят на меня с осуждением, особенно Волчица, которую я уже как-то оскорбила, отказавшись смотреть, как ей в дар режут бычка.

Рык повторился.

Зажмурившись и задержав дыхание, я сунула руки в огонь, готовая в любое мгновение заорать. Ладони с брызгами вошли в воду, я сдавленно пискнула, лишь чудом подавив позорный, почти вырвавшийся из груди визг.

Вода была ледяной, и в первое мгновение показалось, что я действительно руки в огонь сунула.

Набрав полную пригоршню странной жидкости, я медленно отступила от котла, так же, как и Ксэнар, спиной вперед, но, в отличие от него, развернулась уже на третьем шаге, ступая медленно и осторожно, стараясь не расплескать воду, серебристую, какую-то непривычно густую, неохотно просачивающуюся между пальцами.

Чужих взглядов я уже не чувствовала, как и не ощущала странного, давящего напряжения, разлившегося над капищем в тот момент, когда я набрала воды.

Полностью сосредоточенная на том, чтобы не пролить даже капли, я шла прямо на вожака.

Никто не предупреждал, что мне придется делать, не озаботился просто объяснить, что случится, я не имела никакого понятия, как стоит себя вести, и все ли я делаю правильно, но, если судить по тому, что никто еще не хлопнулся в обморок от моего вопиющего пренебрежения традициями, все было в порядке.

До Ксэнара я добралась без потерь, не пролив даже капли на землю, и только встав перед ним, с дрожащими от напряжения руками, осмелилась поднять глаза.

Вожак улыбался той редкой, доброй улыбкой, которую сложно было увидеть на его лице.

Аж от сердца отлегло, стоило только увидеть эту его улыбку. Я справилась, я молодец, теперь можно будет с полным правом устраивать разборки и требовать объяснений. В конце концов, должна же я знать, почему меня никто ни о чем не предупредил.