Жена Болотного царя

А я была совсем целой (ни царапинки, только плечо все так же болело), но совершенно обессиленной.

Дождь, казалось, только набирал силу, с меня текло ничуть не меньше, чем с вожака, и я чувствовала, как вместе с водой стекает что-то плохое, черное и тяжелое.

— Но клеймо мы все равно поставим, — заявил Ксэнар. И от спокойной уверенности в его голосе мне захотелось плакать. Возможно, будь я не такой растерянной и напуганной, сдержалась бы, но мне было плохо и мокро, и я разревелась, уткнувшись лбом в теплую грудь, даже в таком состоянии стараясь выбрать на его рубахе место почище.

От вожака нашего почти шел пар, в то время, как я озябла и тряслась не только от пережитого, но и от холода.

Ксэнар был теплый и какой-то надежный, и за ощущения спокойствия и защищенности, я готова была простить ему даже едва уловимый запах мокрой шерсти и природную черствость.

Он вздрогнул, когда я заревела, боднув его лбом, но мужественно остался стоять на месте, и даже не побоялся опустить мне на голову не покусанную тяжелую руку.

— Успокойся. Твои слезы ничего не изменят, это не мое желание, это единственная защита против ведьм.

Я завыла громче, Ксэнар напрягся и тихо попросил:

— Прекрати.

А я не хотела прекращать, я хотела плакать, и чтобы меня успокаивали, гладили по голове и обещали, что все самое страшное позади. И шоколадку. Темный шоколад с цукатами.

При мысли о сладком мне стало чуточку легче, но еще обиднее. Потому что у оборотней шоколада не было от слов умеренный климат (если верить рассказам Ашши о зиме и весне, их умеренный климат серьезно забирал в сторону субарктического). Никакого какао, никакого шоколада, никакого счастья в жизни.

— Рагда…

— А валерьянка у вас есть?

— Что?

— Валерьянка, — я икнула, дернувшись всем телом, — успокоительное. А то еловица ваша меня не очень успокаивает.

Такого мученического взгляда видеть раньше мне еще не доводилось.

***

Я плохо себе представляла, что должна была бы испытывать после убийства человека (пусть даже эти ведьмы на людей не очень сильно походили), и не испытывала ничего. Не удовлетворения, ни угрызений совести, ни отчаяния. Я с трудом могла вспомнить тот момент, когда топор, ведомый моей твердой рукой, вскрыл череп той черноглазой.

Но одно я знала точно: видеть, как безутешно женщины рыдают над погибшими — выше моих сил.

Погребальные костры сложили рядом с капищем. Оборотней выправили, как смогли, обрядили в звериные шкуры, волчью и лисью, и уложили на расшитые черные простыни. Под звериными мордами на белые, с тонкими сизыми нитями капилляров, веки уложили камешки с нацарапанными, залитыми красной краской, рунами.

Их отправляли в Вечные леса и сделали все возможное, чтобы они смогли найти свою тропу.

Я не хотела идти на похороны, но не смогла отказать заплаканной Ашше, когда она попросила пойти с ней — один из умерших, покоящийся теперь под шкурой лиса, был ее другом.

Теперь топталась рядом со змеевицей, жалея, что попалась на глаза Ксэнару, который заставил нас стать по левую от него сторону. Справа стоял Берн и выглядел очень уставшим.

ГЛАВА XV. Сорвавшийся танец

— Домой, домой, домой, домоооой, — я вся извелась и почти извела всех вокруг. Многие уже посматривали на меня с плохо скрываемой жаждой крови.

Но есть ли дело до чужих взглядов тому, кто возвращается домой? Там же Ашша уже, небось, измучилась вся, да и Берн должен был вернуться. И узнать бы, как там Латис, не закормила ли его еще Рала? И что с Сэнар?

В гостях, как известно, хорошо, но дома столько всего ждет.

Список покупок для змеевицы уже давно и надежно превратился в нечитаемый, истерзанный клочок бумаги. В нервном нетерпении мне нужно было занять чем-то руки, и я их заняла.

— Вот в следующем году за податью поедем, — посмеивался Алис, забавляясь моим нетерпением, — послушаем, какие кощуны о тебе сложат. Прошлась по землям оборотничьим Огневица — душа лесных пожаров, к волчьему князю привязанная…

— ‎Не пойду я с вами в следующем году, — оборвала я его мечты, — сам послушаешь, а потом расскажешь, что там наврут. А я лучше в тепле посижу.

Небо, расцвеченное яркими красками заходящего солнца, набирало цвет. На его синеве, прозрачной и чистой, какая случается только зимой, не было ни облачка. Солнце щедро сияло, слепя глаза, искрясь на снегу острыми бликами, морозный воздух задорно щипал щеки и нос. А впереди нас ждала Пограничная деревня.

— Домой, — еще раз шепнула я, жадно вглядываясь в вырисовывающуюся вдали линию высокого забора.

Вот только дома что-то было не так. Там нас ждали чужие.

Три оборотня, два волка и рысь встретили нас на дворе вожака.

— Вот, Светлый Князь, — прогудел Берн, после того, как наздоровался со всеми. Даже мне перепало крепких, медвежьих объятий, — принимай новую кровь.

Новая кровь мне не нравилась, чудилось в ней обещание скорых неприятностей, но опасения мои казались Ксэнару беспочвенными.

Прислушаться к интуиции фальшивой нечисти он не счел нужным, да и я, узнав о геройских подвигах новеньких оборотней, тоже перестала доверять своему чутью. Даже стыдно стало за то, что я о таких смелых молодцах плохо подумала.

— Они ж седмицу тому как поперли, — с приятным удивлением, словно не веря еще в то, что увидел, пересказывал нам случившееся Берн.

Медведище с трудом дождался, пока Ксэнар разберется со всеми делами и сможет присесть за один из тяжелых столов в своем доме.

На дворе стоял ранний вечер, но на первом этаже уже было не протолкнуться. Князь приехал, вожак вернулся, у всех сегодня намечалось гулянье.

Я же, притаившись в углу, сидя между радостной Ашшей и каким-то задумчиво-рассеянным Сэнар, так же, как и двадцать оборотней, ходивших со Ксэнаром за податью и не заставших очередное открытие прохода, с любопытством слушала рассказ Берна.

— Мы только вернулись, камни еще разобрать не успели, как они под наше солнце вылезли. Повезло, никак Волчица нас подгоняла, замешкались бы хоть на день, могли не к себе в дом – на пепелище вернуться. На этот раз выходцев целых трое было.

При этих словах Сэнар напрягся и рассеянно потёр плечо. Там, под одеждой, нанесенная глефой хту-наа, медленно заживала глубокая рана.

Как он ее заработал, Сэнар не сказал, только улыбнулся странно, а Ашша пообещала, что скоро я все узнаю. В подробностях.

И вот, сидела, узнавала.

— Если бы не наш тощий доходяга, — Берн бросил благодарный взгляд на нашего личного, обжившегося уже, выходца. Тот все еще не понимал большую часть слов, но как-то уловил, что его только что грубо приласкали, и оскалился, — с меня бы шкуру сняли. Пока мы одного со стены сбросить пытались, второй уже с другой стороны лез. И все легкие, быстрые, тихие. Мерзость иномирная. Одного из этих Трав подстрелил, у парня глаз меткий.

Похлопав по плечу своей огромной ручищей худого и хмурого парня, отличавшегося от своих приятелей не только темным волосом и глазом, но и звериной сутью.

Если светлоглазые и русые оборотни перекидывались в волков, то этот был рысью.

— Еще и твари их мешались, будто яростнее предыдущих были. Сами под топоры бросались, от стрел не думали уворачиваться, и ударов камней не замечали.

В голосе оборотня слышалась тревога. Не было такого раньше, чтобы за раз сразу три выходца прошли, да еще с войском, увеличенным в разы, а теперь приключилось.

И значить это могло только одно — проход расширяется.

— Рагда, — тихо позвал Сэнар, крепко сжимая мою руку холодными пальцами, — тропу необходимо закрыть как можно быстрее, иначе беда будет. Я чувствую.

— Не ты один, — ответила я, не отводя взгляда от потемневшего лица Ксэнара. Что-то изменилось, это понимали все, но немногие знали, как можно это исправить.

Вожак знал. Не до конца верил, что получится, но знал. Оставалось только решить, кто при следующем открытии прохода пожертвует своей жизнью, чтобы навсегда его закрыть.