Жена Болотного царя

— В деревне четверо не клейменых, — озабоченно поддакнул парень, которого за все время пребывания здесь я видела лишь один раз. Тогда в лесу, в мой самый первый день в этом мире.

— Собери их и запри где-нибудь, — бросил Ксэнар, вдохновленно добавив, — а лучше свяжи.

Затейник, блин.

— Не нужно меня связывать!

— Пойдем, — меня аккуратно взяли за плечи, увлекая прочь от ворот, — Рагда, верно?

— Да.

— Я Áлис.

Я, как исключительно невоспитанная особа, ничего на это не ответила, продолжая оглядываться, выворачивая шею. Ксэнар вернулся к делам насущным и, тихо переговариваясь с Берном, напряженно вглядывался в лес.

— Мне показалось, там что-то есть, — доверительно шепнула я Áлису, когда мы прошли первые дома, находившиеся сразу за стеной, — в лесу.

— Не показалось, — угрюмо отозвался он, — они уже пять лет не появлялись, многие начали надеяться, что после смерти Андред гадины успокоятся.

— Кто они?

На улицах было совершенно безлюдно, только туман стелился по земле, да бледно светились защитные символы, выжженные на калитках. Где-то там, за высокими заборами, на дверных косяках мягко горели такие же знаки. Люди и нелюди в этой деревне очень ответственно относились к своей безопасности.

— Ведьмы.

Стоило мне только свыкнуться с мыслью, что я теперь живу в ненормальном мире, как этот мир становился еще более сумасшедшим. Ведьм мне только для полного счастья и не хватало.

— Они считают, что всякое убийство выходца — непростительное преступление, что мы должны впустить их в наш мир и позволить править нами.

Огорошив такими новостями, Áлис затащил меня в подвал дома Ксэнара, который, как он утверждал, охраняется лучше всего, и убежал за другими неклеймеными неудачниками, которым предстояло неизвестно сколько времени просидеть в темноте и сырости, пока наверху творится какая-то опасная непонятность.

Минут через двадцать одиночество мое скрашивало уже четыре несчастные, очень впечатлительные морды. Все молодые и нервничающие, они заставляли меня сожалеть о том, что я тут сижу не в гордом одиночестве.

Одной было как-то спокойнее.

Две девушки забились в угол и испуганно жались друг к другу, вздрагивая от каждого шороха. А шорохов здесь было много, и тряслись они не переставая. Парни, считая, что им статус не позволяет дрожать по углам, бродили по подвалу, то появляясь в неверном свете единственного горящего светильника, то вновь скрываясь в полумраке. Меня эти их брожения очень бесили, но я молчала, предпочитая, сидя под дверью, притворяться ветошью и ждать, когда опасность пройдет, и нас отсюда выпустят. Áлис запер дверь, стоило только последнему неклейменому сюда спуститься.

Угрожающий волчий вой просочился сквозь камень, пройдясь по нервам электрическим разрядом.

Я дернулась, резко открыв глаза. Один из парней застыл, нервно посмотрев на стену, из- за которой, если верить ощущениям, раздался этот вой. Обе девушки и второй парень так и продолжали бояться, всем своим видом давая понять, что они ничего не слышали.

Хотелось бы мне спросить какого черта здесь происходит и что это было, но одна из девушек, та что полнее и пугливее, очень не вовремя завизжала, ударилась затылком о стену и, оттолкнув от себя подругу по несчастью, закрыла лицо ладонями.

Брюнетка шарахнулась в сторону, налетела на стеллаж, оцарапала плечо, но даже не заметила этого, круглыми, полными ужаса глазами глядя на забившуюся в припадке девушку.

Парни как по команде отшатнулись назад, подальше от нее.

А девушка, не прекращая орать, билась головой об стену, изредка страшно подвывая.

— Прекратите это, прекратите!

Я не знала, почему никто не пытается ей помочь, но не могла на это смотреть. Непонятное, невозможное зрелище нагоняло противоестественную жуть. Я не меньше визжащей хотела, чтобы это прекратилось.

— Стой! С ума сошла? — парень, что не слышал воя, попытался преградить мне дорогу, когда я бесстрашно и бездумно ломанулась к девушке, но, наткнувшись на злой взгляд, поспешно отошел в сторону, мстительно пообещав. — И тебе достанется, дура.

— Прекратите! — девушка опять попыталась удариться головой об стену, я лишь чудом успела подставить ладонь, в стремлении защитить ее дурную голову от встречи с каменной стеной, и сразу же об этом пожалела. По ощущениям, голова у девушки была чугунной, и моя рука очень отчетливо прочувствовала как ее тяжесть, так и холодную шероховатость стены.

— Уййй…

— Пусть это прекратится, — простонала она, когда я, перехватив ее руки и стараясь не обращать внимание на неприятную боль в отбитой ладони, с трудом отняла их от бледного лица.

— Что прекратится?

Девушка плакала, тихо хныкая как ребенок, и не хотела понятно отвечать на мои вопросы, повторяя что-то про зов и голоса в голове.

Пока я воевала с одной ненормальной, пытаясь добиться от нее адекватных объяснений, чудить начал парень, попытавшийся меня остановить. Неестественно выпрямившись и прекратив жаться к противоположной стене, он удивительно спокойно, я бы даже сказала равнодушно, осмотрел подвал, нашел взглядом выход, и целеустремленно пошел к нему. Его попытался остановить второй парень, но отлетел к стене, от одного легкого толчка, сбил полку и упал на пол, погребенный под свалившимися Ксэнарху банками с закруткой.

Остановить одержимого, а именно на одержимого тот и походил, больше было некому.

Хотя, конечно, была еще запертая дверь и, по идее, она лучше любого из нас должно было его остановить.

Девушка замолчала, прекратила плакать и тихонечко вздохнув, завалилась набок, безвольной куклой обмякнув в моих руках.

Пока я укладывала ее на полу, заторможено отмечая ровное дыхание и расслабленное выражение спокойного лица, раздался страшный треск за спиной.

Дверь больше не была заперта, а одержимый, не оборачиваясь, покинул нас.

— Что ж за день-то сегодня такой? — простонала я.

Как человеку, которому больше всех надо, мне казалось, что нужно пойти и приглядеть за ним, чтобы этот несчастный ничего не натворил и не успел покалечиться, пока Ксэнар не разберется с лесной напастью и не вернет парня в сознание.

— Присмотри за ней, — велела я, жавшейся к стене брюнетке, вяло удивившись властным ноткам, проскользнувшим в недрожащем голосе, и поспешила за одержимым, почти не обратив внимания на тихие ругательства из-под свалившейся полки.

Туман укрывал от взгляда дома, скрадывал звуки и разжигал внутри беспокойное чувство беспомощности. Я боялась потерять из виду свою цель, но мне повезло, или, быть может, повезло ему: выбравшись из дома, я успела заметить темный силуэт раньше, чем он окончательно потерялся в молочной белизне.

Было страшно, было одиноко и впервые за все время моего пребывания здесь я хотела оказаться рядом со Ксэнаром или хотя бы Берном.

И парень планировал в ближайшее же время организовать мне с ними встречу.

Шли мы в сторону южной стены.

А там, не оберегая мои истрепанные нервы, творилось нечто странное.

Ворота были заперты, вырезанные на них символы тускло горели красным. Тем самым, жарким, страшным красным цветом, каким в Стеречень светились глаза волчицы.

Я замешкалась, на мгновение увязнув в воспоминаниях. Жалобное мычание бычка, сосредоточенное, страшное лицо Ксэнара, мерные глухие удары и черная при свете костров кровь, брызнувшая на голодный камень.

Тогда я не особо задумывалась об этом, но сейчас, в этом липком тумане, глядя на открываемые ворота, мне почему-то подумалось, что кровь-то тогда очень быстро перестала блестеть, словно засохла и впиталась в камень.

Парень поднатужился, ворота с тихим стоном поддались и открылись шире.

Я вскользь, будто случайно, заметила в его руке топор. Обычный, ничем не примечательный топор, которым рубят дрова.

Где он его взял? Когда? Зачем? Я не знала, но была уверена, что ничего хорошего он этим топором не сделает.

Ворота, словно сопротивляясь, неохотно уступали каждый сантиметр, но открывшись на полметра, в них словно что-то сломалось, сухо хрустнуло и створки сами, после одного слабого толчка, разошлись в стороны, приветливо распахнулись, открыв моим глазам жуткую картину.