Земля одиноких странников

– Хау ар ю, ма-ай бой?

Я поднял глаза. В дверях стояла неотразимая Эдна с сигареткой в длинных пальцах с ухоженными, красными в полоску ногтями.

– Ай фил гуд, – ответил я.

– Ты есть больной, – она подошла и села рядом со мной на койку.

– Не «есть», а просто больной.

– Да, – она улыбнулась, – я совсем забыла, что некоторые слова в вашем языке не произносят, а подразумевают. Но все равно, ты не… здоровый?

– Просто… Знаешь, какая-то лень напала. Неохота шевелиться.

– Я понимаю, – кивнула она. – Эта болезнь у молодых… очень часто. Это – сплин.

– «А проще – русская хандра»… – процитировал я.

– Хан-дра… Интересное слово. Я его запомню. Но сплин – это когда ты молодой, но кажешься самому себе очень старым и очень умным. И еще – усталым. И потому совсем-совсем не хочешь жить. Но тебе еще слишком рано разочаровываться. Настоящая усталость и разочарование придут потом, когда ты будешь вдвоем… и вместе с тем один. И ты будешь слишком гордым и независимым для того, чтобы принять протянутую тебе руку, чтобы не утратить свою мнимую независимость. Как это делают некоторые молодые девочки.

Я вытаращил глаза.

– Кстати, – безмятежно продолжала Эдна, – когда выздоровеешь, зайди к шефу. Посмотрев на плоды твоих ночных трудов, он решил официально поручить тебе исследование зависимости погодных условий Джей от расположения ее спутников. Это пахнет диссертацией, ма-ай бой… Ну, лежи, лежи, а я сейчас съезжу на установку, сниму последние показания и заблокирую… Ужас, как боюсь этих дурацких аэросаней… Бай-бай!

– А я? – заорал я, вскакивая с постели, и живо принялся одеваться.

За два часа мы с ней управились с работой, и по возвращении я зашел к Галибу Мусаевичу. Он заполнял бланки отчетов своими гигантскими каракулями и, не поднимая на меня глаз, бросил:

– Слушаю.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Добрый день. Слушаю.

– Я пришел, чтобы… Эдна сказала мне, что вас заинтересовали мои опыты.

– Она преувеличила, – ответил он, не отрываясь от писанины. – Просто мне необходимо знать, кто и чем перегружает по ночам компьютер. Ход ваших мыслей мне понравился. Если вы намерены продолжать эту работу и далее, то вынужден предупредить, что дальнейшие исследования в том же направлении потребуют от вас большого и скрупулезного труда. Вам придется перерыть архивные данные за последние тридцать лет, поднять отчеты всех работавших здесь ранее экспедиций, изучить метеорологию, подзаняться астрономией и математикой. Но в основном работа будет мелочная и бумажная – сопоставление десятков тысяч показателей, программирование и перепрограммирование. Вне моей лаборатории вы ее не потянете. Проблемой этой на Земле, кроме Скибонейла, никто не занимается. Но и он больше философ, чем гравитационщик.

– Я согласен.

– Не торопитесь, – он поднял на меня свои большие совиные глаза и отложил авторучку. – Я не смогу освободить вас от постоянной текущей работы, потому что штата мне никто расширять не собирается. Работа моей лаборатории сидит в плане Управления, а ваша будет чем-то вроде хобби. Пробить ее на следующий год возможно будет только как тему кандидатской диссертации. Но, предупреждаю, защитить вы ее сможете лишь после того, как получите исчерпывающие доказательства вашей теории. Это нелегкий путь. Кроме того, учитывая, что мы работаем в рамках международной программы, перейдя ко мне, вы лишитесь отпуска на ближайший год.

– Я готов к этому.

– Вы согласны прожить на этой станции еще несколько лет?

– Я пробуду здесь столько, сколько потребуется.

– Тогда считайте, что ваша практика закончена. Отныне вы переходите в мое полное распоряжение. Вам надлежит немедленно написать заявление на имя начальника Управления, и следующий контейнеровоз привезет приказ о вашем зачислении в штат на должность лаборанта экспедиции. С этого же дня на ваше имя будет открыт счет в Международном валютном банке, хотя, думаю, не только это привело вас в науку.

– Вы правы, – заявил я. – Не только это.

Он просверлил меня тяжелым взглядом и поднялся из-за стола.

– Скажите, вы действительно хотите посвятить свою жизнь физике тяготения? Чувствуете ли вы готовность отдать всего себя открытию этой величайшей тайны природы? Не страшитесь ли титанических трудов на этом тернистом пути.

– Нет, – признался я со вздохом. «Титанических трудов» стоило мне сохранять каменное выражение лица в момент, когда в душе у меня все пело и ликовало. И не я, а какой-то сидевший во мне бес дернул меня пуститься в откровенность. – Меня гораздо больше увлекает физика времени. Но я считаю, что путь к ней лежит через странную гравитацию Джей.

Если бы я сказал ему, что мечтаю найти убедительные доказательства существования бога, шеф и тогда не был бы более потрясен.

– Что? – произнес он страшным шепотом. – Что вы сказали?

– Вы хотели, чтобы я был искренним.

– Убирайтесь вон! Вон! – закричал он. – Вы покинете станцию с первым же челноком!..

– Для того, чтобы вернуться со следующим, – заявил я.

– Через мой труп!

– Я могу и подождать! – разозлился я. – И буду работать самостоятельно!

– Никто не поверит вашим бредовым теориям.

– Тогда я буду трубить о них через газеты.

– Вы просто сумасшедший, – устало заявил он, плюхнувшись в кресло и утирая взмокшую лысину платочком. – Что и кому вы хотите доказать? Даю вам ровно минуту на изложение ваших бредней, а потом можете собирать чемоданы.

– Еще в прошлый раз я заметил, что часы звездолета обгоняют наши на сорок пять – сорок девять секунд.

– Они могли просто спешить.

– Изотопные часы?

– Обычная техническая неполадка.

– Замедлить излучения цезия-133 может только время, – настаивал я.

– Значит вы считаете, что время на этой планете отстает от земного только на том основании, что обнаружили разницу в показаниях часов? – скептически осведомился шеф. – Да вас просто поднимут на смех, милый юноша. – А вы не думаете, что это отставание было заложено в часы при изготовлении? Ведь сорок девять секунд – это не бог весть как много в масштабах Вселенной. К тому же в них мог внести «коррективы» какой-нибудь пьяный механик.

– «Атомихроны», которые стоят на всех кораблях Интерспейса и во всем мире вообще, выпускает только «Нэшнл Компани Уолден» в Массачусетсе, начиная с 1956 года. Все они практически идентичны и славятся точностью хода до сотой доли секунды. Мы можем проверить наши часы, списавшись с фирмой. Они дают своим часам столетнюю гарантию, и по первому требованию могут прислать техника. Кроме того, насколько я знаю астронавигацию, в полете больше, чем где бы то ни было важна точность хода часов.

– Это все ваши доводы? – спросил он, бросив взгляд на часы.

– Не все. Еще в институте, готовясь к работе здесь, я читал отчеты астрофизических экспедиций, наблюдавших вспышку звезды NGC-227611. Они сообщают, что вспышка произошла в 22 часа 47 минут по Гринвичу. В нашей же библиотеке хранятся данные о том, что вспышка состоялась в 23 часа 2О минут такого же эталонного времени. А это составляет разницу…

– Сорок одна минута, двадцать семь и четыре тысячных секунды, – устало буркнул Галиб Мусаевич.

– Вы… тоже заметили?

– Да, – признался он. – Но куда в таком случае потом подевались эти минуты? Следующая сверка с Землей показала отклонение на те же сорок пять – сорок девять секунд.

– Я думаю, они подевались туда же, откуда и сэкономились, – предположил я и пояснил: – Мне кажется, замедление времени связано с нарастанием тяготения, а ускорение – со спадом его. Если бы оно только возрастало, все в конце концов обратили бы внимание на это расхождение. Ведь разница в итоге могла бы достичь нескольких дней и даже недель. А так – все в общем-то остается на своих местах.

– И давно к вам пришла эта мысль? – осведомился шеф.

– Только что, – честно сознался я. – До этой минуты я и сам не мог взять в толк, почему отставание времени не суммируется.