Стальные останки

Она фыркнула.

– Ты уверен? Я могла там побывать в любое время на протяжении последних трех лет – столько прошло со дня, как ты в последний раз навещал свою бедную пожилую мать.

– Мама, умоляю…

Рингил покачал головой, рассматривая ее. «Пожилая», как он полагал, было достаточно точным определением возраста в сорок с чем-то, но матери такое определение не подходило. Ишиль стала невестой в тринадцать и родила четверых еще до того, как ей исполнилось двадцать. Следующие два с половиной десятилетия она трудилась над своими женскими прелестями и тем, чтобы Гингрен Эскиат, невзирая на все опрометчивые поступки с другими, более молодыми женщинами, которые оказывались на расстоянии вытянутой руки, в конце концов возвращался к брачному ложу. Она подрисовывала глаза и губы кайалом в ихельтетском стиле; ее волосы были убраны с изящного лба, едва отмеченного морщинами, и скул, заявляющих о южном происхождении ее семьи. А когда она двигалась, под одеждой вырисовывались формы, достойные женщины вполовину моложе. В трелейнском высшем обществе шептались о колдовстве – дескать, Ишиль продала душу ради молодого облика. Рингил, который много раз видел, как она одевается, больше склонялся к косметике, хотя с продажей души согласился. Родители Ишиль были торговцами, но мечтали о большем; они обеспечили своей дочери жизнь в роскоши, выдав ее за мужчину из Дома Эскиат, но, как часто бывает со сделками, пришлось заплатить – платой была жизнь с Гингреном.

– Это ведь правда, – настаивала она. – Когда ты в последний раз был в Трелейне?

– Как поживает отец? – уклонился он от ответа.

Их взгляды встретились. Мать вздохнула и пожала плечами.

– О, ты же знаешь. Твой отец… это твой отец. С ним не стало легче жить теперь, когда появилась седина. Он спрашивает о тебе.

Рингил изогнул бровь.

– В самом деле?

– Честное слово. Время от времени по вечерам, когда устает. Мне кажется, он начинает… сожалеть. По крайней мере, о некоторых словах.

– Он что, умирает? – Рингил не сумел скрыть горечь в голосе. – Ты поэтому приехала?

Она снова посмотрела на него, и на этот раз показалось, что в ее глазах на мгновение ярко блеснули слезы.

– Нет, не из-за этого. По такому поводу я бы не приехала, ты знаешь. Дело в другом. – Она внезапно хлопнула в ладоши и нацепила улыбку. – Но что мы стоим, Рингил? Где все? В этом месте столько же жизни, сколько в Олдрейнском круге из камней. У меня голодные охранники и служанки, лошадей нужно накормить и напоить. Если на то пошло, и сама не откажусь перекусить. Разве хозяин твоего постоялого двора не хочет заработать горстку монет из Лиги?

Рингил пожал плечами.

– Пойду спрошу. А потом, надеюсь, ты объяснишь мне, что происходит.

Хозяин постоялого двора – судя по физиономии, такой же похмельный, как Рингил, – и впрямь слегка оживился при упоминании о трелейнских деньгах. Он открыл обеденный зал, примыкающий к пивной, приказал заспанному конюху заняться лошадьми и побрел на кухню, чтобы проверить, не осталось ли чего-нибудь годного после ночной пирушки. Рингил пошел с ним, заварил себе травяного чаю и вернулся в столовую, где уселся за дубовый стол на козлах, ссутулился и уставился на подымающийся над чашкой пар, словно то был призванный дух. В свой черед вошла Ишиль в сопровождении охранников и трех компаньонок, которые, видимо, прятались в карете. Они засуетились, производя слишком много шума.

– Вижу, путешествуешь налегке.

– О, Рингил, помолчи. – Ишиль расположилась по другую сторону стола. – Я не виновата, что вчера ты слишком много выпил.

– Нет, но виновата в том, что я проснулся так рано и вынужден это терпеть. – Одна из компаньонок хихикнула, но потом покраснела и затихла, когда Ишиль бросила на нее ледяной взгляд. Рингил хлебнул чаю и поморщился. – Итак, ты расскажешь мне, зачем все это?

– Может, сперва выпьем кофе?

– Скоро будет. Я нечасто веду светские беседы, мама.

Ишиль элегантным жестом выразила смирение.

– Ну, ладно. Ты помнишь кузину Шерин?

– Смутно. – Он выудил из детских воспоминаний лицо болезненной девочки с ниспадающими темными локонами, слишком юной, чтобы он смог поиграть с ней в саду. Он связал ее с тем временем, когда летом жил на вилле Ишиль на побережье в Ланатрее. – Одна из детей Нерлы?

– Дерсин. Нерла была ее теткой по отцу.

– Точно.

Молчание затягивалось. Кто-то вошел и принялся разводить огонь в очаге.

– Шерин продали, – тихо сказала Ишиль.

Рингил смотрел на чашку в своих руках.

– Да ладно. Как это случилось?

– А как такое случается в наши дни? – Ишиль пожала плечами. – Долги. Она вышла за дельца по имени Билгрест, который торговал готовой продукцией, ты его не знаешь. Это было несколько лет назад. Я отправила тебе приглашение на свадьбу, но ты не ответил. Как бы там ни было, похоже, у Билгреста начались проблемы с азартными играми. А ещё он некоторое время спекулировал на рынке зерна и, в основном, ошибался. Это, плюс необходимость сохранить лицо в Трелейне уничтожили большую часть накопленного им капитала, вследствие чего, будучи идиотом, он перестал платить взносы в страховой фонд, чтобы сократить расходы, а затем корабль, перевозивший его товар, потерпел крушение у мыса Джерджис. Ну и… – Она снова пожала плечами. – Сам понимаешь, что случилось потом.

– Могу себе представить. Но у Дерсин есть деньги. Почему она не внесла залог?

– У нее не так много денег, Рингил. Вечно ты думаешь, что…

– Мы ведь о ее гребаной дочери говорим, клянусь Хойраном. А у Гарата есть состоятельные друзья, не так ли? Они могли собрать нужную сумму. И вообще, почему они просто не выкупили Шерин?

– Они не знали. Билгрест никому не рассказывал, как идут дела, а Шерин ему подыгрывала. Она всегда была гордой, и ей известно, что Гарат так и не одобрил этот брак. Видимо, он уже несколько раз одолжил им деньги и ничего не получил обратно. Думаю, Гарат и Билгрест повздорили. После этого Шерин перестала просить. Перестала их навещать. Дерсин не видела ни ее, ни зятя несколько месяцев. Мы обе были в Ланатрее, когда узнали о случившемся, и пока новости дошли до нас, пока мы вернулись в город… прошла, наверное, неделя. Нам пришлось вламываться в дом. – Она едва заметно вздрогнула. – Все равно что войти в гробницу. Мебели не было, судебные приставы забрали все, даже шторы и ковры, и Билгрест просто сидел там, заперев ставни, и что-то бормотал себе под нос в темноте.

– Дети у них есть?

– Нет, Шерин бесплодна. Мне кажется, поэтому она и цеплялась за Билгреста – ему было все равно.

– Великолепно… Ты ведь понимаешь, что это значит, да?

Опять ненадолго воцарилась тишина. Принесли кофе с вчерашним хлебом, который поджарили, чтобы размягчить, с несколькими разновидностями джема и масла, а также подогретым бульоном. Охранники и компаньонки набросились на еду с воодушевлением, от которого Рингил испытал новый легкий приступ тошноты. Ишиль сделала небольшой глоток кофе и опять устремила на сына мрачный взгляд.

– Я сказала Дерсин, что ты займешься поисками.

Рингил изогнул бровь.

– Так и сказала? Это было опрометчиво.

– Пожалуйста, не будь таким, Гил. Тебе заплатят.

– Мне не нужны деньги. – Рингил ненадолго закрыл глаза. – Почему отец не может с этим разобраться? Не похоже, чтобы ему не хватало людей.

Ишиль отвела взгляд.

– Ты знаешь мнение твоего отца о моей семье. А со стороны Дерсин, если углубиться на пару поколений, почти настоящие болотные обитатели. Вряд ли они достойны его милости. Как бы там ни было, Гингрен не пойдет против эдиктов. Ты знаешь, как все обернулось после войны. Это законно. Шерин продали по закону.

– Но ведь можно подать апелляцию. В хартии есть такое положение. Заставь Билгреста поползти на коленях в Канцелярию, пусть принесет публичные извинения и пообещает возместить убытки, выступи гарантом, если Дерсин не сможет достать деньги, а отец не захочет пачкать руки.