Стальные останки

У нее в горле застрял комок.

– Да, мой повелитель.

– Эпоха кириатов закончилась, Арчет. Наступила эпоха людей. Тебе стоит помнить об этом, как и о своих новых обязательствах. Ага?

Она с трудом сглотнула.

– В-величество…

– Славно. – Он отпустил ее подбородок и выпрямился. – Как она тебе?

– Мой господин?

– Девушка. Новенькая. Как она тебе? Послать ее в твою спальню, когда я сам с ней закончу?

Арчет подавила обжигающую боль за глазными яблоками и сумела проговорить сухим, сдержанным голосом:

– Мой повелитель, я никак не соображу, с чего мне могла бы понадобиться такая милость.

– Хватит, Арчет. Разве ты видишь тут надзирателя? Мы одни – и это наши мирские заботы, мои и твои, впитанные во время бурь учения и опыта, кои обрушил на нас этот мир. – Император взмахнул своей пахнущей рукой. – Давай хоть насладимся удовольствиями, которые из него проистекают. Законы, высеченные в камне, годятся для черни, но мы разве не выше таких жалких доводов?

– Мне не дано подвергать сомнению Откровение, мой господин.

Поспешно заимствованные слова Пророка прозвучали веско, словно им вторило грозное эхо, и результат не заставил себя ждать. Вид у Джирала стал раздраженный и обиженный.

– Ну, это понятно, Арчет. «Никто в мире материальном сим правом не наделен». Но поразмысли, ведь даже толкования Ашнала говорят, что должно существовать некое воздаяние за бремя руководства, ослабление пут, предназначенных для управления теми, кто не может сам собой управлять. Да ладно тебе, я пришлю девчонку, как только ты вернешься.

– Вернусь, мой господин?

– Ах да. Я посылаю тебя в Хангсет. Похоже, там неспокойно. Какие-то бандиты напали на город. Донесения невнятные.

Арчет моргнула.

– Хангсет – порт, в котором есть гарнизон, мой господин.

– Именно так. Тем страннее, что кто-то оказался настолько туп, чтобы атаковать его. В обычной обстановке я послал бы туда подразделение любимейшей отцовской гвардии, Престола Вековечного, и забыл обо всем. Однако посланец, который доставил сообщение, считает, что в деле замешано колдовство. – Джирал увидел, какими глазами на него посмотрела Арчет, и пожал плечами. – Колдовство или наука. Он крестьянин и не очень понимает, в чем разница. Если на то пошло, я и сам не понимаю. Так или иначе, ты мой знаток в этих вопросах. Я велел, чтобы тебе оседлали коня, и можешь забирать подразделение Престола Вековечного. С ними поедет специально приставленный и наисвятейший надзиратель, разумеется. Раз ты нынче заделалась праведницей, тебя это устроит по самое не балуйся. Они ждут тебя во внутреннем дворе западного крыла. К этому моменту, думаю, извелись от ожидания.

– Вы хотите, чтобы я уехала прямо сейчас, мой повелитель?

– Да, я буду неимоверно благодарен, если ты именно так поступишь. – Голос Джирала сочился иронией. – Если пришпорите коней, думаю, будете в Хангсете завтра после полудня, да?

– Я всецело в вашем распоряжении, мой повелитель. – Ритуальная фраза отдавала пеплом во рту. С Акалом было иначе – те же слова, но такого вкуса она никогда не ощущала. – Я ваша телом и душой.

– Не искушай меня, – сухо ответил Джирал. – Итак, у тебя есть какие-нибудь требования, помимо людей, которых я предоставил?

– Гонец. Хочу допросить его до отъезда.

– Он вернется туда с тобой. Еще что-то?

Арчет размышляла так долго, насколько хватило отваги.

– Если это была атака с моря, мне хотелось бы услышать мнение Махмаля Шанты по любым найденным руинам.

Джирал хмыкнул.

– Да уж, не сомневаюсь, он обрадуется. Не думаю, что он покидал свой дом на барже с регаты в Инвале. И то лишь для того, чтобы проинспектировать новые корабли перед спуском. В этом году он точно верхом не ездил.

– Он лучший морской инженер в Империи, мой господин.

– Не поучай своего императора, Арчет. Это вредно для здоровья. – Тон завуалированной угрозы был игривым, но Арчет поняла, что задела его за живое. – Я осведомлен, почему мой отец назначил на придворные должности тех, кого назначил. Ладно, пошлю за вздорным старым ублюдком, и вы с ним встретитесь у городских ворот. Да, славная у вас будет компания.

– Спасибо, повелитель.

– Да. – Джирал потер подбородок и снова унюхал на пальцах запах рабыни. Его ноздри слегка расширились, и он небрежно взмахнул рукой. – Ладно, тебе уже пора, верно?

Арчет встала, помня о ритуалах.

– Спешу исполнить вашу волю.

– Ох, да ладно тебе, Арчет. Просто исчезни с глаз моих, ага?

Покидая императора, она прошла мимо бледнокожей рабыни, которая сидела между внутренней и внешней завесами в ожидании вызова. Девушка приподняла вуаль, и Арчет увидела, что она хороша собой – чему, наверное, не стоило удивляться. Их взгляды на миг встретились, и северянка быстро отвернулась. По ее лицу и груди разлился алый румянец.

Изнутри донеслось покашливание Джирала.

Девушка опустилась на четвереньки и поспешила к зазору между занавесками. Ее груди тяжело колыхались. Арчет положила руку ей на плечо и ладонью ощутила пробежавшую по гладкой коже дрожь. Девушка взглянула на нее.

– Вуаль, – беззвучно проговорила Арчет по-наомски.

Губы северянки разомкнулись, раздался тихий испуганный возглас. Девушка заметно тряслась. Арчет успокаивающе взмахнула обеими руками, присела рядом и аккуратно вернула вуаль на место, поправив под муслином выбившийся локон желтых как свечной воск волос.

По другую сторону внутренней завесы Джирал снова откашлялся, громче. Девушка опустила голову и поползла обратно – под завесу, туда, где ее ждал светоч империи. Арчет проследила за ней взглядом, скрипя зубами и плотно сжав губы. Ее ноздри раздувались, дыхание стало шумным. На один безумный миг ее потянуло к внутренней завесе.

«Убирайся на хрен отсюда, Арчиди. Прямо сейчас».

«Просто еще одна рабыня, и все». Мысль пронеслась в голове быстрее, чем Арчет успела ее осознать. Она точно не знала, к кому относились эти слова.

Она повернулась и вышла.

Покорно занялась делами императора.

Глава 5

Там, где стремящаяся на запад широкая река Трел распадается на притоки, которые постепенно истаивают в мягком суглинке Наомской прибрежной равнины, словно линии на человеческой ладони, где море истощает мощь на акрах обнажающейся во время отлива грязи и в болотах, не в силах грозить сооружениям, построенным людьми, один из далеких предков Миляги Милакара однажды осознал совсем не очевидную стратегическую истину: город, окруженный лабиринтом из земли и воды, должен стать в каком-то смысле настоящей крепостью. Посему, будучи по натуре столь же скромным, сколь и изобретательным человеком, этот патриарх-основатель рода Милакаров не только основал своеобразное поселение, куда можно добраться лишь с местными проводниками через болото, но и отказался от права назвать город в свою честь, вместо этого нарек его Трел-а-лахейном, от старого мирликского lahaynir – «благословенный приют». Из озарения и конечной лености людских языков родился Трелейн. С течением времени, когда камень сменил дерево, а брусчатка скрыла грязь улиц, родились кварталы и над равниной поднялись изящные башни, чтобы превратиться в город, который мы все знаем и любим, когда огни этой изысканной крепости стали видны караванам и капитанам за сутки до прибытия, происхождение города забылось, и клановое имя Милакар, к сожалению, начали ценить не больше любого другого.

По крайней мере, такую историю поведал Миляга, как всегда подкрепляя ее крепким и пылким даром рассказчика, если не подлинными свидетельствами. Немногим хватило бы самообладания назвать его в лицо лгуном, уже не говоря о том, чтобы прервать, бросив обвинение, за его же собственным обеденным столом.

Рингил стоял в занавешенном парчой дверном проеме и ухмылялся.

– Опять бред сивой кобылы, – проговорил он громко, с подчеркнутой медлительностью. – А поновее историй не найдется, Миляга?

Разговор в столовой, озаренной свечами и холодным светом Ленты, что просачивался через занавешенные шторами окна вдоль дальней стены, утих с быстротой последних песчинок в колбе часов. Взгляды сидящих за широким овальным столом людей в дорогих нарядах изумленно заметались от вновь прибывшего к хозяину и обратно. Кто-то обернулся, ухватившись рукой за спинку стула – скрипнули по полу ножки, мягко зашуршали одежды. Кто-то еще жевал последний кусок. На миг у этих людей, сытых и довольных, поубавилось самоуверенности, и они открыли рты, вытаращили глаза. Парнишка, сидящий на корточках у правого бедра Миляги, моргнул и схватился за рукоять уродливого восемнадцатидюймового мачете на поясе.