Страница 99 из 145
59
— А вы здорово переменились, как появилась маленькая леди, — сказал Пеле, проверяя тетиву лука.
— Неужели, — пробормотал граф
Новость о том, что на Двенадцатую ночь ожидается пышный прием, а на следующий день — охота на лис, переполошила весь замок. За последние несколько лет это было первое потрясение такого рода, которое предстояло пережить не только замку, но и его обитателям. А виновата во всем — естественно! — была новая миледи.
Переполох поднялся такой, что Ален, прихватив с собой Пепе, убрался в оружейную комнату под предлогом проверить исправность луков и арбалетов. Конечно, гости привезут с собой и свое снаряжение, и собак, но у хорошего хозяина всего должно быть вдосталь.
— Правда-правда! — заверил Пепе, выбирая следующий лук.
— Угу, — граф сидел в кресле, задумчиво наблюдая за действиями слуги, — сам себя в зеркале по утрам не узнаю, как изменился.
— Вы не передумали разводиться? — спросил Пепе.
— Почему бы я должен передумать?
— Ну-у… потому что вы говорили столько слов о том, что брак будет для вида, но ведете себя с миледи так, что слуги уже загадывают, кто родится — мальчик или снова девчонка.
Граф посмотрел на слугу тяжелым взглядом, и тот пожал плечами:
— А что?! Какое «для вида», если все вот-вот произойдет!
— Ты для чего затеял этот разговор?
— Только лишь, чтобы узнать о вашем решении, — ответил Пепе с достоинством, протирая масляной ветошкой арбалетный механизм. — Если вы настроены развестись через год, то беспокойтесь побольше о судьбе леди Бланш… и о ее сердце.
— О сердце? Ты к чему клонишь? — спросил Ален резко. — Леди Бланш благоразумна, строга… даже слишком строга, — пробормотал он, а потом обычным голосом продолжил: — не волнуйся. Ни ее чести, ни ее сердцу ничего не угрожает.
— Я бы не был так уверен, милорд, — вздохнул Пепе и произнес нараспев:
Благоразумье и любовь, подчас,
Ведут смертельный бой в душе у нас. И если слишком долго бой вести,
То сердце разобьется на куски.
— Да ты и в поэзии поднаторел! — наиграно восхитился Ален. — Ну просто чудо, а не слуга! Может, прибавки к жалованию попросишь?
— Не паясничайте, вам не идет, — ответил Пепе важно. — Это из старинной баллады о разбитом сердце, если вам угодно
— А тебе не идет строить из себя великого знатока человеческих душ, — огрызнулся Ален. — Делай свое дело. Вон, пропустил обветшавшую тетиву. Немедленно поменяй! «Благоразумье и любовь, подчас…», — он хмыкнул и прикрыл глаза, показывая, что считает дальнейший разговор бессмысленным.
Но неосторожными словами Пепе разбередил его душу. Бланш… Ах, эта маленькая Бланш… Он вспомнил, как чувственно она ерзала на нем, делая массаж. Как горячо было у нее между ногами! Просто чудо, как он не воспламенился под ней! Хотя, какое там воспламенился — она убаюкала его, как капризного малыша. А может, опоила каким-нибудь сонным вином? Если она стряпает шоколад, то может и в сонных снадобьях разбирается?
Только сердцем Ален понимал, что если в чем Бланш и поднаторела, то в совершении добрых дел, а никак не в зельях.
Вчера она ушла, думая, что он уже спит. И перед уходом поцеловала его. Алену казалось, что ее поцелуй до сих пор горит на его плече. В тот момент он чуть не умер от счастья, даже не представляя, что тайные поцелуи женщины могут быть такими сладостными.
— Сэр Оуэн проявляет к миледи очень большое участие, — снова заговорил Пепе. — Хотя она сдержана с ним.
— Ты уже сто раз говорил мне, что встреча в Ренне была случайной.
— Говорил, — согласился слуга. — А теперь я думаю, она не была случайной. Он следил за миледи.
— Оуэн?
— Да еще и соврал, что это вы поручили ему присматривать за ней.
— Да мальчишка влюблен по уши, — проворчал граф и добавил тише: — И его трудно не понять…
— Но если вы соблазните леди Бланш так же, как леди Милисент…
Ален открыл глаза и посмотрел на слугу с раздражением:
— Заткнись, Пепе!
Но слуга предпочел не заметить этого взгляда и продолжал:
— Если соблазните, то вряд ли после этого сэр Оуэн будет испытывать к леди Бланш те же самые чувства, что теперь. Разведенная по графской прихоти девушка — это не то что разведенная женщина, которой поиграли и бросили, а если будет еще и ребенок от милорда…
Ален схватил со стола лук и наотмашь вытянул болтливого слугу вдоль спины. Удар не получился, да и Пепе успел отпрыгнуть, вовремя заметив опасность.
— Не смей говорить, что я желаю ей зла! — сказал граф, тяжело дыша и бросая лук. — И не ровняй ее с Милисент, если не хочешь получить еще палки.
Ого, как вы разозлились, — сказал Пепе, ничуть не испугавшись. — И даже правой рукой приласкали… Значит, лечение миледи действует?
Только сейчас Ален понял, что схватил лук правой рукой. Он пошевелил пальцами, и не почувствовал привычной боли.
Она и в самом деле почти прошла после того, как жена сняла с него браслет. По- крайней мере, теперь он спал спокойно до утра. Правда, сны ему снились вовсе не спокойные. В них Бланш тоже сидела на нем верхом, но только лежал он не на животе.
— Да она чудесница, — заметил Пепе. — Королевским докторам надо поучиться у нее искусству лечения.
— Поучиться доброте, — пробормотал Ален.
Все это и правда здорово смахивало на чудеса. На мгновение он суеверно подумал, что встретил ангела или одну из добрых фей, которые прежде повсеместно жили в Британи, если верить сказкам. Но нет, Бланш не была ангелом. Потому что ангела невозможно желать. А он желал эту девушку. Желал страстно, безумно, исступленно. Но и феей она тоже не была, потому что фею невозможно любить. Как невозможно любить ветер, дождь или радугу. А Бланш… Она вызывала любовь одним взглядом. Одним тайным поцелуем. В ней для него воплотился идеал женщины. Слияние духовного и телесного, небесного и земного — это губительное сочетание для простого смертного мужчины.
Ален всегда чувствовал ее рядом, помнил ее улыбку, смех, нежный голос, который иногда мог звучать, как стальной колокольчик. Он очень хотел бы найти в ней недостатки, но не находил. Потому что невинность, наивность и бескорыстие даже во вред себе не могут быть недостатками. Это добродетели.
— Что касается леди Милисент, — снова заговорил Пепе, очевидно, совсем потеряв страх перед своим господином, — не очень-то вы ей обрадовались, когда встретили ее в свите короля.
На это Алан ничего не ответил, хотя слуга явно желал подтверждения своим догадкам. Разве можно признать, что Пепе прав? Это означало признать, что ты настоящий ветреник.
Потому что увидев Милисент несколько дней назад, он ничуть не обрадовался. Напротив, почувствовал раздражение, хотя она была особенно хороша, и льнула к нему, как после долгой разлуки. Скорее всего, он был с ней невежлив, потому что так и кипел после выходки Бланш, когда она поманила его, а потом отказала — подразнив, как голодного пса косточкой. И даже более того, жемчужно-золотая красота Милисент стала казаться ему пустой, а ее болтовня — нелепой, лишенной тепла. Даже улыбка казалась ему фальшивкой. Ведь настоящая улыбка — добрая, нежная, ласковая, была только у нее. У Бланш.
Чертов Пепе вечно замечал то, что хотелось скрыть.
— Господин граф, миледи зовет вас обедать! — провозгласила Барбетта, появившись на пороге.