Рождественская сказка

Где-то на затворках сознания послышался голос матери, однако Элизабет не придала этому значения, закрывая веки.

Тем временем Элис, не получившая ответа, насторожилась, а едва услышала звук чего-то падающего, резко сбросила туфли и, не снимая плаща, ринулась в сторону звука. Едва переступила порог гостиной, как наткнулась на девушку, лежащую без сознания посередине комнаты. Вокруг нее валялись различные коробочки и бутыльки, а также пара таблеток, которые вывалились из рук.

— Бетти! Доченька моя, девочка моя! — женщина бросилась на колени и стала трясти блондинку за плечи, но тело оставалось неподвижно. Нет, нет, нет! — Бетти, дорогая, что же ты сделала? Я не могу потерять ещё и тебя! Ты не можешь так поступить со мной, слышишь?! — негнущимися пальцами достала из сумки телефон, быстро набирая номер скорой. — Сейчас они приедут, милая. Все будет хорошо, все будет хорошо, — повторяла словно мантру, держа дочь за руку и всхлипывая. Они должны успеть. Она не позволит никому отобрать у нее Бетти, ее маленькое солнышко. Они вместе пройдут через это, главное успеть. Успеть.

Девушку успели спасти, но ещё месяц она пролежала в клинике, проходя осмотр у психиатра, который выписал ей антидепрессанты и день за днём спрашивал о состоянии. Он говорил, что понимает ее боль и напоминал о ее близких, безумно за нее переживающих, советовал двигаться дальше, на что Элизабет лишь горько усмехалась. Все говорили, что прекрасно понимают ее, но это была самая настоящая ложь. Никто не знал, как громко она кричала по ночам от кошмаров. Никто не знал, как ее тошнило от собственного отражения в зеркале. Никто не знал этого гложущего чувства, которое резало сердце на кусочки и сдавливало грудную клетку, заставляя задыхаться. Поэтому она даже не пыталась делать вид, что ей лучше, выплевывая эти ебанные таблетки и устраивая очередную истерику, за что получала сочувствующий взгляд врача. Ее тошнило от этого лживого сострадания. Неужели она такая жалкая?

«Депрессия второй стадии» — ее официальный диагноз, поставленный после трёх месяцев того кошмара, что обычные люди называют жизнью. Лечением все также являлись антидепрессанты и психотерапия.

— У вас психогенная депрессия, Элизабет, — звучит голос психиатра, который смотрит на нее как на умалишенную. — Вам стоит чаще принимать препараты, надеюсь вы не забросили лечение? Оно рассчитано как минимум на полгода.

— Конечно, — ложь. Она смыла это дерьмо в унитаз в первый же день, как ей его дали, не желая и пытаться вылечиться. Бетти знала, что она не псих и ее не нужно заставлять глотать подобную дрянь. Единственный выход — потерять память и тем самым стереть тот проклятый день из ее сознания навсегда.

Позже Бетти сама стала не против антидепрессантов. Закинувшись двойной дозой, она могла проспать с десяток часов или находиться в состоянии амёбы пару дней, что давало ей отличную возможность не вспоминать о произошедшем. Но со временем это перестало помогать, а доза стала все увеличиваться, пока Элис и лечащий врач мистер Бломфилд не заметили изменения в поведении девушки. Теперь Бетти получала лекарства из рук матери, которая контролировала дозу. И последним способом стал суицид, но даже тут Купер просчиталась.

Спустя полгода успешного лечения (по мнению Бломфилда, а Элизабет к слову так совсем не считала) депрессия девушки перешла со второй стадии на первую. Мыслей о суициде не было (так говорила Бетти врачу, все ещё не спуская заинтересованного взгляда с ножика Тони), появился слабый аппетит, бессонница ушла, а на ее место вернулся сон длительностью не более четырех часов с ночными кошмарами, навещавшими девушку стабильно раз в три дня. Спустя время они стали появляться все реже, но не исчезли вовсе, иногда напоминая о себе.

Обезображенные лица с жуткими ухмылками, насмехающиеся над ней, кричащие так громко, что их крик ещё долго оставался в ушах, отображаясь звоном. “Он умер из-за тебя!”, “Как жалко, бедная девочка! Ха-ха-ха, жалкая!”, “Ты следующая” и многие другие фразочки, навсегда впечатавшиеся в память. После таких «приятных сновидений» Бетти просыпалась в холодом поту и не могла заснуть до утра, терзаемая своими мыслями.

Родители верили, что дела идут в гору и их дочь скоро восстановится. Элизабет исправно играла роль идущей на поправку, натягивая улыбку и придумывая веселые рассказы, иногда позволяя себе шутить, что несказанно радовало Элис и Гарольда. А потом приходила в общежитие и срывалась, рыдая в подушку и не засыпая до полуночи, вливая в себя кофе. Из всего ее окружения (которое состояло из нескольких человек, ибо после всего случившегося она замкнулась в себе) о настоящей Элизабет Купер знала только ее лучшая подруга Тони. Единственная, кто никогда не донимал ее глупыми вопросами и всегда готовая поддержать. Она часто укутывала Бетти в плед во время ее истерик и заваривала облепиховый чай, говоря, что все будет хорошо. Девушка знала, что ничего не будет хорошо, но продолжала благодарно принимать облепиховый чай и повторять, что Топаз самый нормальный человек на этой планете и без нее она наверное бы свихнулась.

«Ты и так скоро свихнешься, если продолжишь хлебать кофе по ночам в таких количествах» — отвечала ей шатенка, всерьез волнуясь за здоровье подруги. А в один момент ее терпение просто лопнуло, и она отобрала все оставшиеся пакетики, надёжно их спрятав (Элизабет догадывалась, что она их просто выбросила, но не стала об этом говорить). Прошло уже два дня с их нелепой ссоры, после которой они не разговаривали. Бетти мучалась от недосыпа, не имея возможности взбодриться, в чем винила Тони, а Тони была слишком горда для извинений, к тому же она не считала себя виноватой.

— Купер, ты заснула что ли? Ау, земля вызывает Бетти, — щёлкнула пальцами Топаз, заставив девушку вздрогнуть и вынырнуть из омута воспоминаний, а после недоуменно уставиться на подругу. — Я уже минут пять тебя зову, а ты все не отвечаешь. Все в порядке? — голос шатенки звучал немного грубо, но только бы глухой не уловил беспокойные нотки. Волнуется, хоть и не хочет показывать.

— Нет, — привычно отвечает Бетти, на что Тони закатывает глаза. Сколько бы раз она ни задавала этот вопрос, ответ всегда один. Зато честно. — Что ты хотела?

— Сообщить тебе, что через три часа у нас самолёт, — будничным тоном произнесла девушка, так, словно они изо дня в день путешествовали и в этом не было ничего необычного. В частности, Тони и правда ездила на родину на каникулы, чтобы навестить родителей, оставляя подругу в одиночестве, и девушка бы не соврала, если сказала, что дни без Топаз невыносимы. Она не раз говорила об этом напрямую (после смерти Теда блондинка старалась почаще говорить своим близким, что любит их, боясь в мгновение потерять кого-нибудь, так и не сказав самое важное). Антуанетта предлагала съездить вместе с ней, но Бетти отказывалась, не желая быть лишним звеном. К тому же, оказаться в чужой семье значило бы для нее целую поездку быть не в своей тарелке.

Купер кивнула и снова уставилась в окно, пока до нее не дошел смысл слов подруги.

— Погоди… Что ты сейчас сказала? — ошарашенно переспросила, глядя на довольное лицо Тони, которая явно наслаждалась сложившейся ситуацией и выпученными глазами Элизабет. Сюрприз, который она планировала, удался.

— Мы едем в Ривердейл на зимние каникулы. Мне надоело смотреть на твое кислое выражение лица, тем более я знаю, как ты любишь Рождество. И я подумала будет неплохо отпраздновать его… В другой обстановке.

Да, Бетти и правда любила Рождество. Эту атмосферу волшебства, запах ели и разноцветные огоньки. Когда на душе тепло, вся семья в сборе и вы вместе ждёте новый год, приготовивший для вас открытия, возможности и испытания.Элизабет отказывалась праздновать вот уже два года подряд, всячески избегая укоризненных взглядов отца и расстроенной матери. Она была не в силах целый вечер изображать обычного человека, который может спокойно веселиться и чувствовать себя счастливым. Потому что давно забыла это чувство счастья. Потому что не помнит, когда в последний раз искренне улыбалась.