Змеиное варенье

— Со второй. Если вы позволите подобные вольности в присутствии…

— Не позволю, не волнуйтесь. А кто же первая жертва?

— Сын княжьего повара.

— Хм… — я нахмурилась и отстранилась. — Нынешнего повара?

— Нет, конечно, — инквизитор облегченно выдохнул, избавившись от моей близости. — Вы же читали материалы. Тогда смерть Лешуа посчитали самоубийством, и это стоило его отцу места при дворе.

— Надо же… — мысли завертелись с бешеной скоростью. Как же удачно все получилось, даже ломать голову не пришлось, чем шантажировать Орфуа. Я уставилась в окно, прокручивая варианты. Повара непременно должны заподозрить в колдовстве. Мотив имелся — Орфуа устранил предшественника, наслав на его сына богопротивное колдовство. Да, именно так. А остальные… Да что тут думать? Больной безумец принялся устранять всех, кто пришелся ему не по нраву. Я подберусь к Орфуа поближе, наведу на него подозрение, подкину доказательства, если потребуется, а потом… Предложу свою помощь взамен маленькой услуги, в которой он не сможет мне отказать… Поцелуй Единого… Еще и денег можно будет стребовать… Да, точно, и кстати, не только с Орфуа… Заполучить бы в клиенты адмирала Мирчева или самого казначея… Но для начала мне нужно быть представленной ко двору князя…

— Чему вы улыбаетесь? — возмущенно спросил Кысей, нарушая стройность моих мыслей. — Как вы можете быть такой!..

Нет, я определенно не могу спокойно думать в присутствии инквизитора, словно наваждение какое-то! Еще и Софи с этой клятой брошью, от которой невозможно дышать…

— Я просто вспомнила страницы той книги, которую вы отказались читать. Знаете, я ее вам подарю, вы все-таки почитайте, ладно? А, вы же не знаете языка. Ладно, я лично переведу и перепишу ее для вас, а рисунки сделает Тень. Вы же не против, если на них будете вы и я?.. Ну чтобы вы легче смирились с неизбежным…

Я намеренно отстала от идущего впереди инквизитора, пытаясь собраться мыслями. Высокие мрачные переходы столичной Академии были мне слишком хорошо знакомы. Последний заказ банды Безумных Бардов. Атаман собирался после него уйти на покой и коротать остаток дней в собственной таверне в каком-нибудь маленьком прибрежном городке. Всего лишь надо было украсть реликвию заступницы Милагрос из церковной сокровищницы. Всего лишь… Он обманом отправил меня с ней подальше из города, словно почуяв подвох со стороны заказчика. Когда я вернулась, атамана уже успели схватить, судить и даже вынести приговор, а на Цветочек объявили охоту. И хотя я была связана обещанием не мстить и вернуть заступницу Милагрос в эти стены, но демон меня раздери, атаман, если я это сделаю просто так. У клятых церковников не только купель пересохнет. Когда реликвия вернется сюда, от этих стен камня на камне не останется… Но она вернется, как и обещано… Я злобно хохотнула, но осеклась, остановившись взглядом на фигуре инквизитора. Господи Единый, ну почему он вечно все портит?

Инквизитор шел достаточно быстро, и я за ним не поспевала, пришлось перейти с шага на бег. Я догнала его и пошла рядом, искоса заглядывая в суровое сосредоточенное лицо. От красавчика надо было срочно избавляться, слишком тяжело сосредоточиться на деле в его присутствии. Вот если бы он не упрямился, насколько все было бы проще…

Кысей толкнул тяжелую дверь анатомического театра и оглянулся на меня.

— Проходите, — пропустил он меня вперед, а я вдруг поняла, что он страшится собственной слабости перед видом мертвого тела. Я захотела съязвить и предложить ему надушенный платок, но сообразила, что тот остался в кармане соболиной накидки. Кысей подтолкнул меня и зашел следом в зал.

Все остальные уже были в сборе. В центре полутемного зала на ярко освещенном столе лежало тело, вернее то, что от него осталось. Ровно до половины это был лишь освежеванный кусок мяса, и только нижняя часть позволяла определить, что перед нами тело юноши. Особенно кошмарно выглядело лицо, которое превратилось в застывшую кровавую маску с выкатившимися глазными яблоками. Широко оскаленный в злобе безгубый рот навсегда замер в крике. Я с тревогой взглянула на Кысея, который застыл столбом, опустив взгляд вниз.

Кардинал Яжинский недовольно спросил:

— Вы все-таки привели ее, господин инквизитор? Поразительное упрямство…

Высокий тип в магистерской мантии сухим и скрипучим голосом язвительно заметил:

— Кажется, господину Тиффано нехорошо… Слабость, недостойная сана инквизитора.

Кысей сжал кулаки, но головы не поднял. Мне вдруг стало обидно за него. Я и сама бы с удовольствием прошлась по его больному месту, но терпеть это от других — увольте! Я поднесла ладонь ко рту и охнула:

— Простите м-м-меня, — пролепетала я. — Мне… н-н-нехорошо…

Я схватилась за инквизитора и прошептала:

— Мне надо на свежий воздух…

— Начинайте без них, — властно махнул рукой толстяк в церковной мантии, очевидно верховный каноник, о котором говорил Кысей. — Вы же не против, гаш-и-ян Иль Чжи?

Гаяшимец преклонных лет милостиво кивнул головой, его лицо, в отличие от всех прочих, могло своей невозмутимостью соперничать с камнем.

Я вытащила Кысея за дверь, где он глубоко вздохнул и тут же попытался меня отчитать.

— Заткнитесь, господин инквизитор! — рявкнула я и приперла его к стенке. — Дайте сюда!

Я выудила из ворота его мантии святой символ и сдернула цепочку вместе с ним.

— Что вы себе позволяете? — возмутился инквизитор, перехватив меня за запястье.

— Я не хочу краснеть за вас перед столь важными особами, когда вас стошнит, ровно девицу трепетную. Поэтому смотрите внимательно на святой символ и слушайте мой голос.

Он удивленно замер, а я стала мерно раскачивать перед его лицом священную побрякушку. Она была из серебра и очень удачно приковывала к себе взгляд.

— Вы слышите только мой голос. Только мой голос. Мой голос. Только он. Один… Два… Три… Четыре… Пять… — побрякушка раскачивалась в такт счету, и глаза у инквизитора затуманились. — На столе перед вами лежит кусок мяса. Обычное мясо. В комнате пахнет, как на рынке у торговца. Рыбой, фруктами, пряностями. Пахнет гвоздикой. Пряной гвоздикой. На счет пять вы проснетесь и зайдете в комнату. Вы извинитесь за меня и скажете, что у госпожи Хризштайн слишком слабый желудок. Один… Два… Три… Четыре… Пять…

Инквизитор очнулся и какое-то время в замешательстве смотрел на меня. Я протянула ему цепочку и сказала:

— Пойдемте, а то все пропустим. Вас не будет тошнить, не бойтесь.

Он раздраженно вырвал у меня из рук свою драгоценность и пробормотал ругательство, а я подумала, что стоило бы навязать ему еще и желание меня поцеловать. Ладно, успеется. Никуда он от меня не денется.

— Вам уже лучше? — ядовито заметил магистр.

— Прошу прощения за госпожу Хризштайн, ей еще нездоровится после морского путешествия, — твердо ответил инквизитор и устремил недрогнувший взгляд на тело. — Надеюсь, мы ничего не пропустили.

Выцветшие глаза магистра испытующе оглядели Кысея, но тот замер и не шевелился. Желчного вида старик умело разделывал тело, он уже успел вскрыть грудную клетку и теперь исследовал внутренние органы, сопровождая свои действия ворчливыми замечаниями:

— Сердце без видимых изменений. Взвесить. Легкие чистые… Гортань на месте… Так, что тут у нас…

Гук Чин сидел рядом на столе и неторопливо чистил яблоко. Тонкая полоска яблочной кожуры вилась бесконечными спиралями, словно змеиная кожа, завораживая и пугая. Мара предстала передо мной именно в том облике, который я помнила по гарему. Пятнадцатилетний жестокий мерзавец, издевающийся над теми, кто слабее. И как будто вновь перед глазами стала иная картина. Подрагивающие освежеванное тело любимой левретки Матушки Ген, еще живой, подвешенной на ветке дерева в саду. Глупая собачонка раздражала и меня, но я терпела ее присутствие ради старшей жены хана, а вот малолетний ублюдок… Впрочем, слезы Матушки Ген ему аукнулись. Той же ночью я пробралась на мужскую половину и преподала такой урок его заднице, после которого он две недели не вставал и испражнялся кровью. Отцу он не посмел ничего сказать, зато меня люто ненавидел и боялся до исступления. Потому что к тому времени я уже была любимой наложницей хана и вертела старым болваном, как хотела.