Страница 9 из 16
Говорили, что тогда с получением мастерской Аникушину помог случай. Скульптор победил на конкурсе проекта памятника Ленину к столетнему юбилею, и будущую восьмиметровую фигуру вождя просто негде было делать. К тому времени Ленинград уже украшали его знаменитые памятники Пушкину на площади Искусств и Бехтереву у здания Психоневрологического института.
Конечно, Михаил Константинович Аникушин – это очень заметное имя в искусстве. Теперь уже можно смело говорить, что без его памятников Петербург – Ленинград имел бы другое лицо. В мастерской величие скульптора без лишних пафосных слов читалось в исполненных работах. Их были сотни, а здесь показывалась только самая малая часть. Тема блокады, героического подвига и бесконечных человеческих страданий. Бойцы и горожане, измученные голодом, обстрелами, бомбежками, уже почти бестелесные, но так и не сломленные. Это прожитые Мастером фронтовиком страшные символы военного времени. Целая коллекция станковой скульптуры, изображавшая его современников: рабочие, актеры, балерины, композиторы, ученые. Отдельно показывалась работа над образами русских литературных гениев. Возможно, это самое лучшее, что создано скульпторами за советский период. Замечательным было то, что в мастерской прослеживался весь путь творческого поиска нужного образа. Каждая их деталь под патиной времени сохранила отпечатки пальцев Мастера…
Божественная раскованность Пушкина, читавшего свои стихи, сменялось печалью и какой-то мудрой человеческой усталостью у Чехова. Над такими образами Мастер трудился всю жизнь и сам постепенно менялся вместе с ними. Вознесенные на свой высокий пьедестал, они по-прежнему принадлежали нам, тем, кто так любил их и помнил с самого раннего детства. Они у Мастера всегда оставались земными людьми. Созданные образы сохраняли необычную открытость, почти этюдные черты достоверности и легкой незавершенности. Они как бы спускались к нам. Кто-то потом назовет все это лирикой и отходом от принципа монументальности, другие – особым проникновением в образ…
Иван задержался возле высокой глиняной модели, и они стали с интересом рассматривать ее.
– Таким памятник Чехову установили в Москве, в Камергерском переулке. Он самый последний из его крупных работ. В чертах писателя передана какая-то собственная усталость Мастера, будто он уже прощался с нами. В мастерской свет хороший для просмотра, мягкий и рассеянный: живое небо, закрытое низкими питерскими облаками…
– А мне кажется, что здесь Чехов чем-то похож на Дон Кихота. Особенно в этом ракурсе, – прошептала Марья.
– Что же, может быть. Творческий путь самого скульптора тоже не был увенчан одними лаврами, – согласился Иван..
Кажется, они немного опоздали сюда к началу основных мероприятий. После своего путешествия среди скульптур, Иван с Марьей снова заглянули в большой зал. Прежде здесь стояла подвижная платформа с выдвижным краном и кабиной для работы скульптора на различной высоте. Сейчас там шел какой-то театрализованный концерт. Внушительные фигуры зубастой акулы Каракулы и ушастого смешного слона, говорили, что сейчас это пространство чаще использовалось для детских занятий.
Они осторожно прошли через зал и оказались в помещении, где девушки-скульпторы лепили из голубоватой глины рельефы-портреты посетителей на большом металлическом щите. Дух великого Мастера незримо витал над головами собравшихся гостей и заряжал особой энергией. Можно было попробовать сделать что-то самому. Войдя туда, Иван не колебался ни минуты в том, что сегодня будет лепить. Он только немного присматривался вначале, как будет это делать, как правильно держать в руках инструмент.
Марья глянула на него расширенными от волнения глазами и послушно села рядом на высокую вращающуюся табуретку. Теперь она стала его моделью, натурщицей. Работа у Ивана как-то сразу пошла, даже зрители появились. «У вас красивая модель, – сказала ему работавшая рядом скульптор Виктория. – Посмотрите, какие у нее глаза, ресницы и линия губ, как интересно уложены волосы. Все это будет здорово смотреться в будущем рельефе»…
По правде говоря, у Марьи действительно хорошее для лепки лицо, его легко находить в создаваемом образе. Прежде всего, Иван смело вычертил нужную ему форму и убрал все лишнее с доски. Даже сам не понимал, откуда у него возникла такая уверенность. К глине Иван давно не прикасался, это было увлечением детских лет. После определения основного контура, можно было преступать к детальной отделке линий профиля. Он открывал ее лицо для себя заново. Это казалось ему странным, ведь черты любимой женщины были хорошо знакомы ему. Сколько раз он с нежностью касался ее лица ночью, рисовал его в своей голове. Повторяя черты Марьи в мягком податливом материале, Иван почти физически ощущал свое прикосновение к ее губам, изгибам волос. Работа увлекала его, время летело быстро. Все это казалось ему фантастическим действом, открытием нового душевного состояния.
Любовь – не просто обостренное чувство или посланное искушение. Сейчас это возможность отдать себя всего, без остатка. Нарисовать Марью или вылепить из глины – значит суметь ей рассказать о своих чувствах.
К этому времени Марья почти не позировала ему, и он попросил ее вести себя свободно, как в жизни. Вот и еще одна деталь оказалось пойманной – неуловимое движение губ и улыбка Марьи. Кажется, сейчас они творили вместе, одновременно переживали ощущение своей близости. Марья неотрывно следила за работой его рук. Бесформенный кусок глины все больше приобретал ее черты. Теперь Марья слышала его признание, которое прозвучало для нее громче любых слов.
Она хорошо знала его длинные тонкие пальцы. У Ивана они были чувствительными и легко отзывались на ее внутреннее состояние. Марья любила такие прикосновения, это заменяло красивые и нежные слова. В такие моменты желание постепенно нарастало в ней и превращалось в совершенно неуправляемую лавину. Марья никогда не умела рисовать и лепить. Она не знала, нужно ли ей было это для жизни. Знает ли Иван, как она его любит? Для нее это так же естественно, как возможность жить или дышать, потому что без любви к нему все вокруг теряло всякий смысл..
Скульптор Виктория лишь изредка поглядывала на работу Ивана и почти не подсказывала ему. Когда он положил инструмент и снял рабочий фартук, Виктория одобрительно заметила: «У вас совсем неплохо получилось для такого быстрого этюда. Очень похоже. Улыбка заметно оживила изображение. Вообще, настоящая скульптура – это 360 раз повторенный рисунок»…
Иван не ожидал от себя другого, знал, что сегодня должно было получиться. Этой ночью в мастерской ему незримо помогал сам Мастер. Теперь он придирчиво разглядывал свою работу. «Жаль, что всего этого нельзя взять с собой. Ночь пройдет, а утром глиняные портреты сломают», – сказала Марья.
«Иногда ход работы важнее ее результата. Все пережитое теперь останется с нами», – Иван коснулся рукой своей груди, словно показывая, где теперь хранилось созданное им творение…
Марья сделала несколько фотографий на свой телефон, но полученное изображение давало сильное искажение. Оно не хотело уходить отсюда. «Пусть твое изображение проведет остаток своей жизни здесь, – улыбнулся Иван. – Это очень достойное место». Ему совсем не было жаль своей работы. В этих стенах создавалось много другого, более достойного.
В это время на деревянной лестнице, которая вела на второй этаж, началась оживленная фотосессия. Девушка с голубыми волосами, завернувшись в серебристую тунику, изображала ожившую античную статую.
Иван и Марья вместе вышли на улицу. Над крышами домов полыхал закат, где-то в темных кустах защелкал соловей. Нет, не зря именно такую ночь для своих действий выбрали всякие потусторонние силы, что-то в ней было за пределами обычного разума…
– Ты слышишь?
– Да, конечно. Только этот маленький певец сегодня опять надел свою шапку-невидимку.
– Как странно качнулась ветка…
– Это лопнула почка, и родился новый зеленый листок…
Теперь они лежали рядом и смотрели в окно. Над ними в утреннем небе плыли облака, похожие на большие океанские корабли. Иногда Иван замечал там какие-то фигуры, чьи-то лохматые головы и сплетенные руки. В этот момент комната исчезала, и у них возникало ощущение полета.