Страница 53 из 59
Глеб Никитин поднялся по ступеням и вошел в церковь.
Прямо за дверью невысокая, пожилая, как показалось Глебу на первый взгляд, женщина подметала пол.
Он осторожно остановился, чтобы невзначай не испугать ее и тихонько кашлянул.
Поправив глухой платок на голове, худенькая женщина спокойно взглянула на вошедшего. Не выпуская из рук веника и жестяного совка, спросила:
— Вы что-то хотели?
— Да. Я знаю, что здесь можно поставить свечки за упокой, так ведь?
— Правильно. А за кого вы хотите ставить? Имена-то, говорю, какие у вас?
— Мария и Сергей.
— Проходите.
Уборщица прислонила свои принадлежности к краю конторки, заглянула за нее, наклонилась к каким-то ящичкам, подала Глебу две тоненькие, почти невесомые свечечки. На пороге внутренних дверей перекрестилась и привычно опустила голову.
— Вот здесь, так. Зажечь можно от других, а ставить лучше вот так.
И сразу же незаметно отошла за спину Глеба. Через некоторое время от входа послышались слабые ведерные звуки и тихие размеренные шлепки мокрой тряпки.
…Не выходя на крыльцо, Глеб остановился.
Огляделся.
Темные стены, календари, рукописные объявления. Плоскость конторки была заставлена церковными книгами, крохотными иконками и бумажными цветами. Большая латунная кружка блестела какими-то сложными узорами, заклеенными бумажкой с прямым компьютерным текстом. «На устройство и благоденствие приходского кладбища». Маленький прозрачный пакетик с вареными яйцами, карамельками и печеньем стоял на конторке рядом со старенькой хозяйственной сумкой.
Глубоко засунув руку во внутренний карман куртки и пошарив там, капитан Глеб высыпал на ладонь изогнутые, обожженные и перекрученные медяшки. Внимательно посмотрел на них, качнул в ладони, перекинул костровые деньги из руки в руку.
«Этим самое место на кладбище.»
Подошел к конторке и тщательно, одну за одной, опустил монетки в кружку.
Быстро, почти бегом, Глеб вышел на крыльцо, жадно вдохнул свободного живого воздуха. Почти сразу же вернулся.
— Это вам. У меня есть личная просьба.
Женщина удивленно взглянула на пачку протянутых ей денег и в изумлении прикрыла рот краем платка.
Перевела взгляд на Глеба:
— Это же очень много.
Чтобы успокоить ее и правильно все объяснить, Глеб взял уборщицу за руку. И пошатнулся.
…Его руки держали горячую и сильную, все еще молодую ладонь.
Глаза женщины внезапно сверкнули, она молча красиво поклонилась Глебу:
— Прошу вас, поправьте тот памятник, на аллее, черный, «Младенец Лизанька». Хорошо?
Как приятно идти по солнечной улице, не спеша, не ожидая ничего плохого… Праздничные люди вокруг улыбаются, знакомые здороваются, дети грызут большие румяные яблоки, женщины шуршат воздушными одеждами…
Что-то заставляет меня тревожно обернуться…
Из первомайской толпы вдруг высовывается низкое страшное лицо, плюет на мою чистую белую одежду, громко выкрикивает очень грубые, ужасные слова и скалит при этом кривые грязные зубы.
…Скорее уйти, убежать, скрыться! Как же это?! Ведь все было уже позади, ведь мне обещали… Вот большая подворотня, дом номер двадцать семь, там нет участливых, переполненных своей радостью людей… Без них не так стыдно, нужно подождать, в одиночестве… без людей, никого рядом мне не надо… все пройдет. Там, в кирпичной купеческой стене лежат маленькие золотые деньги. Да-да, точно!.. Ведь все вокруг говорят, что именно в этом доме лежит много золота, найти его может только удачливый и хороший человек…
Кирпич сам крошится по краям и выпадает под ноги…
Из темной дыры сквозь истлевшую серую тряпку все быстрей и быстрей сыплются на землю небольшие желтые монетки… Их много, становится все больше, так тяжело держать… уже подгибаются ноги… Куда спрятать? Как, чтобы никто из людей не знал… Ведь обманут или будут завидовать… Нет-нет, что вы! Не выброшу, ни за что!.. Рядом раздается тоненький детский плач, нужно помочь, обязательно помочь! Спасти!.. Как? В руках золото, много золота… а как? Ведь плачет… рядом плачет… Выбросить? Спасти?..
— Проходи. Ты чего это удумал, с утра-то пораньше? Вчера не наговорился?
Капитан Глеб хотел было громко и убедительно ответить, но спохватился, приложил палец к губам.
— Не волнуйся, Антонина уже ушла. Она по понедельникам в утреннюю смену.
— Ну, тогда держись…
Глеб обнял и закружил по коридорчику Виталика, обтирая его спиной близкие обойные стены.
— Получилось, Панса! Все получилось!
— Оставь ты меня, сумасшедший! Чего еще у тебя там получилось-то?
— Не там, а здесь! И не у меня, а у нас! Мы чемпионы, Виталь!
— Да не ори ты так. У нас пенсионеры за стенкой живут. Они же поздно просыпаются.
— Хорошо. Чай у тебя есть? Горячий, сладкий… И пирожки, а?
— Пирожками его с утра еще тут потчуй… — по Виталику было видно, что ворчать он будет от силы две, максимум три минуты.
— Садимся.
Капитан Глеб первым плюхнулся на привычный диванчик.
Сцепив ладони за головой, он дерзко и загадочно уставился на присевшего рядом Виталика:
— Ну, ты что, так ничего и не понял?!
— Чего это не понял-то… Все прекрасно понял. Вчера они тут всей гурьбой до поздней ночи миловались друг с другом. Когда у меня спиртное закончилось, так в обнимку и уехали. Одну машину на всех вызвали. До хрипоты спорили, кто из них за такси платить будет. Один орет: «Я, я!», другой — «Ни фига, я банкую!» Марек еще тут под ногами у всех мешался, все нудел, что он виноват, что деньги с него причитаются. Вот. Правильно я понял?
— Конечно! Ты просто супер!
— А ты меня так вчера нехорошо…
Предельно отмобилизованный и еще со вчерашнего вечера готовый к подобным упрекам, Глеб Никитин смешно сполз с диванчика на пол и встал перед Виталиком на колени:
— Не вели казнить, вели миловать!
Панас радостно, уже больше не в силах сдерживаться и заботиться о сне престарелых соседей, загоготал:
— Да ну тебя, Глебка! Опять ты за свое!
Не поднимаясь с колен и строго, исподлобья, поглядывая на Виталика, Глеб требовал ответа:
— Прощаешь? Скажи, прощаешь?
Виталик соскочил с дивана и очень похоже встал на колени напротив:
— Тогда и я так же!
— Это не дело. Мы становимся похожими на вежливых японцев. Лучше тащи пирожки. И чай. Обязательно сладкий!
Усаживаясь на свое любимое место среди лебединых подушек и одновременно отряхивая брюки, Глеб задумчиво посмотрел на Виталика:
— А ты ведь сегодня мало спал, дружище…
Виталик отмахнулся от него, не отвлекаясь от плиты.
— Говорю же, наши гаврики почти до часу ночи тут колобродили. Тебя через раз вспоминали. Я ведь, честно скажу, боялся, что ты уедешь, а у нас все так и останется. Думал ведь, что ты волну-то поднять поднял, про наши взаимоотношения, а кто дальше расхлебывать будет? Тебе с вареньем?
— Виталь, на твой взгляд, все получилось?
— Легче всем стало и мне тоже. Говорили-то под конец мы про разное, планы строили, как на рыбалку вместе выбраться, Марек в гости приглашал к себе всех, семьями. Сегодня он за какими-то лекарствами для Назара в Москву поедет. Галине, чувствую, недолго осталось королевствовать-то. А может, и нет… Не знаю. Как они сами решат.
— У тебя-то Серый деньги брал?
Панас поджал губы:
— Ты же говоришь, что все, проехали, а сам… Ну дал я ему тыщу. В апреле, с получки. На улице около Дома культуры его встретил. Жалко было очень, вот я и дал. Тыщу рублей. А чего тут такого стыдного-то?
— Ничего, не кипятись. С деньгами на похороны я уже все решил, так что ты особо-то не задумывайся над этим, ладно?