Сломанные куклы

Закашлявшись, Серега сильно отхаркался, встал к печке, сплюнул на дрова.

— Пробовал я после этого «бизьнесом» заниматься, но как-то опять не удалось, и ведь все как надо делал, по уму, на мази такое хорошее дело было! Эх… Не повезло, понимаешь… Да чего я тебе тут толкую, небось тебе уже про все это раньше меня доложили.

— Чем сейчас живешь?

Серов внезапно сунулся под абажур, блеснул навстречу сумасшедшими глазами.

— Во! Смотри, Глеб! «Пикалка», кормилица моя ненаглядная!

Неожиданно он вскочил, опять подбежал к печке, резво вытащил из угла неуклюжую металлическую рамку, укрепленную на короткой, толстой, похожей на черенок лопаты, палке. Так же сноровисто Серый достал из шкафа противогазную сумку, обмотанную тонким проводом, и лихо напялил на голову большие черные наушники.

— Мне мужики знакомые на заводе генератор подобрали, остальное я сам по журналу сделал, откалибровал как надо, работает дай боже!

Капитан Глеб почувствовал неприятное волнение.

— Послушай, а для чего тебе все эти дурацкие причиндалы? В войнушку, что ли, с тем дедком на воротах играете?

— Не, что ты! Тут другое… На реке, ну на Стрелке, знаешь же, раньше, в царские-то времена, баржи стояли, разгружались, купцов там всегда было видимо-невидимо, бурлаки пьянствовали, весь берег кабаками был тогда заставлен. Вот я с моей «пикалкой» и брожу там иногда. Монеты нахожу старинные, пуговицы с орлами, крестики разные под берегом-то иногда вымывает. Всяко бывает… Москвичи приезжают иногда за этими вещичками, вот я им, что найду, выгодно и толкаю. Но знаешь, это пока все мелочь, я верное место знаю, где не такими редкостями можно разжиться, крупняк там точно есть; если правильно ухватить, то на всю жизнь хватит!

Увлеченно размахивающий под абажуром длинными руками, весь опутанный проводами, с неуклюжими наушниками на лохматой, нечесаной голове, Серега был страшен.

— Прикинь — покопаешься в обрыве полдня, скинешь по-быстрому, что нарыл, перекупщикам, чекушечку возьмешь, согреешься! И так хорошо становится! И с другими мужиками можно душевно поговорить, и выпить за компанию, там много кто чего путевого рассказывает, роются там по-разному, и с завода приезжают в выходные, из зверушника моего тоже есть несколько ребят. Там у нас своя такая команда организовалась!

Давай, прячь вон под коврик у печки, ну под любой его угол, какую-нибудь мелочугу, медную или беленькую, все равно, угадаю где! Я отвернусь.

Капитан Глеб порылся в карманах. Вытащил монетку, наклонился к домотканому тряпичному половичку.

— Все? Готово?

Сверкая глазами из-под косматых бровей, Серов начал кружить с палкой по комнатке, вслух комментируя свои действия:

— Нет, нету, не здесь… Стоп!

Он застыл на месте и наклонился к полу вместе со своим сооружением.

— Эх, нет! Это гвоздь в половице свистит. Сейчас я твою монету найду, сейчас… Во, здесь!

Торжествующе поднял руку:

— Скорей всего медяк. Пятьдесят копеек. Под правым углом. Точно?

Не дожидаясь ответа Глеба, который как завороженный наблюдал за этим поразительным и диковатым танцем, Серега бросился к половичку:

— А! Что я говорил?! Моя родная все насквозь видит! Знаешь, на берегу с этим агрегатом дробину можно найти! А летом я на курганы планирую походить, там вообще такое! Слушай, а давай вместе! Как тогда, в школе, на велосипедах, на весь день…

Внезапно Серега замолчал, словно потух.

— Это самое… Зачем ты ко мне-то приехал?

Глеб подошел к нему вплотную, тронул за плечо:

— Бросай свое шаманство, давай-ка лучше за жизнь поговорим. Садись.

Волоча по полу палку с рамкой, Серов дошел до дивана и, усталый, опустошенно плюхнулся на свое скрипучее лежбище.

— Хоть ты здесь и замуровался, но наверняка лучше меня знаешь, что там с нашими-то происходит. Какое-то мутное настроение у всех, пересобачились, злятся друг на друга. В чем дело, не объясняют толком, кто не может, кто не хочет. Может, ты что знаешь, а, кладоискатель? Из-за чего это все началось? Ведь перед Новым годом, когда я приезжал, вы ведь все так мирно жили!

Серый почти лежал на диване, разбросав по сторонам безвольные руки, смешно вылезающие из коротких рукавов телогрейки.

— Чего ты от меня-то хочешь?.. Ради бога, оставь меня, ничего мне не надо.

Он приподнялся на локте:

— Тебе-то зачем все это, Глеб?

Едва не сбив абажурчик головой, капитан Глеб Никитин резко наклонился над Серовым:

— Затем, что мы вместе столько лет дружили, вместе пацанами на реке и тонули, и спасали друг друга, а сейчас вы тут как в змеюшнике, готовы друг другу головы открутить…

Шагая вокруг стола, Глеб пнул сбившийся половичок.

— В Назара сегодня утром стреляли. В больнице он сейчас. По-твоему, это добрый боженька вразумляет его так утиной дробью, а? И я при этом должен сопли распустить и с тобой вместе на этом вонючем диване с горя завалиться?

— Ка-ак стреляли? — Серый бестелесно, почти без усилий выпрямился и нараспев, будто задыхаясь, начал говорить.

— Ты не врешь, Глеб? Честно? А кто это с Вадиком-то так?

— Не вру. Сегодня, пока мы с ним яхту к выходу готовили, какая-то сволочь пальнула в него — он на палубе один тогда был. А вчера вечером, в парке, молодняк нас с Панасом вздумал из города кулаками прогонять, причем по-свойски, будто мы с ними тыщу лет знакомы… Ты вот спрашиваешь, что мне здесь от всех вас надо? Ни-че-го! От вас — ничего. Просто сам, лично, хочу перестать удивляться, глядя на вас. Но пока не получается. То Данилов про Назара загадками говорит, то Марек тоже странно так от рыбалки с нами отказался, чего-то темнит. Отчего же это все? Не подскажешь, Сереня?

Серега встрепенулся, перебил:

— Ну что ты, Марек-то добрый! Он просто нервничает иногда. А так он добрый…

— Назар тоже добрый?

Что-то похожее на улыбку осветило лицо Серова.

— Вадик ко мне в гости приезжал. Они с Жанной вместе приезжали, колбасы всегда привозили и рыбы копченой. Жанна тоже хорошая, добрая. Они когда первый-то раз ко мне заехали, так я еще здоровый образ жизни вел. Жанна только вроде как из Москвы вернулась…

Серега быстро смахнул слезу корявыми пальцами:

— По выходным я тут все ходил на лыжах до насосной станции. С утра как-то тоже пробежался, переборщил малость, устал почему-то. Наверно, снег тогда был еще мокрый, не знаю… Обычно-то ведь и внимания не обращал на это. Иду, ноги гудят, считаю про себя: «Осталось до поворота два километра… После кустов — километр. До развилки двести метров». Только и мыслей, чтобы добраться до дачи. Думаю, вот перейду дорогу, открою замок на двери — и в люлю! Доплелся до места, поставил лыжи у дверей в сторонку, шнурки на ботинках даже до конца не стал развязывать, так стянул. Носки тоже все мокрые были, только пар от них валил. Лениво так было чего-то тогда, наверно, от усталости. Дрова-то у меня в печке уже заранее были приготовлены, а в ведерке уголька немного еще оставалось. Солярки плеснул на дрова-то, враз занялось… Ну, пока чай кипятился, я носки сухие одел. Хлебанул горяченького и, не раздеваясь особо-то, завалился на диван. Хорошо было! Только начал сон видеть, как кто-то в дверь заколотил. Вот, думаю, ешкин кот, принесло ведь неприятеля!

Открываю — на крыльце Вадим с Жанной! Он руки трет с холода, дует на них, улыбается. Говорит мне: «Понимаешь, мы тут проезжали мимо тебя… Думаем, дай зайдем в гости». А Жанночка смеется, снежки лепит перед крыльцом… Ну, пока я чухался, Назар втащил меня за дверь, припер к стенке, стал уговаривать: «Серый, понимаешь, край как нужно! Шанс подвернулся! Давай оставь нас тут, ага…».

Ну, я как дурак стою. Никуда не хочется идти, устал как собака, но ребята-то ведь хорошие, да и историю их знаю уже не первый год… Я Назару кулак за спиной показал, а сам так, как швейцар в отеле каком заграничном, улыбаюсь: «Пра-а-ходите! А я как раз на лыжах собрался походить, все уже приготовил, а вы в гости тут некстати!» Жанна тогда все поняла, на Вадика рассердилась даже немного. Я быстренько лыжи напялил, говорю ей: «Нет, нет, что ты, Жанна! Я тут каждое воскресенье хожу на лыжах, и сегодня мне по режиму надо. Вы тут пока без меня печку протопите, чайку попейте, а я пробегусь в удовольствие». Назар мне за дверью шепнул тогда еще: «Полтора часа, понял?!» Я ему тоже: «Ага, большущее спасибо!». Хорошо хоть, что часы с собой тогда успел захватить. Сначала плелся сорок пять минут прямиком в открытое поле. Голова тогда стонала, ужас просто! Ботинки мокрые с утра, тяжелые, глаза слипаются. Холодно уже вроде как стало после обеда-то, знобило меня тогда, да и смеркаться уже начало. Я все на часы смотрел. Потом быстренько повернул за досаафовским аэродромом. Как я ни старался тогда идти помедленней — все никак не получалось. Удивлялся еще, что шаг прибавляется сам по себе. Ну, я останавливался частенько, ждал три-пять минут, потом снова топал. Короче, через час тридцать две минуты я вошел в дом. Представляешь, а голуби как сидели на диванчике, так и сидят, за руки держатся, даже чаю не заварили… Думаю, тьфу, черт возьми! И стоило мне так тогда страдать… Но все равно, ребята-то душевные.