Моя профессия спаситель

Празднование проходило в два этапа, которые так и именовались: большой и малый. Большой подразумевал ресторан, торжественные речи, «парадные» подарки и сбор всех мало-мальски знакомых. Малый отмечался кулуарно, в кругу семьи. Но это еще не значило, что без размаха.

Дня за два до торжества бабушка поднималась с кресла-качалки, откладывала в сторону газеты и лупу, цепляла на нос очки-половинки и воцарялась на кухне. На самом деле воцарялась, для нее там ставили кресло, сильно смахивающее на трон. Вот с него-то бабуля и управляла специально нанятым поваром и четырьмя кухарками. А поскольку старшая Сатор всю свою сознательную жизнь выступала в немалых аудиториях, в курсе тонкостей праздничного меню оказывались все соседи.

После того как Особенный обед был готов, повар клятвенно заверял, что никогда в жизни больше на такое не согласится. Как правило, клятва держалась до следующего торжества.

Пока бабушка готовила, дед отправлялся добывать вино. Этот процесс тоже не отличался простотой: нанимался специальный экипаж с очень плавным ходом, чтобы — не дай лорд День! — не взболтать осадок и не растрясти благородные напитки. Вот в этом экипаже дедуля объезжал всех столичных торговцев по очереди, так же по очереди доводя их до нервного срыва. А поскольку старший Сатор в свое время получил профессорское звание в области психиатрии, делал он это филигранно.

Его дочь, виновница торжества, никакими регалиями не обладала и вообще была далека как от медицины, так и от науки, зато имела немалый житейский опыт. Потому вместе с виноторговцами стенали продавцы готового платья. Естественно, госпожа Сатор напрочь забывала о своем дне рождении и вспоминала о нем, когда родственники напоминали. Понятно, за двое суток до торжества к портнихе обращаться поздно, оставалось лишь по магазинам ездить и брать, что дают, потому как, ясное дело, ничего приличного в продаже не имелось.

Любая женщина подтвердит, что это просто ужасная, неописуемо кошмарная ситуация, способная довести до инфаркта, инсульта, паралича и столбняка разом. Поэтому госпоже Сатор приходилось себя успокаивать всеми доступными средствами. Ну не портить же родным праздник слезами! И к тому, что дают, покупалась шубка, колечко, пара-другая туфель по сезону, ну так, по мелочи.

Ее супруг-академик тоже не дремал, а одышливым стокилограммовым сайгаком скакал по ювелирным лавкам и скупкам, отыскивая дражайшей жене подарок. С его выбором имелись свои нюансы.

В общем, в подготовке к празднику не участвовали только Анет и дядюшка Лангер. Второй оставался в стороне, потому как, по утверждению бабули, только от одного его вида сливки сворачивались. Ну а первая была еще маленькой, чтобы помогать взрослым. Сначала от девочки требовалось лишь нарисовать маме картинку, потом в ход пошли вышитые салфетки, ну а последние несколько лет нежная дочь ограничивалась букетом.

И, кстати, в данном случае младшая Сатор нисколько не протестовала, хотя обычно упоминания о ее чересчур юном возрасте доводило Ани до белого каления. Но гордость гордостью, а сидеть рядом с дядюшкой в гамаке, в тени старых яблонь, трескать раннюю клубнику и болтать о всяком-разном приятнее, чем на кухне колготиться или за маменькой по магазинам таскаться. А можно и не болтать, можно молчать, слушать, как дядюшка газетой шелестит, как птички в кустах цвиркают. Красота же!

— Какая несусветная чушь! — гневливо фыркнул профессор Лангер, раздраженно швыряя провинившуюся газету на пол. — Я всегда знал: всерьез журналистикой могут заниматься только люди с купированной совестью. Но мозги-то у них должны быть? Скажи, должны или нет?

— Преподаватели убеждали, что человек без мозгов функционировать не может, — пожала плечами Анет, сплевывая в кулак клубничный хвостик. — Лучше поделись, почему тебя врачи не любят?

— Какие врачи? — профессор удивленно дрогнул по-рысьи заросшими, совершенно седыми бровями.

— Ну-у, разные… Например, с экстренной.

Анет смущенно поскребла кончик носа, соображая, что, кажется, ляпнула совсем уж лишнее.

— С чего ты взяла, будто на «неотложке» меня не любят?

— Да так, слышала краем уха. А, может, рассказал кто. Не помню.

— Ты давай, поподробнее и с деталями, — сурово потребовал дядюшка.

— Ну, какие детали? — возмутилась Сатор, понимая, что вышло это не слишком правдоподобно. — Сказал кто-то, мол, Лангер из аттестационной комиссии не слишком хороший человек…

— Поня-атно, — хмыкнул профессор. — Ну, этим меня любить и вправду не за что. Потому как я неучей терпеть не могу. И никогда не стесняюсь об этом сказать, хоть сколько он там проработал и какие заслуги имеет.

— Что ты так сразу, неучи? — невесть на что обиделась Анет. — И в экстренной могут работать неплохие специалисты.

— Вот именно, что неплохие, — припечатал Лангер. — А специалист не должен быть «неплохим». Он либо специалист, либо нет. Да и что это за специализация такая, экстренная помощь? И швец, и жнец и на дуде игрец? Сейчас язва, потом ЧМТ[1], а дальше сопли с температурой? Рукосуи и торопыжники!

— Что ты начинаешь? — Сатор так резко с гамака встала, что тот едва не перевернулся, пришлось дядюшке кряхтеть, упираться ногами, лишь бы на землю не вывалиться. — Они же диагностами должны быть великолепными и…

— Дорогая моя, ты вроде в академиях обучалась и вроде даже неплохо, — с непередаваемым скепсисом протянул профессор. — Так объяснить мне на милость, что за диагностика такая «на глазок». Да еще смеют спорить с наукой! С наукой! Мол, у них практика, а мы так, книжонки пописываем, больных не нюхали, — дядюшка возмущенно фыркнул, заплевав собственные усы. — И как, сумели тамошние светила впечатлить своими знаниями?

— Нет, но… — начала было Анет и тут же прикусила язык, да поздно.

Слово, как известно, не птица — вылетело, не поймаешь. А дядюшка, даром что прожил немало, мышей ловить еще не перестал.

— Ясное дело, что нет, — лукаво прищурился Лангер, — Так вот как ты собираешься мне решимость показать, на СЭПе поработать?

— Нет! То есть я… — Ани подергала за кудрявую прядку волос, вывалившуюся из узла, раздраженно заправила ее за ухо.

Как, а, главное, что дяде объяснять, она понятия не имела. Конечно, поначалу план именно в этом и заключался: отработать полгодика-годик в экстренной, доказать, что ей ничего не страшно, заставить Лангера добыть для нее ординаторское место. Но после первых рабочих суток Сатор решила, что больше на СЭПе ее никто не увидит. В конце концов, желаемого можно достичь и менее мазохистскими способами. А с нее вполне достаточно бродяг, пьяных и больных голов. Спасибо, кушайте сами!

Но озвучивать эти доводы вслух почему-то не хотелось.

— А что, хорошая идея, — изрек Лангер, раскачиваясь в гамаке и молодцевато руки за голову забрасывая. — Даже жалко, что она не мне в голову пришла. Поработай, поработай. Думаю, надолго тебя не хватит, а там сама за ум возьмешься.

— Почему это не хватит? — насупилась Анет. — Или считаешь, что у меня совсем никакого характера нет?

— Какой-то характер у тебя, конечно, есть, — ласково ответил дядюшка. — Но он тут ни при чем. Просто такая практика даже тебе, упрямой дурочке, докажет: не врач ты, милая моя.

— Врач! — уперлась Сатор, — и очень хороший. Лучше скажи, договор наш в силе?

— Ну конечно, в силе, — довольным котом мурлыкнул профессор. — Хочешь, даже помогу? У меня есть знакомые…

— Спасибо, сама справлюсь, — фыркнула Ани, — я большая девочка и работу себе уже… Найду как-нибудь.

Да, про то, что работу она себе нашла и даже успела сутки отдежурить, говорить не стоило. Иначе дядюшка немедленно бы потребовал впечатлениями поделиться. И вот этого Анет делать как раз не желала, потому как в своих актерских способностях была не уверена. А никаких положительных эмоций СЭП у нее не вызвал и доктор Сатор очень сомневалась, что вызовет в дальнейшем. Но ведь полгода — это совсем недолго, можно потерпеть.

Или нет?