Страница 9 из 16
Мировой опыт показывает, что эффективность социально-экономических реформ напрямую зависит от качества социальной стратегии развития государства, отвечающей определенной системе ценностей населения и специфике его менталитета. В работах Л. Евстигнеевой и Р. Евстигнеева показано, что в основе социальной энергии преобразований (трансформаций) лежит, прежде всего, ментальность. И абсолютно не верно расценивать ее как «экзогенный фактор экономики, практически сводимый к воздействию на экономику и общество врожденного или исторически приобретенного национального характера». Напротив, сейчас «…ментальность становится важнейшей экономической категорией, определяющей уровень и состав социальной энергетики развития и экономического роста»53.
Возможно, именно отсутствие достаточной социальной энергии, тонуса и явилось одной из веских причин промахов и неудач масштабной постсоветской социальноэкономической трансформации. Как отмечает академик В.М. Полтерович, «в процессах социально-экономического развития важную роль играют такие элементы гражданской культуры, измеряемые с помощью опросов и экспериментов, как обобщенное доверие, толерантность, ценность свободы выбора, протяженность индивидуального планового горизонта и т.п.»54.
На протяжении всего этапа постсоветского развития тянется шлейф колоссального разочарования людей, ощущения ими острой социальной несправедливости, выливающейся даже в требования пересмотреть итоги реформы отношений собственности. В середине 2018 г. только 4% респондентов считали, что приватизация государственной собственности принесла выгоду всему обществу. Большинство полагали, что выиграли «чиновники и управленцы» (31%), «теневые дельцы» (27), «предприниматели» (24) и «новая номенклатура» (12%)55.
Только четверть россиян согласны, что реформы отвечают интересам большинства населения. При этом доля считающих, что путь, по которому сейчас идет страна, ведет в тупик, существенно выше среди тех, кто оценивает нынешнюю систему распределения частной собственности как несправедливую, чем среди тех, кто воспринимает это иначе (42 и 18% соответственно)56. При этом социальные неравенства расцениваются как чрезмерные и несправедливые всеми слоями россиян, независимо от их уровня жизни и динамики личного благополучия. Столь явное недовольство нарушениями социальной справедливости, ее дистрибутивных аспектов представляет собой важный фактор дестабилизации общества57, особенно в условиях его незрелости, отсутствия массового среднего класса и бедности населения.
Неудачный старт реформ в бывших республиках СССР в начале 1990-х гг. подорвал и без того хрупкий кредит доверия населения к преобразованиям. Люди почувствовали себя обманутыми, поскольку либеральные реформы резко ударили по благосостоянию большинства населения58. Быстрая и беспорядочная приватизация во времена «шоковой терапии» в России, утечка капитала, накопление богатств в офшорах, высокая инфляция привели к росту доходов самых богатых россиян и к колоссальному расслоению, которое до сих пор не только не ослабевает, но и, напротив, даже нарастает. По данным опубликованного в 2017 г. первого Доклада о неравенстве в мире, с 1995 по 2015 гг. доля верхней центили (1% самых крупных состояний) в России возросла в 2 раза – с 22 до 43%59. В середине 2018 г. треть (32%) россиян была обеспокоена разделением общества на богатых и бедных60.
После завершения острой фазы финансового кризиса 1998 г. материальное и социальное благополучие населения постсоветских государств улучшалось крайне медленно. На фоне экономического роста доля населения, живущего за национальной чертой бедности, в начале 2000-х гг. ощутимо сокращалась (исключение составила только Армения), однако существенного снижения степени неравенства в доходах так и не произошло (табл. 2.2).
Официальная статистика, к сожалению, далеко не всегда дает точное представление об уровнях реальной бедности и неравенства. Это связано как с определенными методологическими трудностями, так и с тем, что официально установленная черта бедности (величина прожиточного минимума) может быть значительно ниже уровня, необходимого для обеспечения устойчивого социально-экономического развития. По мнению экспертов, уровень бедности в Казахстане существенно выше официальных данных (2,6%) и достигает 10–20% общей численности населения61. По данным Института демографии и социальных исследований НАН Украины, в 2014 г. к бедным относилась почти треть украинцев, а в первом полугодии 2015 г. этот показатель составил уже 53,5% и имел устойчивую тенденцию к росту.62
Таблица 2.2. Динамика уровня бедности и неравенства доходов
а 2003 г.; б 2004 г.; в 2006 г.; г 2007 г.; д 2008 г.; е 2009 г.; ж 2012 г.; з 2016 г.
Составлено по: Мониторинг показателей качества жизни населения в странах Содружества Независимых Государств 2014–2017. М.: Межгосударственный статистический комитет СНГ, 2018. С. 12, 14; The World Bank (Data Sets) data.worldbank.org/indicator/SI.POV.GINI; data. worldbank.org/indicator/SI.POV.NAHC.
Что касается истинных масштабов неравенства, то ситуация выглядит еще более запутанной. Так, по данным аналитиков компании Credit Suisse Group AG, в России официальное значение коэффициента Джини (0,41) занижено как минимум в два раза и составляет 0,8463. Р.И. Капелюшников, ссылаясь на исследование ученых-экономистов Ф. Новокмета, Т. Пикетти и Г. Цукмана, приводит цифру 0,55. Напротив, по оценкам экспертов Всемирного банка, с 1998 по 2012 гг. коэффициент Джини в России уменьшился почти на треть (с 0,49 до 0,33) 64.
Однако независимо от расчетов и количественных показателей неравенство все равно воспринимается жителями постсоветских государств как необоснованное, что ставит под сомнение легитимность существующей экономической системы и оказывает значимое негативное влияние на уровень удовлетворенности жизнью. Его значения (по десятибалльной шкале оценок) варьируют от 4,3 баллов в Армении и Украине до 6,4 баллов в Узбекистане65 (причина, вероятно, кроется в хоть и медленном, но поступательном улучшении крайне низких «стартовых» социально-экономических показателей).
«Эффект тоннеля», когда связь между неравенством и удовлетворенностью жизнью положительная, на постсоветском пространстве не срабатывает, поскольку не прослеживается связь между собственными усилиями и личным благосостоянием. В середине 2018 г. более половины россиян считали, что «сколько ни работай, материального благополучия себе не обеспечишь». За последние три года их число увеличилось на 9 п.п.66 Заметим, что МВФ рассматривает проблему экономического неравенства как «окончательный, основной вызов нашего времени», который потенциально может привести к эффекту разорвавшейся бомбы в виде «негативных последствий для институциональных, политических, культурных и социальных систем…»67.
Представления о допустимой степени неравенства в доходах, об их перераспределении определяются, как отмечают, например, И. Денисова и Г. Монусова, доминирующими взглядами на справедливость и возможностями социальной мобильности в обществе, а также доверием к государству и его институтам68. Если индивидам открыт путь к самореализации, и они могут этого добиться с помощью инструментов, считающихся легитимными и справедливыми, то в обществе формируется более терпимое отношение к неравенству доходов, а требования дополнительного перераспределения становятся слабее. Там, где «социальные лифты» блокированы, институты власти непрозрачны и неэффективны, требования относительно дополнительного перераспределения доходов сохраняют силу и даже могут нарастать69.
53
Евстигнеева Л.П., Евстигнеев Р.Н. Новые грани ментальности: синергетический подход. М.: ЛЕНАНД, 2011. С. 179.
54
Полтерович В.М. Указ. соч. С. 20.
55
Левашов В. К., Афанасьев В. А., Новоженина О. П., Шушпанова И. С. Состояние гражданского общества в России. XLVII этап социологического мониторинга «Как живешь Россия?», май 2018 г. / Под общ. ред. В.К. Левашова. М.: Изд-во «Экон-Информ», 2018. С. 56.
56
Там же. С. 9; Мареева С. В., Тихонова Н. Е. Бедность и социальные неравенства в России в общественном сознании // Мир России. 2016. Т. 25. № 2. С. 48.
57
Немировский В. Г. Представления о справедливости в контексте сословной структуры современного российского общества // Социологические исследования. 2017. № 9. С. 45, 48.
58
Латов Ю.В., Петухов В.В. Выполняют ли российские средние слои роль социального стабилизатора? (По данным социологических опросов). Мониторинг общественного мнения // Экономические и социальные перемены. 2017. № 6 (142). С. 7.
59
World Inequality Report-2018. World Inequality Lab. 2017. P. 113.
60
Левашов В.К., Афанасьев В.А., Новоженина О.П., Шушпанова И.С. Указ. соч. С. 8.
61
Алиев Т. Бедность в Казахстане // Мировая экономика и международные отношения. 2015. № 12. С. 112.
62
Демоскоп Weekly. 2016. № 675–676, 22 февр. – 6 марта. demoscope.ru/weekly/2016/0675/ panorm01.php#8.
63
Ирсетская Е.А., Китайцева О.В. Социальная справедливость как платформа реализации жизненных устремлений россиян // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2015. № 6. С. 24.
64
Капелюшников Р. Как считать неравенство // Ведомости. 2019. 5 марта.
65
Human development indices and indicators: 2018 statistical update. Pр. 72–74.
66
Левашов В. К., Афанасьев В. А., Новоженина О. П., Шушпанова И. С. Указ. соч. С. 60.
67
Риччери М. Как спасти социальность рыночной экономики // Мир перемен. 2017. № 1. С. 125.
68
Денисова И. А. Неравенство, качество институтов и спрос на перераспределение доходов: о чем говорят данные опросов населения в посткоммунистических странах // Журнал Новой экономической ассоциации. 2013. № 2 (18). С. 176.
69
Монусова Г. Чем определяется восприятие неравенства в доходах // Мировая экономика и международные отношения. 2016. № 1. С. 53.