Страница 15 из 19
Кроме упоминаний громких расследований, в тексте существует еще одна детективная «приманка» – о браз лучшего в Шанхае полицейского детектива инспектора Кунга. Кунг – любимец журналистов, его имя постоянно появляется в прессе, и после таинственного исчезновения отца героя мистера Бэнкса маленький Кристофер и его друг Акира играют в «спасение отца», а героем игр становится великий Кунг. Детская вера Кристофера приводит его к Кунгу 20 лет спустя, и бывший детектив вспоминает (или убеждает в этом себя и других?) детали давнего дела и даже указывает Кристоферу дом, в котором якобы содержались его родители. Путешествие к дому через линию фронта не приводит героя к родителям, но на какое‐то время реконструирует его детство: снова вместе с Акирой они ищут отца. Детективная линия отступает на задний план, а на передний план выходит мотив памяти, поисков утраченной гармонии детства.
Вторая «ловушка» текста связана с авторской трактовкой истории. Действие романа происходит в период с 1910‐х до конца 1950‐х гг., и повествователь становится свидетелем, а подчас и участником ряда исторических событий, но его самого занимает прежде всего история его родителей, которые бесследно исчезли в Шанхае, где прошло его раннее детство. Действие романа, таким образом, происходит в нескольких пространственно‐временных измерениях: начинаясь в Англии 1930‐х, оно в воспоминаниях героя перемещается в Шанхай 1910‐х, потом – в Шанхай 1937 г., куда Кристофер приезжает в поисках родителей и где он становится свидетелем военных столкновений между японцами и китайцами, а также встречается со своим детством, попадая в дом родителей и общаясь с другом детства Акирой. И, наконец, Англия и Гонконг 1958 г. – время подведения итогов.
Впервые в прозе К. Исигуро в романе «Когда мы были сиротами» появляется прямое изображение военных действий – правда, не событий Второй мировой войны, главной исторической вехи середины века, а локального конфликта кануна большой войны. Проза К. Исигуро – это, как правило, описание канунов и последствий исторических событий через судьбы отдельных людей. Большинство его романов описывают период 30‐х и 50‐х гг. ХХ в., не становится исключением и последнее произведение писателя. В тексте нет указаний на то, как складывалась жизнь героя в 1940‐е гг., читателю остается только домысливать и представлять картины жизни Лондона и его жителей: блокада, бомбежки, пожары, мобилизация, скудное питание по карточкам, отправка детей (может быть, и воспитанницы Кристофера Дженни) в эвакуацию на север страны и многое другое.
Даже в тех сценах романа, где описываются военные действия, герой занят решением собственных проблем: ему нужно добраться до дома, где могли содержаться его родители, а для этого необходимо пересечь линию фронта. Сначала он обращается к китайским военным, и ему дают провожатого. После этого он путешествует один по нейтральной территории, освобождает из китайского плена Акиру, они путешествуют вдвоем. Заканчивается эпопея тем, что Кристофер попадает к японцам, а оттуда, пользуясь статусом англичанина, выезжает в британское консульство. Фактически Кристофер пользуется помощью обеих воюющих сторон, не принимая ничьей позиции. Увлеченный своей целью, он констатирует картины смертей и разрушений вокруг, но считает, что его миссия является первостепенной задачей:
– Мои люди сражались с достойной похвалы отвагой, мистер Бэнкс. Едва ли это их вина, что ваша миссия в данный момент невыполнима.
– Что вы имеете в виду, лейтенант? На что вы намекаете?
– Мистер Бэнкс, успокойтесь, пожалуйста, я только говорю, что это не вина моих людей, что…
– А чья же это вина, сэр? Я понял ваши намеки! Конечно! Я знаю, вы уже давно думаете об этом! Я все ждал, когда же вы скажете это.
– Сэр, но я не знаю, что…
– Я‐то знаю. О чем вы думаете, лейтенант! Я вижу это по вашим глазам. Вы считаете, что это все моя вина, все это, эти все ужасные страдания, все разрушения, я видел это по вашему лицу, когда мы шли сюда. Но это только потому, что вы ничего не знаете, совсем ничего, о моем деле. Может быть, вы что‐то знаете про войну, но распутать такое сложное дело, как это, – с овсем другое. У вас нет ни малейшего понятия, что для этого требуется. Такие дела, сэр, быстро не делаются. Такие дела требуют точности. Кажется, вы считаете, что все можно решить, если взять винтовку со штыком наперевес, ведь так? Да, я признаю, я потратил много времени, но иначе такие дела не делаются. Не знаю только, зачем я все это вам рассказываю. Что вы, простой солдат, понимаете в этом? [Ishiguro, p. 288] (перевод наш. – О. С.).
Итак, история в романе К. Исигуро отодвигается на второй план. «Объективно‐исторически в центре романа – предвоенный Китай, шире – Китай как центр опиумной политики Британской империи… Вместе с тем История здесь чрезвычайно персонализирована и “потоплена” в воссоздаваемом потоке ностальгических воспоминаний о детстве» [Проскурнин, c. 290]. Реконструкция героем детства как самого светлого и гармоничного состояния человека, когда его окружают и защищают близкие люди, и его стремление воссоздать подобную атмосферу находятся в центре повествования. Злоключения ребенка‐сироты – одна из сквозных тем английской прозы XIX в., но всем страданиям, как правило, приходил конец, когда сирота обретал друзей, семейный очаг, спокойствие и материальное благополучие (часто, подобно Оливеру Твисту, не среди людей, близких по крови). Сиротство, по мысли автора, это неестественное состояние даже в том случае, когда ребенок окружен заботой других людей и не испытывает материальных трудностей. Сиротство – э то утрата духовной опоры, душевный надлом, который едва ли можно излечить. Все герои романа (Кристофер, его воспитанница Дженни, любимая женщина Сара, друг Акира) испытывают тоску по детству и пытаются избежать отчаяния и одиночества. Сиротство для героев Исигуры – категория прежде всего моральная, не связанная напрямую с материальными трудностями. В реальности, как выясняется в финале романа, мать героя, красавица‐англичанка, попала в рабство к китайскому наркобарону, но сумела обеспечить сыну достойное существование. Благополучие Кристофера было, таким образом, оплачено ценой страданий его матери и деньгами наркомафии. В определенном смысле, не осознавая того, Кристофер никогда не был сиротой – миссис Бэнкс до конца выполнила свой материнский долг. Сиротство в романе становится синонимом душевного одиночества, ностальгии по человечности, не случайно К. Исигуро говорил в интервью журналу «Современная литература» весной 2001 г. о ностальгии как о главной категории романа (цит. по: [Проскурнин]).
Ностальгия – р езультат эмиграции, продукт памяти, а память, которой человечество одержимо сегодня, отличается селективностью и субъективностью. На существование оппозиции «память – история» указывает французский историк Пьер Нора. «Первая спонтанна, конкретна, сакральна, активна, уязвима, деформируема, манипулируема, специфична для отдельных групп и индивидов. Вторая стремится подчинить себе память, отстраненна, абстрактна, прозаична, сконцентрирована на прошлом, аналитична, критична, претендует на универсальность и потому ничья». Первая «укоренена в конкретном, в пространствах, в местах, образах и объектах», вторая строго связана с «временными непрерывностями, последовательностями и отношениями» (цит. по: [Трубина, с. 175]).
Проза К. Исигуро – прежде всего проза памяти, текст‐палимпсест (по знаменитому определению С. Рушди), в котором одинаково важным становится и то, что изображается, и то, что опускается. История человечества ХХ в., утверждает писатель, порождает сирот – м ы все сироты, пытающиеся укрыться в ностальгических воспоминаниях, даже если стараемся отойти от круга эмиграции и приобщиться к новой для себя культуре.
Теория литературы : в 4 т. М. : ИМЛИ РАН ; Наследие, 2001. Т. 4. Литературный процесс / под ред. Ю. Борева. 624 с.