Опыт № 1918

Гуляли у Чванова, как всегда перед большим делом. И еще потому, что Лёнька Ёлочки Зелёные, главарь хевры, любил струнные оркестры. И они любили щедрого Лёньку, а потому сами, без заказа играли то романс «Черная роза», то все не выходящую из моды «Мама, мама, что мы будем делать?», то «Мы со Пскова два громила».

«Черную розу» пела цыганка Виолетта, она же бывшая Ксанка-бикса с Ситного, она же… впрочем, сейчас это никого не интересовало. Особенно когда она на словах «Полны предчувствий, мы оба молчали» вместе со скрипачом Гарри (он же Гриша Гольденцвейг) сходила с низенькой, в шажок высотой, сцены и шла к столику Лёньки Ёлочки Зелёные, на ходу красиво затягиваясь модной черной сигаретой (с самой Америки везут, контрабандный товар!), и на словах «Так плакать хотелось, но не было слез!» могла чуть-чуть присесть к Лёньке, чтобы в разрезе черного с красным платья нога открылась до самого колена.

Лёньку нога не очень волновала, он слушал еврея по кличке Бимбер, пил мало, в основном пиво, ел и того меньше, просто закусывал пиво соленым горошком. Бимбер напрашивался в дело, предчувствуя хороший куш. Еще третьего дня, когда хевра ушла из «Лондона» на углу Среднего проспекта и 8-ой линии и на извозчиках отправилась в «Олень» на Шпалерке, к Бимберу подошел мальчик-половой и, стрельнув глазами в сторону двери на кухню, сказал одно слово: «Ждут-с!» В комнатушке возле кухни, с застекленным окном в нее – как-никак, а повара глаз хозяйский должны чувствовать! – сидел хозяин «Лондона» Алексей Спиридоныч.

– Два разговора, Ён Юльич, – сказал хозяин, никогда не называвший Бимбера по прозвищу. – Первый: сейчас сюда едут чекисты. Но две-три минуты у нас есть. Второй: Алексей Иваныч ищет медвежатника Мишу для дела.

– Миша, я знаю, залег на хавире и отдыхать будет, пока сарга не кончится.

– Не зашухеровался? – хозяин подвинул Бимберу пачку папирос с изображением негритенка.

– Я вкручивать баки не буду, сам знаешь, – ответил Бимбер, разглядывая, как сверкает фальшивый бриллиант в толстом голдовом (золотом) кольце.

– Алексей Иваныч зовет Мишу-медвежатника на сдюку работать.

– Что сказать Мише за работу?

– Скажи на лондру (восемьсот) стекленьких (червонцев) потянет…

– Жара! – Бимбер даже вспотел, почувствовав, как богатство проплывает где-то рядом.

– Под Алексей Иванычем без жары не работают, – хозяин кивнул мальчику, появившемуся в дверях. – Пора, Ён Юльич, приехали. С заднего выйдешь, проводит тебя малой, – и усмехнулся, глядя как Бимбер «на посошок» заложил пару папирос за ухо.

И сейчас, у Чванова, Бимбер решал сложнейшую задачу: как бы Лёнька Ёлочки Зелёные не разнюхал, что от него пахнет чесноком (тот чеснока не любил), и второе – как не проехать мимо денег. Его лярва, Гета, узнав, что он идет на встречу с Лёнькой Ёлочки Зелёные, не поверила: воловер (хвастун)! Но после, поняв, что это будет настоящий фай, тут же предсказала: «Так они тебя проведут и выведут, Жуся. Будешь как всегда стоять и смотреть, как поезд идет мимо. И еще ручкой махать, как фраер!»

Неизвестно, как насчет чеснока, но относительно второй проблемы (денег) Лёнька сообразил сразу:

– Вы, Бимбер, елочки зеленые, идите к Феде-хлысту (он же Марафет, он же Звонарь), объясните вопрос. И племянника вашего не втирайте в дело, пусть поучится у Мани-штукаря, может, толк выйдет.

И первое, и второе было неприятно. Первое – получить деньги у Феди-хлыста было все равно что добиться любви и страсти у монастырской игуменьи, второе – да, племянник Бимбера чуть не погорел сам и не завалил дело. Стоял на зексе у ювелирного магазина на Перекупном, на Песках, и вдруг ему приспичило! Только отскочил в подворотню, как сыскари – тут как тут. То ли паскуда-ювелир нажал на тревожную кнопку, то ли лягнул кто-то… Пришлось отстреливаться. На счастье, сыскари приехали не на моторе, а в пролетке. Лошадь испугалась и от стрельбы понесла, а то бы Гета долго ждала своего Жусю Бимбера. Но откуда Лёнька знает, как завалился племянник?

Но Лёнька должен знать всё, иначе бросай хевру и жарь, собирай гопу на Лиговке или на Обводном. А сейчас надо знать: Миша-медвежатник может открывать настоящие лионские сейфы? Никто не может открыть? А если в них отключить электричество? И сколько нужно времени?

Каждый день, пока хевра пьет и гуляет, Лёнька думает и готовит большое дело. С виду все просто. Так ему показалось сначала. Увидел на набережной Фонтанки, как рабочий лезет в люк, подошел – и как громом поразило. Там, в одном люке, и электрические, и телефонные провода! Рубанул топором – и банк готов. Без света, без связи, без электрической сигнализации и электрической защиты. Но больше года уже прошло, он готовил дело, а сложности все прибывали, как вода в осенней Фонтанке перед наводнением. Пришлось Митю-студента (студент настоящий, но кокаинщик) командировать на работу в банк – простучать всю охрану и пробить всю защиту, но пока Маню-штукаря не определили в банк уборщицей, дело не шло. Маня лично вынула ключи у всех нужных людей, Митя-студент сделал все слепки, и ключи улеглись в карманы, будто никогда их и не покидали. Маня, что говорить, артистка. Не зря ей со всей столицы ведут детей, чтобы отдать в хорошие руки. И года не пройдет, как детки уже при деле: и бимбары – хоть из жилетки, хоть модные, с руки – снимут, и лопатничек на раз определят, есть там что, холостой или пухляк, а если пухляк – достанут с любого кармана и еще спросят: «Вас не беспокоит?»

Так что все ключи – от трех хранилищ, оружейной комнаты, помещений охраны, – лежали в кармане у Лёньки Ёлочки Зелёные. Но без чудес не бывает: медвежатник Гаврилов, которого за глаза все называли гориллой, по пьяни, хоть он и был человек малопьющий, пошел через Неву на Васькин остров да и провалился в полынью, где лед рубили. И хоть вытащили его, но застудил легкие. А Гаврилов был туберкулезник, еще с первой каторги на Акатуе. И ушел, грешник, на Небо, отчитываться. Если Небо его, конечно, примет. Ушел, надо сказать, не вовремя. Надо было хорошего медвежатника искать. А тут еще Митя-студент на хвосте принес: сменили коды и шифры на сейфах. Как почувствовали. Пришлось отыскивать Мишу-медвежатника. Сестра Бимбера состояла у Миши в бесовках (подругах). Тут и склеилось.

Миша, человек серьезный, назначил встречу неподалеку от себя, в пивной на Разъезжей. Лёньке западло было идти к любому вору, но Мишу-медвежатника уважали даже чекисты. Хоть он от них же из Москвы и сбежал. За ним параша пришла, будто он главного чекистского пахана Дзержинского из сейфа доставал. На Лубянке Дзержинский обосновался в доме страхового общества «Россия». На втором этаже, в кабинете управляющего. Летом кто-то, не иначе из своих, кинул в раскрытое окно связку гранат. Дзержинский, говорят, в присутствии свидетелей рухнул на четыре и побежал по-собачьи к открытому железному ящику, сейфу, размером с полстены. На его беду, дверь весом в четверть тонны захлопнулась удивительно легко. А ключи оказались в кармане будущего «железного», как стали потом между собой называть его чекисты, Феликса. «Железный» – из-за сейфа, железного ящика, открывать который и вызвали Мишу-медвежатника. Грамотный Миша, получив лубянские деньги, тут же отправился на маленькую станцию Ховрино Николаевской дороги и благополучно отбыл в Петроград. Понимая, что благодарные чекисты непременно будут его разыскивать.

Миша-медвежатник, был похож на одесского биндюжника. Рыжий, с рыжей бородой-лопатой, в старомодном картузе и с короткой глиняной трубочкой-носогрейкой, которую посасывал, не разжигая. И сидел лицом ко входу возле самой двери на кухню. Где был второй, а как предполагал Лёнька, и третий выход.

Подробностей переговоров никто не знал. Известно только, что Миша-медвежатник сразу потребовал свою долю. Лёнька предложил бумажные деньги, которые в малине лежали мешками. Миша потребовал наховирку (драгоценные камни) и звонкую монету (царские золотые). Но после он вместе с париком и бородой снял кой-какие претензии. Договорились вроде бы впополаме. Половину – после дела. Но – в звонкой монете.