Улей

— Пошто вам навь? — проскрипела она. — Молодые еще, жить да жить. Ступайте с миром, откуда пришли.

— Откуда пришли, уже ничего нет. Одни мы с братом остались, отомстить хотим.

Старуха качнулась к отцу, перебирая морщинистыми пальцами верхушки штакетника. Тощий пес снова залаял, и ветер принес тяжелый запах гари. Он сажей оседал на небе и катался мерзким привкусом на языке. Мертвый ветер, мертвый лес.

— А тяму хватит? — строго спросила старуха.

— Хватит, — глухо ответил отец, роняя слово, как камень на обожженную землю. Мог притвориться кем угодно, но я по-прежнему чувствовал под маскировкой генерала. Ощущение давило на плечи, пробиралось под кожу, покалывало в кончиках пальцев. С ним никогда не было легко, но сейчас становилось жутко.

— Ну, коли так, тогда пожалуйте в дом, паны, — сказала старуха, без особого радушия в голосе. — Негоже про навь у ограды говорить.

Она открыла калитку и пошла к дому, с трудом переставляя ноги. Я дернулся следом, но отец взял за локоть, разворачивая к себе и показывая из кармана куртки рукоять бластера. Я кивнул, что оружие с собой. Негласная инструкция запрещала цзы’дарийцам убивать гражданских, но если в доме засада мародеров, то придется отстреливаться.

На крыльце старая женщина заставила нас снять ботинки, постучав по ним прутом и проворчав что-то про грязь и непрошеных гостей. Миновав крошечную, неосвещенную прихожую, мы вошли в жилую комнату. На меня обрушился аромат теплого молока и пряных трав. Мебели в доме, как в казарме — необходимый минимум. Кухонной утвари и того меньше.

— Уж не обессудьте, потчевать нечем.

Старуха загремела посудой, выставляя на стол два стакана и странный пузатый сосуд. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять — молоко.

— Но не приглашать же гостей за пустой стол, — сказала хозяйка, разливая молоко по стаканам.

Наш врожденный иммунитет к ядам, конечно, многое нам позволял, но употреблять что-то в пищу на враждебной территории без лабораторных анализов запрещали инструкции. Разве что для маскировки.

— Благодарствуем, — сказал генерал, сел за стол и сделал два крупных глотка молока. — Садись, малой, в ногах правды нет.

Я плюхнулся на длинную скамью перед столом все тем же деревянным манекеном и негнущимися пальцами взял стакан.

— Братец твой меньшой нешто хворый? — спросила у отца старуха, усаживаясь напротив и складывая руки на столе.

— Навь боится.

— Не мудрено. Столько душ погубила навь, столько жизней отняла. Целыми семьями народ косит. Вот и к нам пришла, когда не ждали. Уж как надеялись, что пронесет, а все одно.

Старуха вздохнула, а отец придвинулся ближе, разглядывая каждую морщинку на осунувшемся лице.

— Что ж отпор не дали? Мужиков в деревне не было?

— Да разве можно победить навь? Что мертвецу сделается? Ты ему нож в грудь, а он ухмыляется.

Я надеялся, что про мертвецов она не буквально. Может, зверями считают или извергами, мертвыми душой? Но отец кивнул довольно и тут же спрятал мимику за глотком молока.

— Зачем приходили-то?

— За припасами, — ответила старуха. — Курей, коров угнали. Что приглянулось, то и взяли.

— Женщин… обижали?

Корректное слово он подобрал для насилия, но тут как не смягчай, суть одна.

— Обижали, — сказала хозяйка и заморгала часто-часто, — лиходеи проклятые. Девчонок едва округлившихся ссильничали. А потом выпотрошили, как цыплят, и на дорогу выбросили. Вон они голубушки все на кладбище. Спят красавицы в земле сырой…

Старуха утерла слезы концом платка и задумалась, глядя в пустоту перед собой. Мы тоже молчали. Я от шока, а отец ждал, что дальше скажет.

— Как мстить-то надумали? — прошелестела старуха надтреснутым голосом. — Уж не собрался ли ты, белобрысый, навь на живца ловить?

— А подойду, как живец-то? — осторожно спросил генерал.

— Ты нет, а он да, — ответила старуха, тыча в меня узловатым пальцем. — Вроде похожи зело, а брат помладше, да почище будет. Не по нраву ты нави придешься, перестарок уже. Лицо мальчика, а глаза мужика зрелого, самогону отведавшего, да всех баб перепортившего.

Я чуть не икнул от такого точного попадания. Кто здесь кого изучал? Казалось, еще пару взглядов на отца, и старуха раскусит всю нашу затею. Не выдержал я, встрял в разговор:

— И что навь с мальчиками делает?

— Никто не знает, — вздохнула старуха. — Забирают они мальчиков с собой. Всех от десяти до тринадцати годков. Уж мы их по погребам прятали, да в лес отводили. Нюх у нави, что у собаки. Везде отыщут.

В голове крутилось всякое и на языке тоже. То гнароши вспоминались с их пристрастиями, то офицеры старой Империи. Но я посмотрел на напряженное лицо генерала и промолчал.

— Находите потом мальчиков? Потрошенных?

— Нет. Никто их больше ни разу не видел, — старуха вдруг сама придвинулась к Наилию, чуть не схватив его за руку. — Не ходил бы ты на север, касатик, не искал навь. И братца не таскал с собой. Пожалей кровинушку. Уж не знаю, что за пазухой носишь против нави, да не совладать с ней.

— Нет мне обратной дороги и брату тоже, — генерал не вздрогнул, не отпрянул, так и смотрел в глаза старухи. — Только бы навь найти. Скажите, как.

— Никак, — хозяйка отодвинулась, встала и убрала стаканы со стола. — Сама найдет, коли захочет.

Генерал тоже встал и кивнул мне на выход. И тут снова зазвучал голос старухи:

— Ты сам как навь, нешто не чувствуешь? Тьма в тебе…

Отец до этого спокойный, вдруг побледнел. Снова в цель попала? Но о чем говорила? Много боев отец пережил, смерть видел и сам убивал. Захочешь — чистым не останешься.

— Возвращаемся, — голос Наилия стал холодным, злым. — Я услышал достаточно.

Всю дорогу до лагеря шли молча, не останавливаясь. Дважды генерал доставал портативный спутниковый приемник, чтобы проверить, не отклонились ли мы от маршрута, и менял курс.

Вечерело. Просветы между деревьями окрасились багряным светом заходящего светила, отчего даже воздух казался зловеще красным и удушливым. У разума есть свойство преувеличивать опасность и раздувать мелкие страхи до Вселенских масштабов. Особенно у разума женского, да после трагедии. Но если все сказанное про неуязвимость и бессмертие васпов, или навь, как их назвала старуха, было правдой, то я понимал, почему научной операцией руководил генерал.

Наилий передал по рации, что мы приближаемся. Интересно, успели ли вернуться разведчики? Будет ли у меня время, чтобы привести себя в порядок перед очередным совещанием? Время сжималось, ускоряя бег. Слишком много мыслей разом обрушились на мою голову.

— Наилий, почему они мародерствуют, раз такие неуязвимые? Нет более достойного занятия?

От раздумий я забылся и назвал отца по имени. Молодец, конечно, легенду выучил, вот только мы уже ушли из деревни.

— Хороший вопрос, — генерал остановился и обернулся. — Представь, что пятая армия застряла на чужой планете без шанса вернуться домой. Без связи с Дарией, без поддержки и финансирования — вообще в полной изоляции. Насколько бы хватило нашей провизии? А что бы мы потом делали?

— Выживали… — пробормотал я, расстраиваясь, что ответ оказался таким простым и очевидным. Нет смысла в технической мощи армии, когда солдатам нечего есть. — А мальчики им зачем?

— Не знаю, — пожал плечами генерал. — Давай дойдем до штаба, посмотрим на разведданные с северо-запада и вместе подумаем.

Все-таки получилось без званий и обращений. Хотя бы на задании. Верить было еще страшно, но крылья уже раскрывались за спиной. До первого поста дозорного я не шел — летел.

Глава 3. Разведданные

Тянуть со вторым совещанием генерал не стал. Разведчики вернулись в лагерь быстрее нас и уже гудели в палатке, делясь впечатлениями. Я едва успел переодеться в комбинезон, выслушать доклад сержанта Боза, как дозорный по рации передал приказ явиться в штаб.

Я почти бежал, но на месте все равно оказался последним. Лейтенант-разведчик сидел слева от генерала и светился от удовольствия. Откопал в непроходимых болотах космический корабль древней цивилизации, нашпигованный будущими научными открытиями? В одиночку перебил всех мародеров? Успел захватить планету?