Страница 18 из 28
– Никак в народ Артемьич вознамерился выйти? – хмыкнул какой-то низенький старичок, тря пальцем уголок подслеповатого глаза. – Ну и шёл бы с нами тогда от начала, от парка Авиаторов.
Артемьев, постоянно подглядывая в лист бумаги, говорил путано, петляя мыслью. Начал с праздничных поздравлений, с похвал перестройки, призвал к поддержке реформ, несколько раз ввернул комплемент генеральному секретарю Горбачёву. Но скоро свернул на другое:
– Товарищи, перестройка должна обновить и укрепить наше социалистическое Отечество! Перестройка не означает отказа от социалистических идеалов. Социализм нуждается в улучшении, укреплении. Лучшие силы нашего общества и её авангарда – Коммунистической партии Советского Союза – стремятся отстоять, модернизировать советский строй. Страна переживает сложный, ответственный период. Реакционеры всех мастей пытаются расшатать братство народов советской страны, пытаются внушить людям отвращение к нашей недавней истории, к подвигам наших отцов. Перестройка является серьёзным испытанием для всего нашего общества, всего народа. Но я уверен, что мы преодолеем все трудности и выдержим его с честью. Мы – продолжатели светлого дела великого Владимира Ильича Ленина – обязаны достойно справиться с важной общественно-исторической задачей. Обновлённый социализм – вот наше будущее! Слава Великому Октябрю!
Последнюю фразу Артемьев выкрикнул, боевито воздев мощный, по-крестьянски тяжёлый кулак. Но большого воодушевления у слушателей его выступление не вызвало.
– Всё речи, речи… Уши вянут уже от болтовни! Порядок-то когда наводить начнёте, а? – недружелюбно проворчал мужик в нахлобученном почти на самые глаза “петушке”.
Студенты, быстренько забросив плакаты и флаги в кузов подогнанного к углу площади грузовика, резво пробирались сквозь людское скопление в сторону парка.
– Отстрелялись, всё, – Медведев, хитровато посмеиваясь, сплюнул под ноги. – А не то ещё на что-нибудь припашут.
Разговоры в медленно расползающейся толпе после выступления первого секретаря звучали раздражённые: дефицит, талоны, бардак…. Казалось, Артемьев, сам того не желая, лишь сильнее растравил в людях давно копящееся недовольство.
– Ну и чего он вышел, спрашивается? Чего сказал? – недоумённо вопрошал собеседника пожилой, сутуловатый дядечка в шляпе.
Тот озадаченно кривил рот и вздымал плечи.
В парке, в отличие от площади, было веселее. Семьи, молодые пары, оравы школьников… Какой-то усатый мужик, стоя на самой середине бульвара, наяривал на гармошке, распевая сипловато что-то революционное и очень давнишнее. Там и сям попадались пьяные – народ, как и во всякий праздник, к середине дня начинал хмелеть.
– Во “Встречу” двинем? – проговорил Кондратьев, поглядев в конец аллеи. – Или как?
Заведение здесь располагалось только одно – неказистое, укрытое в глубине парка кафе. Но в праздничные или выходные дни оно не бывало малолюдно.
– Думаешь, уместимся все? – усомнился Скворцов. – Там с местами всегда напряг.
Кондратьев поскоблил указательным пальцем подбородок.
– Посмотрим. Другого-то поблизости всё равно нет.
Ватагой в полтора десятка человек они заспешили вглубь парка, но когда дошли до места, лица их вытянулись.
– Вот додумались – закрыться в праздник! – выругался Медведев, дёрнув с досады накрепко запертую дверь. – Охренели они, что ли?
“Встреча” действительно оказалась закрыта. Плотные, бордовые шторы на окнах были опущены до самых подоконников. На занавешенных дверях не висело никаких объявлений, один только увесистый замок.
– Может, они вообще закрылись? С концами? – предположил Валерьян, глядя на пыльные, немытые стёкла.
Кондратьев озадаченно заложил за щёку язык.
– Недавно вроде ещё работало.
– Выходной день, люди гуляют, а они выдумали себе какой-нибудь там переучёт. Маразм… – прогудел Дима Томилин, раскосоглазый, тонкокостный парень из параллельной группы.
Пришлось поворачивать и идти обратно, к выходу из парка. Другое кафе было не близко, кварталах в пяти от центральной площади.
– Слушайте, а может, ко мне пойдём? Родители в гостях, раньше вечера не вернутся, – предложил вдруг Медведев.
Ватага их приостановилась.
– А закупиться самим, в магазине? – спросил Кондратьев.
– Будет тебе в магазине, ага, – сплюнул Томилин. – Всюду уж всё расхватали.
Медведев ухмыльнулся:
– У меня самогонка есть колхозная. Пробовал – ништяк.
Кондратьев присвистнул:
– Купил там у кого что ли?
– Выменял. У председательского сынка на пару цоевских кассет.
Уговаривать товарищей Медведеву не потребовалось – выпить в праздник картофельной самогонки захотелось всем.
Они свернули с главной аллеи на боковую. Именно она выводила на остановку, от которой отходил следующий в микрорайон Медведева автобус.
– А закусь где брать будем? – спросил Кондратьев.
– Гастроном от нас через дом. Небогатый, но что-нибудь найдётся точно.
Диагональная, усаженная тополями аллея была узка, но не столь запружена народом. Они шагали свободно, перешучиваясь, временами, лихости ради, вороша ногами сметённые к бордюрам кучи высохших листьев. Валерьян, блуждая праздным взглядом по сторонам, вдруг увидев идущую прямо навстречу Инну.
– Привет! – сказал Валерьян, останавливаясь.
Инна подняла голову, улыбнулась, обвела взглядом остальных.
– Привет, физматовцы!
– А, прогуляла демонстрацию, – подмигнул Медведев. – Не видел тебя в колонне.
– Так из химиков вообще почти никто не пришёл. Все они “сачки”, – подпел Кондратьев.
– Ладно… – укорил приятелей Валерьян. – У нас у самих народ сачковал.
Инна оправила тёмный, заломленный бок берет, произнесла равнодушно:
– Да многие теперь сачкуют. Проходила с подругой мимо площади – раньше людей больше собиралось, – она коснулась затянутыми в бежевые перчатки пальцами ярких, слегка обветренных губ. – Я вот тоже на демонстрацию не пошла.
– Чего ж так?
Инна глянула отстранённо.
– А-а…
“Умер что ли отец?” – подумал Валерьян, испытав болезненно-щемящее чувство.
– Сейчас-то куда? – спросил он.
– Так…
– Ну давай вместе пройдёмся, – вылезла на лицо Валерьяна ухарская улыбка. – Праздник как-никак.
Инна улыбнулась с грустинкой:
– Праздник…
Одногруппники Валерьяна переглянулись, кто-то ухмыльнулся в воротник. Только Томилин ляпнул, глуповато моргнув:
– Мы к Витьке, домой. Может, лучше с нами.
Медведев неторопливо опустил ему на шею руку.
– Да вопросов-то, Валюх, – покладисто улыбнулся он. – Придёшь позже – с тебя простава.
Томилин скособочил шею, выглядывая из-под лежащей на нём руки, озадаченно приоткрыл рот.
– Чего ты, ну… Они ж с “картошки” ещё крутят, – шепнул Медведев, увлекая его далее по аллее.
Следом за ними затопали и остальные.
Инна, одетая в короткое не по сезону пальто, осталась стоять подле Валерьяна.
– Знаю, ты приходил потом в наш колхоз, – заговорила она, пристально на него поглядев. – Мне передали.
– Приходил, – радуясь, что не приходится самому сплетать слова, сознался с охотою Валерьян. – Но тебя уже не было.
Они, не сговариваясь, неспешно побрели вдвоём в обратную сторону, к главной аллее. Вокруг шатался праздный, гомонящий люд. Дети на газонах, задорно вереща, кувыркались на лиственных кучах.
– Мама телеграмму прислала: отца в больницу увезли, – сказала Инна. – Не могла я больше оставаться.
Валерьян примолк задумчиво, облизал языком нижнюю губу.
– И как он теперь?
Он понимал, что ответ Инны определит их последующий разговор.
– Более-менее. Выписали пару недель назад.
Она подняла вверх грустное лицо, задержала взгляд на скукоженном, не слетевшем ещё с ветки листке.
– Только всё это было без толку – опять пьёт.
Отец Инны был жив – и это окрылило Валерьяна. Он взялся поворачивать тему их разговора.
– А знаешь, примета складывается: как праздник – так мы встречаемся. Помнишь, тогда, на Первое мая: тоже после демонстрации, в этом же парке…