Загадать и принять

Тридцатое декабря выдалось очень насыщенным. Много работы. У Сережки начались каникулы. Теперь он мне названивал по нескольку раз на дню, чтоб уточнить меню на праздничный стол. Они с Данко сами вызвались сходить за продуктами, поэтому доставали меня звонками. Я не выдержала и сказала, пусть сами решают, что делать. Голова сегодня плохо соображала. Казалось, что я простыла. Знобило. Только этого не хватало. Болеть во время беременности нельзя. Это плохо может сказаться на ребенке.

Я уже привыкла к этой мысли. Привыкла к Данко, который стал серьезнее. Он словно повзрослел. Сережка отнесся к известию о том, что я жду ребенка как-то философски. Без криков и истерик. Принял как данность. Только вместе с Данко постарались освободить меня от уборки, готовки, мотивируя это тем, что я и так много работаю, плюс еще их содержу. Это было только отчасти правдой. Данко приносил деньги. Где-то около пяти тысяч. Остальное он тратил на проезд и материалы для учебы. Странный он был парень. Или все-таки мужчина? Мальчишка испугался бы ответственности. Он же планы строит. Думает, как жить дальше и хорошие планы у него получаются. Я все больше с ним соглашаюсь. Мы ведь теперь даже расписаны…

Боль скрутила неожиданно. Я отошла от женщины, которую стригла. Согнулась пополам. Мир начал крутиться. Какие-то крики. Мне что-то говорят, а я не понимаю. Все вокруг было калейдоскопом. Была у меня в детстве такая игрушка. Приставляешь трубочку к глазам, а в ней разноцветные стеклышки складываются в разноцветные узоры. Эти узоры похожи на снежинки, что рисует морозным утром на стеклах Мороз. Или на рисунок ковра. Красивые. Только сейчас они были холодные, странные. Почему-то все кружилось. Я не могла понять почему. Никогда не любила карусели. Темнота. Я словно перестала видеть. Это пугало.

Казалось, что я иду по ночному лесу. Шелестят листья. Ветер ударяет в лицо. Где-то кричит птица. Звери рычат. Страшно. Я остановилась. Боялась сделать лишний шаг. Из чащи мог выпрыгнуть зверь и съесть меня. Но надо было идти. Только страшно. Еще и заблудилась. Откуда-то сбоку появился Данко. Он стоял с фонарем и манил меня рукой. Звал за собой. Потом рядом с ним появился Сережа. Они звали меня, только никак нельзя было разобрать слов. Они начали отдаляться. Обиделись на меня из-за моей нерешительности. Фонарь стал превращаться в точку. Все меньше и меньше, пока почти полностью не исчез. Тогда я испугалась, что их потеряю. Рванула вперед. Лес тут же остался позади. Я не успела затормозить. Начала падать по инерции. Данко поймал меня и крепко обнял. Рядом стоял Сережка, чему-то смеялся. На душе так легко стало. Хорошо. Только во рту ощущался привкус горечи. Именно из-за него я и проснулась.

Белый потолок. Датчики. Что-то пикает. Неприятно. И горько во рту. Подошла медсестра. Что-то спросила. Не разобрала что. Просто отключилась.

В себя я пришла только второго января. Внематочная беременность, разрыв трубы. Потеря ребенка, аллергия на лекарство. Кома на три дня. Новый год и все праздники я провела в больнице. Так как еще был карантин, то были запрещены посещения. Я лежала в палате с тремя девчонками. Была полная апатия и жуткая тоска. До Данко было не дозвониться. Если он и отвечал, то короткими фразами. Передачки приносил Сережка. Он как-то тоже не горел желанием разговаривать. От всего этого на душе становилось еще хуже. Мир начал рушиться. А я в нем даже пожить не успела.

Я ждала, что позвонит Данко. Но он не звонил. Общалась я только с Сережкой, который что-то недоговаривал. У меня уже появилось желание выписаться и поехать узнать, в чем причина. Но выписывать меня никто не торопился. Когда на дисплее телефона появился звонок от мамы, я удивилась.

— Привет.

— Как самочувствие? Сережка говорит, ты в больнице?

— В больнице.

— Чего случилось?

— Внематочная. Разрыв трубы.

— И как так получилось?

— Просто. Пришла на учет вставать. У нас там врач. Девчонка после института. Отправила на узи. Записалась. А в тот день аппарат сломался. Ехать нужно было в другую поликлинику. И то, там очередь. Опять записываться. А когда ездить, если работы много. И чувствовала я себя хорошо. Договорились с врачом, что приеду на скрининг. Как раз после праздников будет двенадцатая неделя. Там и аппарат починить должны были, — ответила я.

— Надо было денег не жалеть.

— Угу, легко говорить, когда их нет. Сережки на экскурсию новогоднюю сдай, в следующей четверти по английскому языку у них новая учительница будет. Потребовала новые учебники и тетради. Те, что мы в сентябре покупали, ее не устраивают. Опять деньги. У него ботинки порвались. Вроде мелочи, а деньги уходят. Я уж про подарки молчу. Просил меня плеер купить. Я ему купила, только подарить не успела.

— Вот надо было на игрушке сэкономить.

— Да, на одном экономить ребенке, а другому все отдавать.

— Так рожать не надо, если денег нет. Отец кто? Или опять нагулянный, неизвестно от кого?

— Отец был. Я даже за него замуж вышла.

— Ничего себе. А мне не сказала.

— Так тебе Данко все равно не понравится. Так зачем говорить.

— Данко? Имя необычное. Приехал на заработки и решил, что, такую дуру, как ты легко охомутать? Ребенком привязать?

— Давай не будем.

— Вот в кого ты у меня такая дура? Думала, что умной девчонкой будешь. А ты только и делаешь, что разочаровываешь.

— Извини, что не оправдала твоих ожиданий.

— Опять хамишь?

— Прекрати придираться, — я чуть не рассмеялась над ее словами. — У меня нет настроения ругаться.

— Значит совсем все плохо, — хмыкнула мама. — Январь и февраль можешь за квартиру не платить. Коммуналку только не забудь закрыть. Поправляйся.

— Спасибо, и ты не болей.

— Даже не думала. Это ты у нас неприятности и экстрим любишь, чтоб жизнь раем не казалась. Я же живу по принципу, чем спокойнее, тем лучше. Без таких качелей, как у тебя.

— Мы все такие разные… Мам, мы с тобой уже поняли, что совершенно разные люди. Так чего спорить?

— Не знаю. Из любви к искусству спора?

— Только из-за этого, — ответила я.

— Эль, тебе там апельсины нужны? — уже серьезно спросила она.

— Нет. Спасибо. Апельсинов хватает.

— Если понадобятся, то ты звони. Все же не чужие.

— Договорились.

После ее звонка настроение поднялось. Мама была в своем репертуаре. Она никогда не понимала мой образ жизни. Считала, что я все делаю неправильно, но при этом, когда я была с Сережкой на руках, первые два года жила за ее счет. Может, у нас часто случались споры, но это не мешало нам быть родными людьми. Мама почему-то считала, что я могу исправиться, если чаще мне говорить какая я неудачница и все делаю неправильно. Вначале меня это бесило. Я ругалась с ней. Пыталась доказать обратное. Сейчас же меня, ее слова только смешили. Я столько лет слушала одно и то же, что слова перестали действовать. Я их не воспринимала. Или это случилось из-за того, что ее мнение меня перестало волновать, и я начала жить своей жизнью? Ведь в детстве часто хочется, чтоб тебя похвалили. Заслужить одобрение, чтоб тобой гордились. Это переходит и в сознательный возраст. Одно время я пыталась соответствовать ее идеалам. Но что поделать, если не получалось достигнуть той планки, которую она поставила? Осталось лишь привыкнуть к той жизни, которую я для себя выбрала и понять, что эта моя жизнь. Необязательно жить по указке других, стремиться оправдать чьи-то ожидания. Можно идти своим путем, который кажется правильным и быть счастливой или глотать слезы, но никого при этом не винить, потому что виноватых нет. Вся ответственность за выбранную дорогу была лишь на мне.

Две недели в больницы не прошли даром. Чего только я не передумала за это время. Успела раз десять помириться сама с собой. Потом поругаться. Обвинить себя во всем произошедшем. Затем простить. Испугаться пустоты, что оказалась в душе. Заставить себя примириться с ней. Я не могла долго жалеть себя. У меня был Сережка, Данко. Нужно было жить дальше. Работать. Да, я потеряла ребенка. По прогнозам врачей забеременеть повторно для меня будет проблематично из-за неполадок с другим яичником. Но я выжила. Теперь я знала, что некоторые препараты у меня вызывают аллергию. Их нельзя принимать. Потерянный малыш иногда мне снился. Но это была не моя вина, что он не смог появиться на свет. Я хотела его родить, но не судьба.