Игроки

– Про него и Маке, – Магда кивнула, чувствуя, как под пристальным взглядом Алекса в ней вновь нарастает возбуждение, – если кто-то из них врет, то он не должен был там оказаться.

– Знаешь, я как-то этим вопросом сильно не задавался, – Алекс пожал плечами, – могу уточнить, если хочешь. Я же говорю тебе, привирали оба.

– Даже так? – Магда с сожалением взглянула на опустевший фужер, – тогда мне вообще непонятны критерии отбора. Если они оба такие грешники…

– Магда, – Алекс укоризненно покачал головой, – а кто не грешен? Сама посуди, если всех так строго судить, никакого баланса не будет, все нарушится. Возьми ту же Благодать, там ведь луга, цветники, фонтаны. Скотина опять же всякая, Бэмби, еще кто-то, всех не упомнишь.

– И что? – непонимающе спросила Магда.

– Ничего, – Алекс усмехнулся, – луга косить надо, не то сорняками все зарастет, цветники полоть, фонтаны чистить, скотину кормить. Кто этим всем заниматься будет? Само что ли? Тот же Бэмби, это он в мультиках бегает себе травку щиплет, все умиляются. А на самом деле что?

– Что?

– Этот лосяра здоровый цветники за ночь все выжрет, что не сожрет, вытопчет, а потом у него брюхо бурлит и он бегает по дорожкам и гадит где не попадя. За ним полдня только ходить убирать надо.

– Я думала, он олень, – Магда удивленно покачала головой, – олененок.

– Лось он, – хмуро бросил Алекс и тут же спросил, – а ты чего шампанское не пьешь? Не нравится, что ли?

Только сейчас Магда заметила, что фужер в ее руке вновь наполнен почти до самых краев, а пузырики выходящего из шампанского углекислого газа весело облепили хрустальные стенки.

– Так у них что там, колхоз? – он с удовольствием сделала глоток.

– Не совсем, – Алекс не на долго задумался, – скорее кибуц.

– Это что ж, получается, они у евреев идею подсмотрели?

– Скорее наоборот, все ведь по образу и подобию. Вот кибуцы тоже так сделали, по образу. Так сказать, тренировочные лагеря, чтобы люди уже на земле к райской жизни готовились.

– Ага, – Магда пренебрежительно скривилась, – что-то, я смотрю, в эти кибуцы очереди не выстраиваются.

– А куда спешить? Если ты точно знаешь, что после смерти всю жизнь будет именно так: цветы, грядки с клубникой, хоровое пение по выходным, то можешь несколько лет уделить какому-то разнообразию.

– Ну да, потом будет что вспомнить, – вздохнула Магда.

– Ты что? – Алекс удивленно взглянул на собеседницу, – совсем всё забыла? Тебе это тыщу лет назад рассказывали. Благодать, она потому и Благодать, что те, кто попал туда ничего не помнят.

– Вообще ничего?

– Вообще. Ни детей, ни родителей, ни первый секс, ни последний. Они ж поэтому все и счастливы, что не помнят того, что потеряли.

– Они ничего как бы и не теряли, выходит.

– Вот именно, – Алекс кивнул, – понимаешь, в чем фишка? Нет ни тоски, ни воспоминаний. А те, кто в другое место попал, у тех наоборот, у них память обостряется. Они там такое вдруг вспоминают, что уже много лет как забыли, про то думать начинают, чего в их жизни почти и не было, точнее они думали, что не было, а оно когда-то давно было, но потом из памяти стерлось.

– Это что ж такое, например? Мне кажется, я все про себя всегда помнила, особенно самое хорошее.

– Да ладно, – Алекс пренебрежительно махнул рукой, – самое хорошее никто не помнит. Вообще никто.

– Может быть ты мне тогда подскажешь, что это? – попросила Магда.

– Оно тебе надо? – Алекс скептично взглянул на утвердительно тряхнувшую головой Магду. – Ладно, закрой глаза, расслабься, веселые картинки показывать буду.

Стиснув фужер с недопитым шампанским обеими руками, Магда откинулась на спинку дивана и зажмурилась.

– Да ты расслабься, – ласково попросил Алекс, – что вы все такие зажатые? Никто толком расслабиться не умеет.

Магда почувствовала легкое головокружение и сильнее вжалась в спинку дивана. Она хотела было открыть глаза и сказать Алексу, что передумала, но с удивлением поняла, что веки не открываются. Магда не успела толком испугаться, когда из темноты начали появляться становящиеся все более четкими образы. Она словно смотрела кино в формате 3Д, а голос Алекса мягко звучал в ушах, комментируя происходящее.

– Вот ты открыла глаза, но все равно ничего толком не видишь, потому что зрение еще не конца сформировалось. Ты ничего не можешь понять и кричишь, а потом с трудом, сквозь свой громкий плач слышишь чей-то голос. Это голос женщины, она зовет тебя по имени. Ты слышала этот голос и раньше, но он всегда звучал несколько иначе, впервые ты его слышишь так отчетливо, впервые слышишь свое имя, хотя и не понимаешь ничего из того, что тебе говорят. Но это не важно. Важно лишь то, что ты чувствуешь: этот голос полон любви к тебе, рядом с этим голосом тебе совсем не страшно и можно не плакать. А потом в твои губы упирается что-то непонятное, но на всякий случай, ты приоткрываешь рот и хватаешь это непонятное губами. И твой рот наполняется блаженством. Это молоко твоей матери. Ты еще не знаешь, что это такое, но ты чувствуешь себя счастливой. Тебе уже не страшно, тебя обнимают мягкие теплые руки, а рот наполнен восхитительным вкусом, и ты делаешь глоток за глотком, пока не засыпаешь своим первым счастливым сном.

Магда почувствовала, что рот ее начал наполняться жидкостью со странным, явно знакомым, но давно забытым вкусом. Она сделала глоток и материнское молоко потекло по пищеводу.

– Вот ты стоишь на месте, немного покачиваясь, ты уже давно хотела это сделать, но все никак не решалась. И вот время настало. Ты делаешь шаг, чуть не падаешь, но ухитряешься удержаться на ногах. Тебе надо сделать еще три шага и тогда ты окажешься рядом с ним. Рядом с сидящим на корточках бородатым улыбающимся мужчиной, твоим отцом. Ты делаешь эти шаги один за другим, на четвертом твои ноги заплетаются, и ты падаешь, но отец вовремя подхватывает тебя на руки, затем начинает осыпать твое лицо поцелуями, потом он вскакивает и подбрасывает тебя в воздух, ловит и снова подбрасывает, еще выше. Ты визжишь от восторга. Ты помнишь свой крик, Магда? Ты все помнишь? А ты чего ревешь-то?

– Останови это, – Магда размазала по лицу слезы и тут же глаза ее открылись, не делай так больше! Никогда так не делай!

– Вот всегда так, – Алекс обиженно развел руками, – вы вначале ничего не боитесь и просите чего-то, чего вам даром не нужно, а потом плачете, когда это чего-то у вас исполняется. Нафига просите?

Ответить Магда ничего не смогла, она лишь поднесла ко рту фужер с шампанским и стремительно его опустошила.

– Тоже правильно, – одобрил Алекс, – выпей, оно сразу полегчает. Ты, считай, толком ничего и не посмотрела, а люди, ну те, которых обрекли на веки вечные, вот так сидят и смотрят без конца и видят, какими были и какими потом стали. Смотрят и воют, от того, что их изнутри тоска гложет, она их выедает полностью, тоска эта, лишь один скелет остается. Потом, раз и мясо опять на костях нарастает и все по-новой. Кстати, удобно. Всем остальным работы меньше. А то вот эта вся возня, то печь не топлена, то крюки не наточены, она кого хочешь уморить может. А толкового персонала его нигде не хватает, ни сверху, ни снизу. Ты в курсе, кстати, что грехи взвешивать перестали?

– Это как так? – от удивления Магда вытаращила глаза.

– Давно уже, лет триста, – кивнул Алекс, – как начали статистику при отборе применять, так и поняли, что перекос идет, все лучшие кадры вниз уходят. Лучшие, они ведь сама знаешь, ребята шустрые, все погрешить успели.

– Так, а как теперь делят? – не могла понять Магда.

– По средней работают, – увидев в глазах собеседницы непонимание, Алекс усмехнулся, – всю массу, кто у ворот собрался, по ранжиру распределяют и делят. Половина наверх уходит, половина вниз.

– И что, так лучше стало?

– Да, наполняемость везде стабилизировалась, делить проще. Иногда конечно, за середнячков выходит буза. Вроде как из той партии что есть, он чуть ниже границы проходит и в Благодать не может попасть, но начинают данные за предыдущие годы смотреть, и там если, брать большой массив данных, то он, вроде как, уже чуть выше границы оказывается, ну или наоборот.