Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 24



Потом лезем на каштан и срезаем ветки с него. И опять неудача. Самыми лучшими оказываются ветки с клёна. Они длинные и ровные, и легко режутся. И с них очень просто сдирается кора.

Когда мы изготавливаем по удилищу, то задумываемся, из чего бы сделать катушки. И долго не можем придумать. Наконец Сашка додумывается, что у нас же есть детские конструкторы, подаренные в прошлом году на наши дни рождения. Сейчас-то они заброшены, потому что мы в них уже наигрались как следует, да и некоторые детали запропали куда-то. А тогда, когда нам их только подарили, мы очень любили в них играть, и всё время собирали всякие металлические игрушки: танки, тракторы, домики, тачки и всякое другое. Среди не пропавших деталей сохранилось несколько больших колёс, из которых мы и начинаем делать катушки. Сначала мы свинчиваем по паре одинаковых колёс вместе. Получается катушка. Мы радуемся и на край приделываем ручки для вращения этих катушек. Тоже из винтиков с гайками. В середину катушек вставляем длинные гвозди, которые проходят насквозь через катушки, а потом вбиваем гвозди в ручки удилищ. Но не совсем туго, а так, чтобы колёса-катушки вращались. Из мягкой медной проволоки сгибаем кольца и привязываем крепкими нитками к удилищам. Через кольца пропускаем лески, концы которых крепим к катушкам. И наматываем лески на катушки. И у нас все получается!

Мы без конца то сматываем лески с катушек, то наматываем снова, но потом опять задумываемся, из чего бы нам сделать блесны. Задумываемся не надолго, а на маленько, потому что сразу придумываем сделать их из консервных банок. Роемся на свалке и выбираем самую новую и сверкающую банку. Выкрадываем у бабули ножницы и начинаем резать. И снова обрезаемся об острые края банки. Но не сильно, поэтому кровь сама перестаёт идти. Без подорожника. Блесенки получаются не очень ровные, но нам кажется, что все окуни сразу побегут за ними и будут на них охотиться. Крючки-тройнички у нас припрятаны заранее, и маленькие заводные колечки тоже, поэтому, пробив гвоздем дырки в блесенках, мы быстро оснащаем их крючками.

Наконец-то всё готово, и мы весело бежим пробовать спиннинги в бассейне и в речке. Но там оказывается, что при забросе катушки не крутятся, леска с них не хочет сбегать, и блесна не летит. И мы тут же вспоминаем, что не приделали грузики. Их надо было прикрепить повыше блесен. Свинца в наших запасах всегда хватает; мы находим тонкий, плоский и мягкий кусок, отрезаем теми же бабушкиными ножницами нужные размеры, и накручиваем свинец на лески. Потом бьём молотком и получаются приличные грузила. Бабушкины ножницы совсем тупятся, и мы их выбрасываем за забор, потому что боимся. И решаем вообще не сознаваться, что брали.

Оснащённые грузиками лески летят не очень далеко, но всё-таки летят, блесенки плывут в глубине воды и поблескивают, приманивая рыбу. Мы очень рады и с нетерпением ждем ближайшей рыбалки. С гордостью развешиваем спиннинги над кроватями и, просыпаясь утром, сразу же смотрим на них, мечтая о будущих, пойманных на наши прекрасные спиннинги, рыбах.

Люблинское озеро. В следующее воскресенье мы с нашими семьями – Дедовых и Филипповых – едем на озеро Люблинское. В полных составах. С мамами, бабулями и сёстрами. Только Олег не едет. Он на штурманской практике после первого курса учебы, и идёт сейчас по Балтийскому морю на эсминце. Стоит где-нибудь на мостике, смотрит в бинокль на берега, знаки и маяки, потом – на компас, и прокладывает кораблю путь. Так говорит отец, объясняя переживающей за Олега маме. Да мама не особенно и переживает, совсем мало, потому что она настоящая военно-морская жена, и прошла с отцом «огонь, и воду, и медные трубы». Мы с Сашкой не понимаем, в какие такие медные трубы влезала мама, и где они находятся, но спросить стесняемся – вдруг взрослые будут опять смеяться? Спрашиваем мы слишком часто, и от этого всем надоедаем…

На рыбалке на Люблинском озере. Лето 1950 года



Озеро Люблинское расположено совсем рядом с городом, поэтому поездка туда недолгая. Озеро довольно большое, извилистое, с мелкими заливами, глубоко вдающимися в лесистые берега. Над водой свешиваются всякие кусты и деревья. В основном ивы. Мы с Сашкой любим залезать на ивы, на те, которые стволами потолще, и ловить прямо с них. Так наши забросы получаются подальше.

Озеро густо заросло подводной растительностью, поэтому много рыбы. Есть щуки, окуни, плотва, лещи, а в заливах можно поймать толстых линей. А ещё по дну ползают раки. Они тоже иногда схватывают крючок с червяком, и, когда мы вытаскиваем их из воды, забавно висят на крючке, вцепившись клешнёй. Не хотят отпускать добычу. Иногда даже удаётся дотащить рака до берега. Клюет рак так: чуть притопит поплавок, и всё. И так может быть долго. В это время он изучает червяка, как будто обнюхивает. И вертит его в клешнях, как в руках. Мы это видели не один раз в прозрачной воде озера. А вообще раков мы ловим не удочками, а специальными сетками-рачницами, с проволочными обручами. На дно такой рачницы привязывается обжаренная на костре лягушка, и рачница забрасывается в воду. Через некоторое время выволакивается, и в ней всегда сидит несколько раков. А ещё взрослые, купаясь в озере, ловят раков в их норах. Но это трудно, и мы с Сашкой пока боимся. Раков варят в большом ведре, и они становятся красными и очень вкусными. Особенно клешни и хвосты, которые почему-то называются «раковыми шейками». Какие же это шейки, если это точно хвосты?!

Заброшенные могилы. Когда автобус замирает на знакомой поляне на берегу озера, мы с Сашкой тут же удираем в лес. Иначе нас заставят помогать разгружать вещи, собирать сухие ветки для костра, всё вокруг раскладывать… Нам это скучно и неинтересно. Мы бежим на старое заброшенное немецкое кладбище, о котором взрослые ничего не знают. Рекс с нами не идет, он остаётся в лагере в надежде на еду, потому что перед дорогой его никогда не кормят.

Кладбище маленькое, всего несколько гранитных плит и крестов, заросших плющом и кустами. Нам очень интересно разбирать надписи на плитах и размышлять, кто там под ними лежит, и считать, кто сколько прожил. По-немецки мы читать не умеем, но иногда так получается, что мы всё разбираем. Вот, например, старая полустёртая надпись: “Kurt Maier. 1795 – 1868”. И мы понимаем, что тут лежит давно уже сгнивший немец по имени Курт, который прожил семьдесят три года. И при этом удивляемся, как этот немец, внуки которого, наверное, пытались завоевать нашу страну, ухитрился прожить так долго. А вот мой дядя Коля погиб на войне совсем молодым; ему едва исполнилось двадцать лет. И ещё многие мои и Сашкины родственники погибли в войну от ран и голода. Особенно в блокаду Ленинграда. У меня в блокаду умер дедушка и еще один дядя, дядя Толя. Бабулю, маму и Олега вывезли из Ленинграда совсем умирающими от голода, худыми и тощими. И они долго болели. А мужчины все воевали. Отец и его четыре брата: дядя Серёжа, дядя Вася и два дяди Миши – большой и маленький. Все были ранены, а дядя Миша маленький погиб. Два брата мамы воевали: дядя Коля, который пропал без вести на острове Эзель, и дядя Петя. И все наши родственники тоже воевали или трудились на заводах, делали снаряды, танки и самолеты. И сильно голодали. Но всё равно победили. И теперь мы здесь живём, а немец Курт пусть и дальше гниёт себе в могиле. Отец говорит, что эта земля испокон веку была русской землёй, и называлась она не Пруссия, а Поруссия.

Старые могилы заросли ещё какими-то растениями, которые мы с Сашкой называем кислицей. У них довольно толстые полые стебли и большие широкие листья. Если срезать стебель и ободрать с него тонкую зеленоватую, с мелкими красными пятнышками корочку, то обнажается сладковато-кисловатая мякоть, которую можно жевать и глотать. В густой кислице бегают юркие ящерицы и прячутся крупные змеи – гадюки. Гадюки, живущие на кладбище, серые, бурые, чёрные, и даже красноватые. Больше всего серых, с извилистым рисунком на спине. Все они страшно ядовитые. Поэтому мы становимся очень осторожными. Недавно здесь же, на Люблинском озере, такая гадюка укусила совсем маленькую девочку, и ребенка не удалось спасти.