Страница 5 из 9
Глава 2
1916 год, 7 мая. Штормград[6]
Тихо и без привлечения к делу внимания в Штормград был скрытно переброшен особый лейб-гвардии Механизированный полк со всей своей материальной частью. Скрытно. Благо, что и людей, и имущества в полке было не так чтобы и сильно много. Вот и завозили частями и по ночам. Разгружали и сразу распихивали по углам, дабы не допускать открыто наблюдаемой концентрации.
Последним прибыл сам Меншиков. Вроде как по хозяйственным делам. С супругой, что примечательно. Та после прибытия на вокзал сразу отправилась в замок, а он задержался. Формально — чтобы пообщаться с руководством железнодорожной станции о делах логистических и организационным. Все-таки важный прифронтовой железнодорожный узел. Фактически же для беседы с командующим Северным фронтом — Ренненкампфом в приватной обстановке. Он также находился в Штормграде — инспектировал верфи, где строились десантные боты и бронированные катера для нужд фронта. Им давно требовалось пообщаться. Приватно. Не привлекая внимания и лишних ушей, каковых вокруг них постоянно крутилось великое множество. Вот и воспользовались моментом.
— Ну и кашу мы с вами заварили, — усмехнувшись, произнес Ренненкампф, вроде как здороваясь.
— Согласен. Мне тоже больше нравится рагу. Каши слишком пресные. Но что было под рукой, то и заварил.
— Ха! Занятно. Вы разве не знаете, что с легкой подачи Алексея Алексеевича между Юго-Западным и Северным фронтами началось негласное противостояние.
— ЧЕГО?! — Ошалело воскликнул Меншиков.
— Успокойтесь Максим Иванович, — усмехнувшись, махнул рукой Ренненкампф. — Что вы, право дело? К этому давно шло. Вот — прорвало. Вашими стараниями, к слову.
— Поясните? Какое такое может быть противостояние в разгар войны?
— Вы, я полагаю, знаете, что в Генеральном штабе последние несколько десятилетий доминирует учение генерала Драгомирова. В каких-то отдельных аспектах оно даже интересно. Но очень небольших. Хуже того. Все попытки хоть как-то изменить положение вещей натыкалось на глухое противодействие достаточно значимой и представительной группы генералов. Да и часть Великих князей в том немало способствовали.
— Это мне известно, — кивнул Максим.
— Ваш рейд в Восточной Пруссии получил эффект лавины. Сухомлинова ведь сняли не просто так. После того, как ваш журнал боевых действий стал достоянием общественности, начались волнения умов. Он лег на очень благодатную почву. С одной стороны, в армии хватало людей, недовольных положением дел. С другой — Великий князь Николай Николаевич младший был обижен на Сухомлинова из-за того, что тот постоянно вмешивался в его дела.
— Его сделали обычным козлом отпущения, — кивнул Меншиков.
— Да, — кивнул Павел Карлович. — И громче всех требовали расправы те, кто сам же и участвовал в тех делах, которые вменили Владимиру Александровичу в вину. Сняли. Заменили. Но на этом ничего не закончилось. Лавина ведь уже начала сходить. Все те, кому раньше затыкали рот, стали открыто высказывать свое мнение. Ведь вон — сам Главнокомандующий их поддерживает. Но это все оставалось на уровне дискуссий. Опасных, острых, но дискуссий. А потом вы отправились во второй рейд…
— После которого прошла чистка, — задумчиво отметил Максим Иванович.
— Именно. И по странному стечению обстоятельств под удар попали многие рьяные сторонники доктрины Драгомирова. Это привело к тому, что силы уравнялись. И стали… Хм. Как бы точнее выразить? Собираться вокруг двух центров.
— Поляризоваться, — не думая брякнул Меншиков.
— Что, простите?
— Этот процесс называет поляризация.
— Хм. Пусть так. — Немного удивленно глянув на своего визави, Ренненкампф продолжил. — Штаб Северного фронта оказался центром так называемой «молодой школы», а Юго-Западного «старой». После того как начались переводы и ротации я постарался взять это все под свой контроль. Связался с Брусиловым. Но понимания не нашел. Он не видел в том проблемы.
— Говорили с Ивановым?
— Да. Но все также — безрезультатно.
— Предсказуемо, — горько усмехнулся Максим. — В чем выражается это противостояние?
— Первыми звоночками стало поведение Алексея Алексеевича при моем наступление в Чехии. Он ведь специально затянул. Ему ведь даже наступать не требовалось. Просто связать австрийцев боями. Усилия минимальные. Но он этого делать не стал. И они смогли отойти в полном порядке сохранив тяжелое вооружение. Я доложил об этом Императору, но…
— Он ничего сделать и не сможет, — перебил Ренненкампфа Меншиков.
— Почему?
— Павел Карлович. А что ОН может сделать? Вот серьезно? Погрозить Брусилову пальчиком? Мда. Как не вовремя все это. Разведка ничего не показала интересного?
— Нет, — покачал головой генерал.
А Максим Иванович призадумался. О «Брусиловском прорыве» слышали, наверное, все. Его традиционно считают самым значимым успехом русского оружия в годы Первой Мировой войны. Но все, как обычно, оказалось не так однозначно.
Алексей Алексеевич Брусилов был самым типичным генералом-февралистом. То есть, противником Империи и сторонником республиканских, революционных преобразований. Он оказался одним из тех столпов, на которых стояла Февральская революция. Без его деятельной поддержки ее бы просто не получилось. Да и с «Октябрем» он оказался на короткой ноге. Например, в 1919 году его сын добровольно вступил в РККА получив под свою руку целый полк[7]. Сразу. Вот так взять и дать генеральскому сыночку целый полк? Странно, но ладно. Однако в 1920 году отец последовал за отпрыском. И не просто так, а начав активно агитировать офицеров вступать в РККА. Именно он выступил с печально известным воззванием к офицерам армии барона Врангеля. Им было обещано, что тем, кто сдастся добровольно, будет дарована жизнь и свобода. Некоторые поверили авторитету военачальника и сдались. Почти всех их казнили без суда и следствия…
Тот еще субчик.
Почему он так поступал? Сложно сказать. Правление Николая II отличалось не самой здравой внешней и внутренней политикой. Был ли Брусилов чем-то недоволен или стремился к какой-то лично выгоде? Неизвестно. Но факт есть факт. Предал. Его телеграмма с поддержкой отречения была очень тяжелым ударом для Императора. Она показала, что опереться на войска самого сильного и значимого Юго-Западного фронта для подавления бунта монарх не может. Конечно, Брусилов был не единственным в партии изменников. Но поддержи он Императора в тот момент — всей той кровавой каши могло и не закрутиться. По сути он выступил соломинкой, сломавшей хребет верблюду.
Максим искренне надеялся, что изменение узора войны как-то поменяло ситуацию с Алексеем Алексеевичем. Но нет. Его гнилая натура просто проявилась иначе. Главная же беда заключалась в том, что понять мотивации Брусилова Меншиков не мог. Подставлялся же. Очевидно подставлялся. Или, может быть, в этом и заключалась его работа? На кого, кстати?
Особняком стоял вопрос собственно военных успехов Брусилова. Меншиков помнил свой шок от погружения в детали знаменитого Брусиловского прорыва…
Австрийцы при поддержке немцев вполне смогли удержать фронт. Да, на двух участках он откатился на 80-120 км. Значимо. Очень значимо. Но не более того, так как прорыва не было. Противник удержал фронт, а все наступление ознаменовалось только скромным тактическим успехом… за который было заплачено просто чудовищными потерями! Такими, что что Русская Императорская армия летом 1916 года потеряла свои последние резервы в операции не имевшей стратегического значения. Для войны, во всяком случае.
Почему так? Ведь говорят… много чего говорят. Но австрийское наступление в Италии заглохло до начала русского. А германское, под Верденом, удалось погасить только наступлением на Сомме и вступлением в войну Румынии. Да-да, Румынии. Потому что против Юго-Западного фронта, который, де, прорвал оборону, войск перебросили меньше, чем против Румынии с куда более слабой и малочисленной армией.
6
Максим переименовал Штеттин в Штормград, так как ему не понравилось это неблагозвучное название города. Тем более, что название города этимологически восходило к древнему славянскому названию репейника и выглядело еще более неудачно. Вот он и сделал себе приятно — переименовав столицу собственного Великого княжества.
7
Алексей Алексеевич Брусилов младший прокомандовал полком РККА недолго. Попал в плен к «дроздовцам» и был повешен.