Город лестниц

Несмотря на ссору, несмотря на то что дома ее точно ждет наказание, несмотря на все – сердце Шары подпрыгивает и радостно кувыркается при этих словах. Вернуться домой, в Галадеш… И все же ей закрадывается в душу подозрение: разочарование Виньи в ней какое-то слишком уж нарочитое: «Неужели тетушка сейчас активно меня дискредитирует?» Мысль кажется невероятной, но потом Шара понимает, что сама проделывала это множество раз со своими врагами: зачем убивать человека, если можно выставить его некомпетентным дурачком?

– Но, – продолжает Винья, – я не могу этого сделать. Причем именно из-за того, что ты тут устроила. Ты же теперь у нас в Сайпуре герой, Шара. Спасительница Мирграда! Приветствуем торжествующего победителя, изничтожившего чудище, которое он сам и выпустил на свободу! Слишком много сейчас ведется разговоров в коридорах власти, и я не знаю, какие в конечном счете будут приняты решения. Мне бы очень хотелось рассказать им, как ты напортачила, – но, увы, для этого придется раскрыть тайну существования Склада, чего я, естественно, не могу сделать. Так что, дабы не подвергать опасности мои работающие и продуктивные стратегии, я не буду ничего предпринимать. Я ничего не буду делать – только отдам им то, что они хотят. Тебя.

– Меня?

– Да. Я повышаю тебя в должности, моя дорогая. Теперь ты официально Главный дипломат в Мирграде. Больше не провалишь ни одной секретной операции – должность не позволит.

Шара бледнеет:

– О нет.

– О да. Будешь публичной фигурой. С этого момента я лишаю тебя всех полномочий агента спецслужб. У тебя больше не будет доступа к секретным материалам и операциям. Если ты сделаешь запрос, ни один оперативник Министерства тебе не ответит. Ты станешь лицом Сайпура в Мирграде. Будешь у всех на глазах, получишь большую известность. Уверена, ты сумеешь снискать любовь и аплодисменты публики, – ядовито улыбаясь, говорит Винья.

Шаре становится плохо. Нет ничего – абсолютно ничего! – страшнее для оперативника, чем публичная должность, на которой ему придется считаться со всеми официальными запретами и ограничениями, которые он привык обходить в своей прежней теневой жизни.

– Думаю, ты будешь очень занята, – говорит Винья. – Мирграду и Сайпуру нужно о многом поговорить, как выясняется. Что ж, пусть они говорят через тебя. Я не знаю, сговорились ли вы с этим, как его, Вотровым, чтобы это все устроить, но если да, то что ж – гордись, у вас все получилось. Ну что ж, раз так, принимай на плечи положенный груз работы – никто за тебя ее делать не будет.

«Значит, вот оно, ее наказание, – думает Шара. – Уж лучше суд и тюрьма, хотя кто знает… во всяком случае, с милосердием у Виньи всегда было напряженно…»

Шара осторожно прокашливается. Ей все больше кажется, что она играет в батлан с человеком, который тайно ведет совершенно другую игру, но терять ей нечего, так что…

– Тетушка Винья… послушайте меня, пожалуйста.

– Да?

– Если… если бы я сказала вам, что есть реальная, вполне вероятная угроза… в Мирграде… что я сама, лично, видела доказательства тому, что одно из изначальных Божеств, в той или иной форме, выжило?.. Что бы вы сделали?

Винья смотрит жалостливо:

– И это – твоя великая тайна? Твое ужасное подозрение? Ты за этим, что ли, отправилась на Склад?

– Да. Я уверена в этом. Я абсолютно в этом уверена, тетя Винья.

– О, Шара… Я поступлю точно так же, как и тогда, когда мне это сказали в последний раз. Два месяца тому назад. И перед этим – семь месяцев тому назад. И перед тем разом, и еще раньше, и еще раньше… Я получаю в год в среднем десять докладов, в которых мне сообщают, что боги не умерли, что они живы-здоровы, просто пребывают не здесь, но собираются вернуться. Мы получали такие отчеты регулярно с самой Войны, дорогая. Если бы мы их сложили друг на друга, куча, уверяю тебя, выросла бы до третьего этажа! И все эти люди абсолютно уверены, что это произойдет, – потому что Континент в этом не сомневается. Это их глупая сказочка, отчаянная мечта – прямо как у дрейлингов с их Даувкиндом. Исчезнувшие короли и королевы, которые когда-нибудь приплывут обратно… Это чушь, Шара.

– Но… Я лучше всех разбираюсь в Божественном, я – эксперт в этой области! Разве это не в счет?

– Ты – оперативник, помешавшийся на Божественном, – мягко уточняет Винья. – А это, согласись, совершенно другое дело. У тебя могут быть интересы и увлечения, Шара, но ты прежде всего – слуга Сайпура.

Шара едва удерживается от того, чтобы не выкрикнуть во все горло: «Как ты, тетушка, да? На кого ты работаешь? Кто тебя подкупил? Почему ты стала все скрывать от меня, почему ты так нерационально себя ведешь? Раньше такого за тобой не водилось…» Но она, конечно, не кричит: раскрывать карты в такой ситуации было бы неразумно.

– Возможно, это пойдет тебе на пользу, – продолжает меж тем Винья. – Возможно, это послужит тебе хорошим уроком, и ты сделаешь нужные выводы.

Шара кивает с подавленным видом. А сама думает: «Не сомневайтесь, тетушка, я уже сделала нужные выводы».

– Мне очень жаль, дорогая, но, прошу, больше не выходи со мной на связь таким способом, – говорит Винья. – Во всяком случае, пока все не устаканится. Мы должны быть очень осторожными в такой сложной обстановке. За нами внимательно наблюдают. А чудеса, как тебе известно, крайне опасны.

Винья печально улыбается:

– До свидания, моя дорогая.

И стирает свое отражение со стекла.

Стоя посреди пустой комнаты, Шара вдруг понимает, что осталась совсем одна.

* * *

Шара медленно закрывает ставни. Ее руки дрожат от ярости. Ее уничтожили, заставили себя почувствовать беспомощной жертвой. Растоптали ее репутацию и достоинство. А она стояла и смотрела и ничего не могла с этим поделать. «Какой точный расчет, – говорит она себе. – Винья располосовала меня с хирургической точностью. Вот почему я так злюсь – она прекрасно знала, куда бить. Что сказать, чтобы было больнее». Злиться, тем не менее, Шара не перестает.

Если бы можно было с кем-то об этом поговорить. Но единственный человек, с кем можно было побеседовать о Божественном, – это Панъюй. Был. С ним она и разговаривала – в течение тех немногих дней, что продлилась его подготовка.

И тут взгляд ее падает на белый чемодан под столом.

Она подходит, выдвигает его, кладет на стол и замирает в задумчивости.

Шара Комайд окончила курс академии при Министерстве иностранных дел с рекордно низким числом взысканий. Из Фадури она выпустилась с высшим баллом. И она всегда была одним из немногих агентов высокого полета, что сами заполняли все бумаги и писали отчеты – чем очень гордилась.

Шара всегда была хорошим солдатом. Никогда не позволяла себе лишнего. И вот к чему это все привело.

Однако она все равно не может заставить себя просто взять и открыть чемодан.

«Просто помни о том, что твоей карьере и так и эдак уже пришел конец. Рисковать нечем».

Щелкают замки, приподнимается крышка.

Внутри лежит перевязанная бечевкой пачка бумаги. Листы покрыты легким, как паутинка, почерком, и ей не нужно видеть заваливающуюся «Т» или неровную «М», чтобы понять – писал Ефрем. Первая страница отличается от остальных: на ней что-то торопливо начеркали и шлепнули поверх пачки.

На все про все у нее есть один день. После истории с Уравом в посольство скоро прибудут люди Виньи.

Шара устраивается в кресле и развязывает бечевку.

Здравствуйте.

Если вы это читаете, значит, вы нашли ячейку, записанную на подставное имя, но принадлежащую доктору Ефрему Панъюю из Галадеша.

Впрочем, вы наверняка это уже знаете, поскольку единственным свидетельством того, что эта ячейка существует, была записка, написанная шифром из элементов гешати, чотокана, дрейлингского и авранти, поэтому найти ячейку сможет лишь человек, обладающий приличным опытом в переводе с древних языков.

Поэтому я, наверное, должен сказать: Здравствуй, Шара.