Страница 53 из 115
Воханнес вскакивает – так быстро, как позволяет больное бедро, – и отвешивает поклон:
– Госпожа Тивани!
Из него бы хороший распорядитель на танцах получился. Шут гороховый.
– И двух дней не прошло с нашей прошлой встречи, – замечает Шара. – Так что обойдемся без приветственных церемоний.
– О нет! Напротив! Мы никак не можем без них обойтись! Подумать только, ведь я встречаюсь с… как там в пословице? Враг моего врага – мой…
– Во, ты о чем, вообще? Ты принес то, о чем я просила?
– А как же. И я прекрасно провел время, пытаясь заполучить эту штуку. Но сначала…
Воханнес дважды хлопает в ладоши. На его перчатках белого бархата пятна типографской краски.
– Сэр, не будете ли вы так добры принести нам две бутылки белого сливового вина и поднос улиток?
Официант кланяется, как игрушка на пружинке:
– Безусловно.
– Улитки?.. – тихо ужасается Шара.
– А вы, джентльмены, – тут Воханнес оборачивается к сайпурской охране, – не желаете ли отведать прохладительных напитков?
Один из телохранителей открывает рот, чтобы ответить, смотрит на Шару и закрывает рот. И отрицательно мотает головой.
– Как угодно. Прошу.
И Воханнес картинным жестом указывает на кресло рядом с собой:
– Присаживайтесь. Я несказанно рад, что вы откликнулись на мое приглашение. Вы ведь очень занятая женщина.
– Интересное ты выбрал место для встречи. Полагаю, прокаженного здесь бы встретили сердечнее…
– Ах, я подумал, что если могу приехать к вам на работу, то и вы вполне можете наведаться ко мне. И хотя это славное заведение внешне выглядит как развратный притон старых ретроградов, пардон консерваторов, сударыня Тивани, уверяю вас: именно здесь бьется живое сердце мирградской торговли. Если бы вы могли видеть финансовые потоки как золотые реки, текущие над нашими головами – да, прямо тут, среди всего этого дыма и пошлых шуток, над этими лысыми головами и мясной похлебкой, – именно здесь золотая река заворачивается в самый глубокий, тугой и не поддающийся пальцам узел. Я приглашаю вас осмотреть раздолбанную, заляпанную по самые мачты дерьмом посудину, что несет знамя мирградской торговли прямо в море процветания и успеха.
– Возможно, я ошибаюсь, но… – щурится Шара, – …мне кажется, что тебе здесь не очень-то нравится… вершить важные дела, пардон работать.
– У меня нет выбора, – отвечает Воханнес. – Нужно принимать жизнь такой, какая она есть. Может показаться, что это одно здание, но на самом деле их несколько. Всякий дом в Мирграде есть дом разделенный, а этот дом в особенности, мой боевой топорик, – он просто на ленты порван. Каждый стол с диванчиками помечен особым цветом, и это цвета соперничающих партий. На этих половицах можно было бы мелом расчертить барьеры, разделяющие некоторых членов клуба. Впрочем, половицы слишком рассохлись, ничего не выйдет. А в последнее время этот клуб – так же, как и весь город, – разделился на две главные партии. Мою и… ну…
И он бросает ей на колени газету. На странице обведена крохотная заметка: «Уиклов бросает вызов посольству».
– Ты привлекла внимание щелкоперов, моя дорогая, – замечает Воханнес.
Шара проглядывает статейку:
– Да, – кивает она. – Мне об этом доложили. А тебе что за дело?
– Дорогая, я размышлял над тем, как протянуть тебе руку помощи.
– С ума сойти…
– А с Уикловым я могу тебе очень помочь.
Из клубов дыма материализуется официант с бутылкой белого сливового вина. Он с поклоном демонстрирует бутылку Воханнесу. Тот оглядывает этикетку, кивает и лениво протягивает руку, в которой мгновенно возникает наполненный до краев хрустальный бокал. Официант с сомнением переводит взгляд с него на Шару и обратно, словно бы спрашивая: серьезно? Вы действительно хотите, чтобы я и ее обслужил? Воханнес гневно кивает, и сердитый официант совершает перед ней ту же церемонию, правда в несколько облегченной версии.
– Бесстыжий говнюк, – резюмирует Воханнес, когда официант удаляется. – И часто здесь с тобой так обходятся?
– Во, что конкретно ты предлагаешь?
– Что конкретно я предлагаю? Я очень конкретно предлагаю кое-какие материалы на Уиклова. Причем я готов сделать это по доброте душевной. С условием, конечно, что вы закопаете толстого ублюдка.
Шара потягивает вино, но ничего не отвечает. Она смотрит на стоящий рядом с креслом Воханнеса чемодан. Такой же белый, бархатный и дурацкий, как его перчатки. Во имя всех морей, неужели я доверила оперативное задание клоуну? И тут она видит второй чемодан, с другой стороны кресла. Интересно, там тоже содержимое ячейки? Сколько же там всего вещей лежало?
– Ну и что же это за материалы на Уиклова?
– Ах, а вот с этим все не так-то просто… Я, видишь ли, не из тех, кто любит все эти грязные, я бы даже сказал – подлые, политические игры и махинации. Несмотря на то что происходит, хм, сейчас. Это не в моем стиле. Ведь я… – тут он изящно помахивает тонким пальцем, подыскивая выражение, – …неисправимый идеалист. Я пользуюсь такой популярностью именно потому, что никогда не пачкаю рук.
– А теперь ты хочешь их немножко запачкать.
– Если этот засиженный навозными мухами кусок помета и впрямь связан с людьми, которые напали на нас и убили Панъюя, я, признаться честно, не слишком опечалюсь, если его уберут с политической арены. Сам я не могу вонзить ему в спину нож, но могу передать кинжал кому-нибудь более умелому…
В комнату, рассекая смрадную завесу тумана, влетает официант с огромным плоским камнем с дырочками. Поверхность камня залита маслом, а в дырочках торчат какие-то бежевые пуговки.
– Что ты хочешь этим сказать, Во? – в очередной раз задает она уточняющий вопрос.
Воханнес принюхивается и берется за вилочку величиной с иголку.
– У меня есть друг, который подвизается в торговом доме Уиклова. Да, так Уиклов и составил состояние – он, видишь ли, один из немногих ветеранов старой гвардии, кто снисходит до торговли. Он зарабатывал на… картошке. Что ж, ему подходит. Возиться с чем-то, что растет в грязи и темноте…
Он подцепляет вилочкой улитку, кладет ее в рот и стонет:
– Го…ря…чаяяяя… Ммм…
И быстренько зажимает крохотный комок улиточьей плоти между зубами, выдыхает и проглатывает его.
– Очень горячие. Так вот. Я убедил этого человека из торгового дома Уиклова посмотреть, куда инвестировал и что покупал Уиклов в течение прошлого года.
И он торжествующе улыбается и похлопывает по второму чемодану, что стоит рядом с креслом.
– Уверен, дело нечисто. Наверняка ничего непристойного – даже жаль. Но колкастани родился – колкастани и помрешь, а Уиклов просто образцовый колкастани. Но какая-то грязючка там имеется. И мне бы очень хотелось, чтобы вы ее увидели.
Шара задает прямой вопрос:
– Он финансирует реставрационистов?
– Я просмотрел документы, но, увы, вынужден признать: такого не заметил. К сожалению. Хотя есть там некая странность…
– Какая?
– Ковроткачество.
– Что? Подожди, ты о чем?
– О ковроткачестве, – бестрепетно повторяет Воханнес. – Видишь ли, Уиклов выкупил, прямо на корню, три ткацкие фабрики в пригородах. Ну ты знаешь, здоровенные такие мануфактуры, на таких ковры производят…
– Я понимаю, о чем речь.
– Так вот. Он их выкупил. Причем за большие деньги. И даже названия не сменил.
– И ты думаешь, не сменил, потому что не хочет, чтобы о покупке прознали? – спрашивает Шара.
– Именно. Но я нюхом чую: что-то тут не так. Что-то там такое еще есть, просто я не вижу этого чего-то. Но, с другой стороны, за мной и не стоят спецслужбы целой супердержавы.
Шара глубоко задумывается.
– Он купил эти ткацкие фабрики в месяц Тува? Позже?
– Хм… Я не помню всех деталей с точностью, но… думаю, что позже.
А вот это интересно.
– Насколько ты доверяешь своему информатору?
– Полностью.
– Почему?
Воханнес колеблется. Потом говорит:
– Я знаю его. Он мой… близкий друг, – медленно выговаривает он. – Этого должно быть достаточно.