Город лестниц

– Естественно, знаю! – зло вскидывается Винья. – Ради него Ефрем туда и поехал! Ради чего же еще!

– И ты дала ему добро?

Винья закатывает глаза.

– Ах, вот оно что. Это ты все спланировала…

– Естественно, планировала операцию я, моя дорогая. Но идея – о, идея была Ефрема. Просто меня она очень заинтересовала.

– А что это была за идея?

– Ах, ну тебе-то это не так интересно будет слушать, ты же у нас спец по Божественному… Ты и так все знаешь. Или узнала бы, если бы Ефрему разрешили опубликовать монографию. Однако, как сейчас принято выражаться, его идею не слишком… э-э-э… одобряли. Она представлялась слишком опасной.

– И что это была за идея?

– Мы стараемся не поднимать здесь тему Божественного – боги умерли, и это прекрасно, нечего их воскрешать даже словами, – но, если все же заговариваем о этом, мы принимаем точку зрения континентцев: связь людей с Божествами была односторонней. Боги спускали сверху приказы, озвучивая континентцам свои желания, те сообщали об этом миру, и все повиновались. Реальность повиновалась.

– И что?

– А то, – медленно выговаривает Винья, – что в ходе исследований Ефрем постепенно разуверился в том, что дело обстояло именно так. Он полагал, что связь была двусторонней. Стороны шли на взаимные уступки, о чем мало кто подозревал… Божества формировали собственные миры, собственные реальности – вот их-то с грехом пополам сумели реконструировать наши историки, основываясь на противоречащих друг другу мифах творения, посмертных видениях, реальностных помехах и прочем, и прочем.

И она нетерпеливо машет рукой, словно бы разгоняя ненужные частности.

– Естественно, – говорит Шара, которой эти тезисы вполне знакомы.

Континентом правили сразу шесть Божеств, и это создавало много проблем, и в том числе проблему конфликта мифологий: так, к примеру, никто не мог взять в толк, как мир мог быть создан из горящего золотого угля, извлеченного из пламени сердца Олвос, и, одновременно, из камня, вырубленного Колканом из горы в лучах садящегося солнца? Как могла душа после смерти обратиться в скворца и присоединиться к стае таких же птиц, сопровождающих Жугова, и одновременно уплыть вниз по реке смерти, волны которой вынесли бы ее на берег в садах Аханас, где душа проросла бы орхидеей? Все Божества совершенно однозначно описывали такие вещи, и их воззрения никак не согласовывались между собой.

Сайпурским историкам понадобилось много времени, чтобы разобраться с тем, как это все воспринимали жители Континента. Бесплодные споры длились до тех пор, пока кто-то не указал, что рассогласование мифологических систем происходит по географическому принципу: люди, жившие в непосредственном соседстве с Божеством, придерживались совпадающих с его мифологией взглядов. Как только историки совместили ареалы распространения тех или иных сюжетов с картой, оказалось, что границы доминирования определенных мифологий до удивления четкие: можно было в буквальном смысле провести линию там, где кончалось влияние одного Божества и начиналось влияние другого. И, как пришлось признать историкам, человек, находящийся в сфере – или тени – определенного Божества, существовал в специфической реальности, внутри которой все, что Божество требовало считать истиной, являлось неоспоримым фактом.

Так, на территории Вуртьи мир был сотворен из костей вражеской армии, истребленной ею на небесных ледяных полях.

А если вы переезжали в земли Аханас, всем становилось очевидно, что мир произошел из семени, которое она выловила из реки грязи и омыла своими слезами.

А если человек подъезжал к Таалаврасу, становилось совершенно ясно, что мир – это механизм, созданный им из небесной тверди, который он в течение тысяч лет отлаживал и проектировал. И так далее и тому подобное.

То, что Божества полагали истиной, и было непреложной истиной в тех краях. А когда кадж убил богов, эти верования перестали быть истиной.

В поддержку этой теории также свидетельствовало явление, названное «реальностными помехами». С ним столкнулись после того, как кадж убил четверых из шести изначальных Божеств: судя по всему, мир «помнил», что его части некогда жили в разных реальностях, и ему было трудно собраться в единое целое. Сайпурские солдаты вспоминали реки, текущие в небо, серебро, оборачивающееся свинцом в некоторых местах, деревья, которые цвели и засыхали несколько раз на дню, плодородные земли, обращающиеся в потрескавшиеся пустоши, если глядеть на них с одного места, и тут же принимающие прежний вид, если наблюдающий делал несколько шагов в сторону. Так или иначе, мир разобрался с этими проблемами, и «реальностные помехи» перестали беспокоить Континент. Мир восстановился, сугубых разрушений удалось избежать. Правда, целостностной реальность Континента так и не стала.

Винья тем временем продолжила:

– Ефрем полагал, что смертные адепты и последователи Божеств также участвовали в создании этих реальностей. Он, тем не менее, не был в этом положительно уверен, поскольку не имел доступа к нужным источникам информации. Ты понимаешь, каким. Опасным источникам.

– Которые все находились на Складе.

– Именно. Так что он написал статью, в которой изложил свою теорию, и разослал ее для публикации. Ее тут же направили мне – поскольку на такие вещи у нас смотрят очень и очень косо. Думаю, что они хотели, чтобы я его посадила. Или отправила в изгнание. Что-то вроде этого.

– А вместо этого ты дала ему ровно то, о чем он просил. Почему?

– Ну сама-то подумай, Шара, – качает головой Винья. – Сайпур сейчас – единственная супердержава. Наша мощь очевидна для всех. Никто в мире даже подумать не может о том, чтобы угрожать нам. Разве что… мы знаем, что Божества существовали. И хотя они были убиты, мы не знаем, что они были за существа, и как у них получалось делать то, что получалось. Мы не знаем, откуда они взялись. Мы даже не знаем, как именно у каджа получилось их убить.

– Ты говоришь о них как об оружии.

Винья пожимает плечами:

– Возможно. Но только представь себе: Божество могло пожелать, чтобы все живое было пожрано огнем, – и огонь вспыхивал! Подобное существо стало бы оружием, которое бы положило конец эпохе войны, как мы ее себе представляем. Армия, флот – необходимость в них отпала бы за ненадобностью. Солдаты тоже не нужны. У нас оружие – у врага потери, вот как бы обстояло дело.

Шара чувствует, как в животе шевелится что-то холодное. Это ужас.

– И ты хотела… хотела… вывести кого-то такого для Сайпура?!

Винья хохочет:

– Ах ты батюшки, нет, конечно! Нет, нет, что ты? Я вполне, вполне довольна своим положением. Я же не сумасшедшая – зачем мне здесь кто-то, обладающий… да, назовем это так… обладающий большим авторитетом, чем я? Но я очень, очень не хотела бы, чтобы кто-то другой обзавелся подобной сущностью. Вот эта мысль, признаюсь, не давала мне покоя. Мне – и многим другим. Если бы Ефрем смог ответить на все эти вопросы: откуда боги взялись, как они действовали – о, тогда мы сумели бы предотвратить их возвращение. Да, и если бы ему удалось отыскать хоть какую-то информацию об оружии каджа – о котором мы до сих абсолютно ничего не знаем, – это тоже помогло бы мне спать спокойней.

– Ты стала бы спать спокойней, если бы знала, как убить бога?

Винья с деланой беспечностью пожимает плечами:

– Что ж, таково бремя власти! Ефрема, впрочем, именно эта тема не слишком интересовала. Мне кажется, она казалась ему слишком скучной для исследования. Но что-то – это лучше, чем ничего. Согласись.

– И мы тогда… Я хотела сказать… Мы бы тогда узнали, почему нас отвергли, – тихо говорит Шара.

Винья молчит. Потом медленно кивает:

– Да. Мы бы наконец узнали, почему.

И обе замолкают, ибо слова излишни: каждому сайпурцу до сих пор не по себе от одной мысли о том, что его предки жили в чудовищном рабстве. Но так же каждого сайпурца занимает тревожная мысль: почему? Почему им отказали в боге? Почему именно Континенту досталась вся благодать покровителей – вместе с властью, мощью, чудесными артефактами и привилегиями, о которых в Сайпуре даже мечтать не смели? Откуда взялось это жуткое неравенство? И хотя сайпурцы, на первый взгляд, кажутся невысокими и любопытными людьми, ставящими превыше всего богатство и образованность, человек, достаточно поживший в Сайпуре, вскоре понимает, что в сердце его жителей пылает холодный огонь гнева – и рождает в их душах неожиданную жестокость. «Они называют нас безбожными, – время от времени говорят друг другу сайпурцы. – Можно подумать, у нас был выбор».