Страница 36 из 115
– А как ты попадаешь в то место, где тебя ждут друзья?
– Трудно объяснить.
И он смотрит на лампу под потолком. Потом в сторону, словно ему больно смотреть на свет. А потом мямлит:
– Мир… он стертый. То есть истертый.
– В смысле?
– Он неполон. Город неполон. Есть места, где что-то стояло, а теперь пусто. Его забрали. Соединительная… – тут он мучительно морщит лоб, – …ткань. Но все это можно увидеть. Попасть туда. В то место. Если ты оттуда. Золото… закоптилось. Но все равно блестит. Жемчужина раскололась. Но город… все равно стоит. Он здесь… – и он стучит по груди… – он такой, как здесь.
– Значит, вот так люди исчезают?
Парнишка смеется:
– Исчезают? Какая… чушь…
Он находит саму эту идею настолько комичной, что едва не падает со стула.
Шара пытается зайти с другой стороны:
– Зачем ты пришел сегодня вечером на вечеринку?
– Сегодня вечером?
– Да.
– А… – и он обхватывает руками голову. – А вы уверены, что это было сегодня вечером? Это было так давно…
– Нет. Не давно. Всего-то несколько часов назад.
– Но я чувствовал, как сквозь пальцы утекали годы, – шепчет он. – Утекали, как ветер.
Тут он задумывается.
– Мы приходили за… металлом.
– За металлом?
– Да. Мы хотели купить, но получалось слишком медленно. Нам он не нравится. Мы его ненавидим. Но он был нам нужен.
– Вотров?
– Да. Он.
Шара кивает.
– А женщина имела к этому какое-то отношение?
– Кто?
– Ну… – тут она колеблется с мгновение… – ну эта… шалотница.
– Ах, она! – И парнишка снова хохочет. – Ой, представляете, мы понятия не имели, что она там окажется!
– Понятно, – тихо говорит Шара. – А для чего вам нужен металл?
– Мы не можем летать на кораблях из дерева, – говорит мальчик. – Нам так сказали. Они развалятся. Дерево слишком хрупкое.
Его глаза провожают в воздухе какой-то невидимый предмет.
– Ух ты… Красота какая…
Похоже, она перестаралась с дозой…
– Это вы с друзьями убили доктора Панъюя?
– Кого?
– Того шалотника-профессора.
– У шалотников не может быть профессоров. Умишком недотягивают.
– Я про того мелкого иностранного профессора, который святотатствовал.
– Все иностранцы – святотатцы. Само их существование – оскорбление веры! Есть только мы! Мы – дети богов. Остальные – они из праха и глины. Они живут и не платят нам дань! Вот где святотатство!
Он вдруг хмурится и скрючивается, словно от боли в животе:
– Ох…
– Сюда приехал человек, он занимался исследованиями в университете, – Шара говорит медленно и очень разборчиво. – Вы не хотели, чтобы он тут работал. Весь город не хотел, в смысле. Люди протестовали.
Парнишка трет глаза:
– Ох… Моя голова… В моей голове… там что-то есть…
– Он умер несколько дней назад. Припоминаешь?
Мальчишка скулит:
– В голове… у меня там внутри что-то есть…
И бьет костяшками пальцев по черепу – да так сильно, что слышен стук.
– Пожалуйста… помогите мне убрать его оттуда!
– Кто-то напал на него в университете. Его забили до смерти.
– Пожалуйста! Умоляю!
– Расскажи мне все, что знаешь о профессоре.
– Он у меня в голове! – визжит парень. – Внутри! Он там! Он так долго пребывал в заточении! Я хочу видеть свет, дайте мне увидеть свет!
– Проклятие, – бормочет Шара. Подходит к двери камеры и кладет руку на смотровую щель. – Ты хочешь увидеть свет?
– Да! – верещит парень. – Во имя всех богов, да!
– Отлично.
И Шара открывает щель. Внутрь просачивается свет.
– Ну вот, – говорит она. И разворачивается к арестанту: – Теперь ты расскажешь мне о…
Но парнишки больше нет.
И не только парнишки – половины комнаты тоже. Словно бы полкамеры залило черной водой, а в центре этой черной стены – маленькое отверстие. Оттуда бьет желтый свет. Желтый, как небо перед грозой.
– Ох ты ж… – выдыхает Шара.
Отверстие с желтым светом расширяется. В голову Шары кто-то лезет, безжалостно распахивая дверку громадными ручищами…
В голове напоследок мелькает: странно, ведь это я давала ему наркотик, а не он мне…
А потом Шара начинает видеть… кучу всего.
* * *
Перед ней – дерево, старое и перекрученное.
Дерево растет на вершине одинокого холма. Его ветки – как темный купол на фоне желтого неба.
Под деревом лежит камень. Темный и до блеска отполированный. Он такой гладкий, что кажется мокрым.
А в середине камня вырезано лицо. Шара с трудом различает его черты…
И тут раздается подобный грому голос:
КТО ТЫ?
И тут все исчезает – и холм, и дерево, и камень. Картинка меняется.
* * *
Солнце. Яркое, яростное, слепящее. Не привычный шар света над головой – нет. Солнце такое, словно бы небо – из тонкой желтой бумаги, а за ним стоит кто-то с горящим факелом.
Этот край освещает древний огонь. Но кто возжег его?
Под солнцем высится одинокая гора. Странная – похожа на болезненно выпрямленную колонну. Вершина ее гладкая и круглая – прямо как тот камень под деревом. А склоны отвесные и морщинистые. Что-то в этой горе есть неприятно… живое. Хотя, наверное, это все из-за ее неестественной гладкости. Наверху ярится солнце.
Тот же оглушающий голос:
КАК ТЫ СЮДА ПОПАЛА?
И снова все пропадает из виду.
* * *
Перед ней – склон холма. На камнях пляшут отсветы пламени. Ночь. Вокруг мельтешат тени – лица, руки, все звериное, уродливое. Над головой паучьим яйцом зависла огромная, раздутая луна. Она балансирует на вершине холма, и кто-то в треуголке скачет на ее фоне и поднимает что-то к небу – кружку?.. – словно бы приглашая луну присоединиться к веселью.
Через ночное небо чернющей тучей летят и оглушительно пищат скворцы.
ЧТО-ТО НЕ МОГУ ТЕБЯ РАЗГЛЯДЕТЬ. ПОДОЙДИ-КА ПОБЛИЖЕ.
Тьма улетучивается. Ее утаскивают из этого странного пространства.
* * *
Равнина. Ее пересекает дорога. На желтом небе снова солнце, похожее на прогоревший факел. Равнина пыльная, дорога пустая.
Она летит над дорогой, в нескольких дюймах над пыльной поверхностью, словно бы кто-то везет ее на веревочке.
На горизонте набухают комковатые, желтые, бесплодные холмы. Она болтается в воздухе и летит, летит к ним, потом над их гладкими склонами и наконец видит расселину, похожую на разрез. Пещеру.
И в ней кто-то есть, и он тянет ее к себе.
Она влетает. Свет угасает.
Эти холмы полые, ты знала?
Хотя нет, это не холмы. Это статуи.
А ты знаешь, кого они изображают?
У дальней стены пещеры кто-то сидит. Она их не видит. Кажется, вон там есть кто-то высокий, в серой плотной, просторной одежде…
Лица она не видит, но чувствует на себе взгляды.
НУ ЗДРАВСТВУЙ. МЫ ЗАЖДАЛИСЬ.
Рук она не видит, но чувствует, что кто-то схватил ее и не отпускает.
ТЫ КАК СЮДА ПОПАЛА? ВПРОЧЕМ, КАКАЯ РАЗНИЦА? ВЫПУСТИ МЕНЯ.
Движения она тоже не видит, но чувствует, как смыкаются вокруг стены.
ВЫПУСТИ МЕНЯ. ТЫ ДОЛЖНА ВЫПУСТИТЬ МЕНЯ.
Серая ткань хлопает на ветру. Все ближе, ближе, хотя ничего не видно.
ОНИ НЕ ИМЕЛИ ПРАВА. НЕ ИМЕЛИ ПРАВА ТАК СО МНОЙ ПОСТУПАТЬ!
Шара пытается вырваться. Упирается ладонями, хочет оттолкнуться. Пусти! Пусти!
ТЫ ДОЛЖНА ВЫПУСТИТЬ МЕНЯ.
И тут во тьме вспыхивает яркое пламя.
* * *
Шара не сразу понимает, что стоит посреди камеры. А перед ней пылает огонь, отсветы пламени мечутся по каменным стенам, прямо как в пещере. Такой же, как в ее видениях. Она в пещере? И тут она слышит истошные крики Мулагеш: «Шара! Шара! Уходи оттуда немедленно! Что ты стоишь! Выходи, разрази тебя гром!» И понимает – да это же допросная камера, а она в ней…