Страница 105 из 115
«ВСЕ ЭТО ЛИШЬ ТРЮКИ И УЛОВКИ».
Море закованных в броню солдат разворачивается к посольству и приходит в движение.
– Нет, – шепчет Шара. – Нет, нет, нет…
И тут же на выстроенную ей защиту накатывает тяжелой волной чужая мощь: ледяная река растекается, уголок из божественных деталей скрипит и стонет под ее тяжестью, и самый ум ее трепещет. В череп, как в тонущий корабль, заливается безумие. Шара пытается отбиться. «Но я как жучок, – думает она, – который пытается удержать занесенную над ним ступню человека».
Ледяное озеро исчезает. Улицы запружены солдатами в блестящих латах. Трое подходят и обрушивают свои огромные мечи на стены. Клинки их рубят белый камень, сайпурские солдаты с дикими криками падают с батареи. И тут, к Шариному удивлению, малыш Питри Сутурашни с тоненьким боевым кличем вспрыгивает на покинутое укрепление и открывает огонь. Шара пытается защититься Свечой Овского, но из воздуха словно бы весь кислород высосали, и у нее не получается даже искры высечь.
Словно бы вокруг стены сдвигаются, давят, поднимается за дамбой вода, грозя перелиться через край…
«Я умру, как умерли бесчисленные сайпурцы до меня», – думает она.
Тысяча божественных воинов атакует ее невидимые стены.
«Меня раздавит божественная машинерия».
И тут один из сайпурских солдат вскрикивает:
– Смотрите! Там, в небе! Корабли! По небу плывут корабли!!!
Шара чувствует, как давление разом ослабевает. И обессиленно падает наземь, ловя ртом воздух.
Она заглядывает за парапет стены и видит, что Колкан тоже смотрит вверх: похоже, такой поворот событий застал врасплох и его.
Шара, давясь и кашляя, думает: «Нет, только не это! Они уже уничтожили Галадеш? Столько усилий – и лишь для того, чтобы под конец потерять все?..»
А потом она слышит, как солдат кричит:
– Это что – дрейлингский флаг на летучем корабле?
Мулагеш отвечает:
– Знакомый флаг. Это стяг короля Харквальда. Но что, провалиться мне на этом месте, тут происходит?
И Шара кратко поясняет:
– Сигруд.
* * *
Добрый корабль «Морнвьева», ранее имевший двадцать три матроса экипажа, теперь несет на палубе лишь одного безбилетника. «Морнвьева» режет килем облака и ветер, как сонное видение. Сигруд стоит у штурвала, попыхивая трубочкой, и правит на зюйд-зюйд-вест.
Сигруд смеется. Он уже давно не смеялся, даже забыл – как это, смеяться. Впервые за столько лет он стоит на палубе корабля с трубкой в зубах… Благословение, которого он уже не ждал.
«Нет ничего лучше, чем снова выйти в плавание».
На мачте висит здоровенная стальная пластина с очень большим кольцом. Раньше к нему были привязаны двадцать три каната – чтобы экипаж за борт не улетел. Теперь же там болтаются лишь двадцать три обрубленных конца, и они колотятся о сталь мачты под порывами жестокого ветра.
Честно говоря, захват корабля прошел как никогда просто и гладко: просто наводи пушку на следующий за флагманом корабль да стреляй (потом уже Сигруд решил, что корабль был вовсе не предназначен для того, чтобы стрелять из всех орудий, так что ему несказанно повезло, что судно не развалилось в воздухе от нагрузки), затем беги на палубу и, воспользовавшись переполохом, перерезай все канаты. А после становись за штурвал и легонько так корабль наклони…
Сигруд злорадно улыбается, припоминая, как, размахивая руками и ногами, падали сквозь облака черные фигурки, летя навстречу твердым объятиям матушки-земли.
Реставрационисты были готовы прозакладывать что угодно, что Сайпур не ждет атаки с воздуха. Что ж, они точно так же не ожидали воздушного боя.
Сигруд видит внизу посольство, и реку серебряных солдат перед ним, и гигантскую замотанную фигуру за ними.
Он задает кораблю курс и быстро бежит в трюм. Сигруд, конечно, не знал, что увидит внизу – уж такого он точно не ждал! – но пушки держал наготове. Хотя некоторым еще нужно прицел подправить.
«Цель прямо по курсу, – напоминает он себе. – Начало серебряной полосы – и дальше вниз».
– Огонь, – командует себе Сигруд.
* * *
Когда в разговор вступает шестидюймовка, грохот раздается такой, словно бы целая гора осела.
– Ложись! – орет Мулагеш, но Шара не слушает.
Она поворачивается к улице и вызывает толстую-толстую стену из мягкого снега. И приказывает ей повиснуть в воздухе.
Первые шеренги латников взрываются. Видимо, божественные доспехи способны уберечь много от чего, но на шестидюймовые пушки Божества не закладывались.
Ударной волной Шару и остальных сносит с батареи. Фасады зданий сечет осколками. Шрапнель влетает в снежное покрывало, замедляется и мягко падает на землю. Небо чернеет от скворцов.
В небесах раздается следующий залп, потом еще один, и еще, словно бы над головами у них бушует чудовищная гроза. Султаны взрывов расцветают вдоль улицы, все ближе и ближе к Колкану, который продолжает стоять, склонив голову к плечу, словно бы думая: «Это все очень необычно. Очень».
* * *
Сигруд с удовлетворением наблюдает, как его пушки разносят в клочья божественную армию. Он выравнивает курс «Морнвьевы», направляя ее прямо на закутанную фигуру. «У меня на борту пара сотен снарядов, – думает он. – Фейерверк получится за-ме-ча-тельный».
И тут он видит белое здание со стеклянной крышей – из Старого Мирграда, кстати. «Что эти небоскребы делают здесь?» – удивляется дрейлинг.
Подходит к борту и готовится.
– Возможно, я не выживу, – говорит он вслух. Потом пожимает плечами.
«Ну и ладно. Я всегда думал, что умру на палубе корабля».
Сигруд прыгает. Стеклянная крыша летит навстречу слишком быстро, он видит, как в ее сверкании отражается небо.
«Рука, – вдруг понимает он. – Рука больше не болит».
Небо раскалывается.
* * *
У Шары получается сесть как раз вовремя – чтобы увидеть, как дымную завесу над ними вспарывает стальной киль корабля. От борта отделяется крохотная черная фигурка и летит отвесно вниз на крышу белоснежного здания.
Колкан с любопытством наблюдает, как снижается металлический корабль, как летит прямо на него, как крылья задевают фасады домов, осыпая улицу дождем каменных осколков.
Шара понимает, что сейчас должно произойти. Она быстро вывешивает еще один слой снега, потом добавляет еще один и еще один и орет что есть мочи:
– Все прочь со стены! Все уходим со стены!
Колкан глядит на летящий на него нос корабля с некоторым изумлением, морщит лоб…
И тут мир вспыхивает.
* * *
Шара оглохла, ослепла и онемела… Вокруг звякает, брякает, грохает, трещит, верещит, хлопает, и она уверена, что это не из-за того, что она перебрала с психоделиками. Она слышит, как рядом стонет Мулагеш:
– Моя рука… моя рука… мать твою, рука…
Шара садится и оглядывается. Вот ворота – их выбило и перекрутило. А за ними – сплошное пламя и дым. А потом ветер медленно развеивает дымовую завесу.
Здания, лавки и дома вдоль по улице, ведущей к посольству, наполовину снесены и выпотрошены. Наружу торчат зубы балок, над обнажившимися фундаментами зияют внутренностями гостиные. Мостовая разбита в пыль, улица превратилась в каменистую, исходящую дымом канаву. На подоконниках, уличных фонарях, тротуарах сидят скворцы и молча смотрят на… что-то.
Колкан стоит посреди улицы, чуть согнувшись, полы плаща и укутывающие его тряпки развевает дымный ветер.
«Нет, – понимает Шара. – Это не Колкан».
Шара встает, вынимает наконечник черного свинца из кармана и, прихрамывая, идет вниз по улице к молчащему Божеству.
– Что, больно было? – кричит она.
Божество не отвечает.
– Ты впервые испытал на себе разрушительную мощь современной эпохи, – говорит она. – Возможно, современность отвергает тебя – так же, как и ты отвергаешь ее.