Город лестниц

Солдаты с боевым кличем бегут на укрепления. Мулагеш прогулочным шагом направляется к Шаре:

– Ну как тебе речь?

– Отличная, – кивает Шара. – Тебе за деньги их нужно толкать.

– Очень смешно, – отфыркивается Мулагеш. И выглядывает за ворота. – А эти твари знают, что мы здесь. На каждое здание они отряжают по дюжине бойцов, так что нам тоже достанется. Ты как, готова?

Шара колеблется:

– Это в пять раз больше того, что я вкатила парню в тюрьме.

– И что?

– Я не в курсе, как количество соотносится с качеством.

– И?

– Я хочу сказать, что, даже если это сработает, вполне может так случиться, что умру от передозировки.

Мулагеш пожимает плечами:

– Такое возможно, да. Добро пожаловать на войну. Но ты уж давай постарайся им вломить до того, как помрешь, хорошо?

– Как ты… как ты можешь так спокойно говорить об этом?

Мулагеш смотрит, как приближаются закованные в броню солдаты.

– Это как с плаванием, – говорит она. – Сначала ты думаешь: все, забыла, как на воде держаться, а потом прыгаешь и сразу понимаешь, что ничего ты не забывала. Так что, если вы готовы, Главный дипломат, – и она кивает на пилюли в ладони Шары, – самое время действовать. Потому что сейчас мы поймем, чего стоят наши пушки.

* * *

Латники выстраиваются в линию и переходят в наступление, маршируя с метрономной точностью. Сталь оглушающе брякает, по улице гуляет, отдаваясь от стен домов, эхо. Мулагеш взбирается на передовую батарею и кричит:

– Цель – крайне правый в шеренге!

Пушки медленно поворачиваются, нацеливая дула на самого крайнего латника. Тот никак не реагирует.

Мулагеш ждет, пока солдаты подойдут на расстояние выстрела, потом отмахивает рукой и ревет:

– Огонь!

Оказывается, выстрелы скорострельных пушек по звуку совсем не похожи на выстрелы – скорее, на визг большой пилы на лесопилке. Бронзовые гильзы радугой ссыпаются с батарей и со звяканьем катятся по камню двора. Шара смотрит, втайне надеясь, что латник просто взорвется, – но тот лишь замедляет шаг, а на его нагрудной пластине, лице и ногах появляются дырочки и вмятины. На ходу он звенит и скрежещет, как кухонный шкаф, набитый сковородками и кастрюлями.

Пушки поливают его огнем, латник наконец застывает, пошатываясь на искореженных ногах. Падает он лишь после тридцати секунд непрерывного обстрела. И тут же из дырок в броне, шумно хлопая крыльями, вылетает стая скворцов, а латы распадаются, словно бы держались на веревочках. «Скворцы, откуда они здесь? – удивляется про себя Шара. – Это же любимый фокус Жугова…» Идущий следом солдат бестрепетно переступает через разбитый доспех – смерть товарища явно не произвела на него никакого впечатления…

Мулагеш оглядывается на Шару и мрачно качает головой: мол, плохо дело.

– Продолжаем вести огонь! – приказывает она своим людям, и те поливают очередями наступающих солдат – латники замедляют шаг, но не останавливаются.

«Их десять, – думает Шара. – Чтобы всех расстрелять, нужно целых пять минут».

Латники уже в сотне ярдов от ворот. Ножной доспех звякает и брякает с каждым шагом.

– Давай, Шара! – кричит Мулагеш. – Мы не сможем их остановить!

Шара смотрит на горстку крохотных таблеток в ладони.

– Семьдесят ярдов.

– Давай же!

«Будь проклята моя злосчастная судьба», – думает она.

Запихивает таблетки в рот и проглатывает.

* * *

Шара ждет. Ничего не происходит.

Латники уже в пятидесяти ярдах.

– Ох ты ж, – бормочет Шара. – Ой, нет. Они не действуют! Я ничего не…

И осекается. Потом подается вперед, хватается за живот и прижимает ладонь ко рту.

– Я что-то… – и сглатывает. – Что-то я не очень себя…

Падает на колени, кашляет и извергает из себя бурный поток рвоты – причем рвет ее белым снегом, словно бы внутри у нее целый снежный пик, с которого сходит лавина, и эта лавина вылетает у нее изо рта, вместе с камнями, ветками и комками темной грязи.

Один из солдат брезгливо отворачивается:

– Во имя всех морей…

Мир вокруг Шары идет рябью. В уголках глаз вспыхивают яркие цвета. Небо подобно свитку, земля – смоле, белые небоскребы Мирграда пылают, как факелы.

«Ойойойойойойойоейей…»

Кожу морозит и жжет. Глаза горят. Язык не помещается во рту. Она кричит, кричит, орет, не переставая, секунд пять. Потом берет себя в руки.

– Посол? – наклоняется к ней Мулагеш. – С вами все в порядке?

«Это просто галлюцинации», – пытается она убедить себя.

На камнях проступают буквы: ЭТО ПРОСТО ГАЛЛЮЦИНАЦИИ.

Шара выдыхает:

– Какой интересный, однако, этот наркотик…

Но слова выговаривают маленькие ротики, открывшиеся на тыльной стороне ее ладоней.

– Как любопытно!

– Что ты сидишь! – Мулагеш выкрикивает слова, а они завиваются в воздухе огненными кольцами. – Давай действуй!

Шара смотрит на наступающих солдат. Пересчитывает их и выкрикивает:

– Девять! – Кстати, зачем она это кричит, непонятно.

Зато она видит, что латники – это ходячие клубки сложных чудес, но внутри брони – живые человеческие существа, насильно призванные Колканом на службу. «А когда броня не выдерживает, – догадывается она, – чудо тут же превращает их в скворцов и отсылает прочь. …Это очень в духе Жугова…»

Она бежит к укреплениям и кричит наступающим латникам:

– Что за доспех на вас? Он от Колкана? Или от Жугова? Какому Божеству вы служите?

Но они, конечно, не отвечают.

Тогда она разражается безумным хохотом:

– Аааа, постойте-ка! Постойте! Я забыла! Забыла! Забыла-забыла!

Двадцать ярдов.

– Что забыла? – орет Мулагеш.

– Я забыла, что знаю, как пользоваться Свечой Овского! – радостно орет Шара в ответ. – Я об этом читала!

И она разворачивается ко взводу латников – «пугала», думает она – и припоминает природу чуда: «Все сердца подобны свече. Сосредоточься на свете твоего, и он сметет все преграды».

Шара представляет наступающих латников в виде металлической стены.

И тут по доспехам солдат бежит золотисто-медовый огонек. А потом…

Словно бы огромный столп горящего ветра бьет в них: солдаты раскаляются докрасна, тают…

…и вдруг вверх взлетает гигантская стая щебечущих и посвистывающих скворцов. Они мечутся в ущелье улиц и устремляются к небу, подобные темной грозовой туче, роняющей коричневые перышки.

Латники обвалились на землю, образовав хлюпающее озеро расплавленного металла. Только ступни остались нетронутыми, и они торчат из блестящих желто-красных волн, как девять пар позабытых металлических сапог.

Шара таращится на собственные ладони. На них крупными буквами написано: ТВОЮ МАМАН, ПОЛУЧИЛОСЬ!!!

– Твою маман, получилось! – орет Мулагеш.

Солдаты поддерживают ее воплями радости и удивления и колотят самострелами по стене посольства.

Еще три латника разворачиваются и маршируют к ним. Пушки осыпают их очередями, металлические солдаты содрогаются, как от холода, но не останавливаются.

И тут Шару посещает безумная мысль: «Чудеса – они же как официальный запрос. То есть ты распечатываешь бланк, заполняешь его и подаешь в нужное окошко! И получаешь нужный результат! Но ведь это необязательно делать каждый раз! Можно же и на ходу что-то придумать, просто нужно правильно все делать!»

– Про что это она там орет? – недоверчиво переспрашивает Мулагеш.

– Про какие-то официальные бланки… – ошарашенно отвечает ей солдат.

Шара упирает палец в крайнего левого латника. «Ты – человек, на котором надет доспех, – думает она, – но доспех этот – он же из ложек!»

И латник рассыпается, как песочный замок, который слизнула волна, и обрушивается кучей звенящих металлических ложек. Взлетает новая скворцовая стая, устремляясь в темнеющее небо.

Шара разражается хохотом, хлопая в ладоши, как ребенок, которому показали фокус.

– Какого хрена? – хмурится Мулагеш.