Объятия смерти

— Не знаю, — проговорил командир, увеличивая мощность действия. Ошейник связан с кольцом, которому владелец посылает мысленные приказы. Сейчас Лирд довел уровень боли почти до максимума, но мальчишка не кричал! Конвульсии стали сильнее и чаще, но парень молчал.

— Стой, десятник! — вмешался его пожилой спутник. — Подожди, пока шаман осмотрит. Потом его воспитывать будешь! Ты же не хочешь, чтобы шаман не смог определить, нет ли в нем безумной лихорадки?

Боль исчезла, а Зиргрин поднялся на ноги, спокойно рассматривая своего мучителя. Только хвост бил из стороны в сторону, выдавая настоящие чувства архана.

— Может, он это…. Без голоса? — предположил еще один воин.

— Кара богов? — спросил Лирд, достав из ножен меч и суеверно поцеловав рукоять. Его жест повторили остальные рыжие.

— У него? — послышался кряхтящий голос появившегося из ниоткуда шамана. Старик умел возникать, словно из-под земли. Шаман, одетый в какие-то тряпки, к которым были привязаны целые гирлянды костей, черепов, лап животных и еще не пойми чего, подошел к Зиргрину и внимательно его осмотрел. — Нет никакой кары. Должен уметь говорить.

Шаман взмахнул чьей-то берцовой костью, а Зиргрина вновь парализовало. Только на этот раз без боли. Старик открыл парню рот, внимательно изучил клыкастый прикус, осмотрел височные гребни, наросты на позвоночнике, ощупал грудь, руки и ноги, долго рассматривал хвост.

— Отличный раб, — кивнул шаман по итогам своего изучения. — Имеет слабые зачатки магии воздуха, но без развития это так, скорее их нет, чем они есть. Говорить может. Ничто не препятствует. Думаю, уперся малец. Очень уж гордые они, зурги эти.

— Ну с гордыми у нас особый разговор, — ощерился спутник командира рыжих, демонстрируя не самую приятную улыбку. — Пошли, Лирд, вождя порадуешь!

— Эй, Сур, — тихо позвал один из рыжих спутника Лирда. — Если он может говорить… Это нормально, что ребенок может выдержать такое, ни разу не вскрикнув?

— Я как-то был в городе железношкурых. И там они продавали раба, огра. Огр — тупая тварь, очень непослушная. Но от такого же вот ошейника орал так, что железношкурые повыскакивали из своих каменных домов от страха.

Все воины, шедшие позади ведомого Лирдом паренька взглянули на раба с уважением.

— Может, торгаш проклятый продал некачественный ошейник? Как бы он не убежал, — предположил один.

— Нормальный ошейник. Раньше на эльфе был. Орал ушастый при наказаниях, как положено орать рабу. От того и обезумел.

Повисла тишина, в которой, подгоняемый грубыми тычками Зиргрин прошел в огороженное частоколом селение. Их процессия быстро собрала толпу из местных жителей. Все люди в селении были рыжими. Настолько рыжими, что у Зиргрина заболели глаза. Нужно отдать должное, никто не швырял в него камни, не оскорблял. Местные жители просто показывали на него пальцами и радостно улыбались. Самый большой дом, как и полагается, был домом вождя. Высокий широкоплечий мужик с густой длинной бородой радостно встретил своего младшего сына с необыкновенной добычей. Надежды Лирда оправдались с лихвой. Вождь так расчувствовался, увидев зурга, как они называют архан, в рабском ошейнике, что приказал немедленно готовить пир. Увы, но вскоре радость вождя несколько омрачилась. На все его вопросы Зиргрин молчал. Он молчал на угрозы, на избиения, на действие ошейника.

— Пятьдесят плетей, — выдавил разозленный вождь в полной уверенности, что мальчишка молчит из природной вредности его народа.

Конечно, вождь был прав. Зиргрин просто не мог сломаться. Иначе это поставит под угрозу его арханов! Пусть, он не был на самом деле одним из них, но чувство родства передалось вместе с жизнью мальчика-архана, который ради спасения своих сородичей отдал не только жизнь, но и кусок души.

Плети рыжие смачивали в каком-то растворе, от которого оставляемые ударами раны вспыхивали ужасающей болью. А судя по услышанным обрывкам фраз, раны потом гноились и не заживали.

Когда Зиргрина привязали к покрытому засохшей кровью столбу, он только закрыл глаза и постарался расслабить спину. Когда-то на Земле он читал, что так раны будут меньше. Сомнительное утешение, но он должен терпеть. С тех пор, как он тогда разбился на Анькином байке, его преследует боль. Один вид боли сменяется другим. И конца этому не видно. Вспомнились слова Урташа.

«Боль нужна для воспитания диких зверей»

Интересно, было ли все с ним происходящее частью этого самого воспитания? Как же он ненавидел этого проклятого четырехкрылого! Конечно, он не сможет ему отомстить, но уж насолить постарается непременно!

Свист плети поставил точку на размышлениях. Вся сила воли парня сконцентрировалась на одной единственной задаче. Не закричать. Он должен это вытерпеть. Пусть, он сейчас ребенок. Придет день. Он непременно отомстит!

— И все же голоса у него нет, — констатировал вождь, наблюдая, как без сознания обвис на столбе позора его новый раб. — Хорошо, что это не кара богов. Иначе могло бы пострадать селение. Отнесите этот кусок мяса в зверинец. Пусть шаман сделает что-то с ранами. Как бы не издох пацан. А там посмотрим, можно ли это вылечить.

Зиргрин открыл глаза и зашипел сквозь зубы… Когда хоть одно его пробуждение можно было назвать приятным? В нос ударил целый букет разных запахов. Прелая солома, моча самых разных животных, запах звериных тел.

— Не дергайся, малец, — послышался уже знакомый голос шамана. — Я не знаю, как ты это выдержал, но не могу не уважать.

Спины коснулась прохладная субстанция, и боль стала заметно притупляться. В течение нескольких минут шаман молча обрабатывал пострадавшую спину, периодически выдирая вывернутые ударами плети чешуйки, давая возможность на их месте вырасти новым.

— У тебя странный цвет. Наше племя много лет сражается с эльфами и зургами, но такой цвет я вижу впервые. Может ли быть, что ты просто родился необычного цвета? Видел я как-то белого змееныша желтой гадюки. Ошибка природы или шутка богов. Молчишь?

Шаман закончил с ранами и набросил на Зиргрина длиннополый эльфийский плащ, явно трофейный. Видимо, воины не нашли лучшего применения столь не мужественному по их мнению предмету гардероба. А женщины у них воины тоже.

Старик отсел так, чтобы лежавший на животе мальчик мог его видеть.

— Ну-ну, не смотри на меня так. В конце концов, я знаю точно, что говорить ты можешь. И даже могу тебя заставить с помощью зелий. Но, видишь ли, я уважаю тебя. Удивлен, наверное? Какими вы, зурги, видите нас? Злобными варварами? Доля правды в этом есть. Но и нам не чуждо понятие справедливости. Мне прекрасно понятны твои мотивы. Стоит тебе заговорить — и из тебя вытащат все о твоем народе. Ты защищаешь своих. Это мне понятно. Я сохраню твою тайну, малец. Потому что не знаю ни одного воина или даже героя, который смог бы выдержать все то, что вынес ты, не издав ни звука. Если хочешь, я даже могу прервать твою жизнь. Вождю скажу, что ты не перенес плети.

Зиргрин внимательно посмотрел на старика своими желтыми глазами с чуть расширенными в темноте вертикальными зрачками. Шаман не врал. И будь он тем, прежним Зиргрином, парень принял бы это предложение с радостью. Но он им уже не был. И не имел права на смерть. Криво улыбнувшись шаману, парень отрицательно качнул головой.

— Надеюсь, я не доживу до того дня, когда смог бы пожалеть о своем решении, — произнес Шаман. Что-то внутри старика подсказывало, что этот мальчишка в один день обернется катастрофой для его селения. Но… — На все воля богов.

Собрав свои инструменты и баночки с зельями, старик, шаркая ногами, покинул помещение. Зиргрин, кряхтя, сел, опираясь на руку, и осмотрелся. Его поместили в загон для зверей. Здесь были верховые ящеры и хищные тигры с черными клыками. Что-то среднее между зоопарком и конюшней. Блуждая взглядом по рядам клеток и привязей, наткнувшись на самого последнего обитателя, он забыл о своей боли и поднялся, направившись к сидящему в огромной клетке детенышу сильда.