Страница 52 из 107
Этой ночью за окном постреливали почему-то больше привычного. Или это у них тут в Ярославле обычное явление? К утру стрельба разгорелась ещё сильнее. Утром в дверь забарабанили, и из-за неё послышался голос Морозова:
— Комиссар Фалалеев срочно просит к нему прийти! Пойдёмте, я проведу.
— Щас, оденемся, — крикнул я, цепляя на себя свою портупею, надевая пиджак и наматывая обмотки на ноги. Спали мы не особо раздеваясь.
Закончив с одеванием и обуванием, и схватив наши мешки, мы открыли дверь и увидели бледное с пятнами румянца на щеках лицо "студента".
— Ну, веди что ли, Сусанин, — выдал в шутку я, на что Морозов дёрнулся, развернулся и пошел быстрым шагом.
Вход в здание милиции чем-то отличался от вчерашнего, но на ходу я не смог сообразить, чем. В кабинете комиссара обнаружились стоящими сам Фалалев, Греков в той же белой рубахе, но с закатанными рукавами, и сидящий на полу привалившийся к стене худощавый парень со связанными руками, в военной форме, со следами свежих побоев на лице, зло глядящий на всех. Не успели мы с Павлом удивиться и высказать вопросы, как Греков шагнул ко мне, выхватил из моей открытой поясной кобуры наган и наставил его на меня. Боковым зрением я заметил, что Морозов так же внезапно вытащил револьвер у Павла. Фалалеев обратился к нам:
— Граждане, этой ночью власть в Ярославле и некоторых других городах вырвали из рук большевиков, и она перешла в руки Северной Добровольческой Армии. Во главе Правительства стал представитель генералов Алексеева и Деникина Борис Савинков. Повсеместно рабочие и крестьяне переходят на нашу сторону, вооружаются и вступают в наши добровольческие отряды. Поскольку вы, граждане, не являетесь предателями-большевиками, то мы даём вам возможность примкнуть к нашему истинно народному восстанию и доказать на деле свою преданность народу. Вот перед вами, — Фалалеев сделал небрежный взмах кистью руки, — большевицкий мерзавец. Убейте его и вступайте в наши ряды.
На этих словах Греков ногой ударил того парня в живот, парень попытался закрыться связанными руками, но ему это не совсем удалось, и он согнулся от удара.
Ожидая нашего ответа, Фалалеев подвесил к поясу две гранаты, а Греков свободной рукой вынул из мешка на столе с десяток цилиндриков длиной чуть больше ладони и моток черного толстого то ли провода, то ли веревки.
— Греков, зачем тебе это всё? — поморщился Фалалеев.
— На арт. складе ночью взял, дома большевиков буду взрывать, вместе со всеми ихними… — нехорошо усмехнулся Греков.
— Ну так как, граждане, каково ваше решение? — обратился к нам Фалалеев.
"Ситуация аховая, — с мрачной решимостью подумал я. — Тут либо ты убьёшь, либо тебя. Делать нечего, выбор небольшой…"
— Да я, собственно, никогда с большевиками быть не хотел, — говорю я. — В милицию пошёл, чтобы еда была, совсем голодно было. Ну, и грабителей ловил, да.
Незнакомый большевистский мерзавец вскидывает голову и смотрит с вызовом, Павел уставился на меня, а я продолжаю:
— Я и сам из деревни, и брат у меня тама, люто большевиков не любит. Вот чего пишет мне, что большевики творят-то… — и я, сделав небольшой шажок вперёд, лезу левой рукой за борт пиджака. Рука нащупывает деревянную рукоятку и "грибок" на навершии. Резкий взмах левой рукой, и финка лезвием полностью погружается в грудь Грекову, стоящему слева от меня. Глаза его стекленеют, но он какое-то мгновение продолжает стоять на ногах. Сжатыми и согнутыми пальцами правой руки бью что есть силы Фалалееву, стоящему справа, в кадык. Фалалеев хрипит, отшатывается, хватается за горло, и падает. Краем глаза замечаю, как кулак молодого рабочего Никитина бьёт по голове Морозова, и тот оседает на пол. Тут и у тела Грекова подгибаются ноги, и он валится вниз.
У меня уже больше десятка убитых в перестрелках бандитов на счету, и вроде привык, но ножом орудовать совсем не то, что пулей. Тяжелые были ощущения, убивать вот так собственными руками человека… Повторять не хотел бы. Но, как видно, находясь здесь, в этом времени, уже огрубел, и подобные чувства, нахлынув, вытеснились осознаванием текущей хреновой ситуации.
— А я в тебе Саш, и не сомневался, — облегченно сказал Павел. — А уж когда ты про брата сказал, то уж сразу догадался, что опять ты что-то придумал. У тебя и брата-то нет…
— Это хорошо, что не сомневался, — перевёл дух я. — Не поверил бы мне, промедлил, и Морозов нас тут обоих бы из нагана в два счёта уложил. Ты как его?
— Вроде живой ещё… — ответил, склонившись к "студенту" Паша. — Мозготрясение-то точно будет.
Проверяю Фалалеева. Тот еще дёргается, но уже не жилец.
— Вы откуда? Из ВЧК? — разлепил слипшиеся от засохшей крови губы сидящий у стены парень.
— Не угадал, из московской уголовно-розыскной милиции, — отвечаю я. — А ты кто такой? — обратился я с вопросом к избитому парню.
— Громов Александр, военный комиссар Ярославского уезда, большевик, — хрипло, но чётко представился тот.
Я выдёрнул финку, вытер об одежду Грекова и спрятал в ножны.
— Тёзка, значит, — присел я рядом с ним, разматываю ему связанные руки. Отвязанную веревку кинул Паше со словами:
— Морозова свяжи, и кляп какой-нибудь засунь, чтоб не орал.
— Сделаю… Не развяжется… — проговорил Павел, связывая бесчувственного "студента".
— Ну что, тёзка, идти сможешь? И куда пойдём? Это ж твой город… — это я Громову.
— Схорониться надо. Белая контра мятеж подняла, офицерьё лютует. Из Советов, слышал, многих убили, — кряхтя и держась за бок, Громов кое-как встал на ноги. Подошёл к телу Грекова, со злостью плюнул на него, — Паскуда был, а не человек. Меня схватили когда, жену мою бил, и ребенка новорожденного чуть не убил до смерти, свои его остановили…
Я вынул из руки убитого свой наган и убрал в кобуру. Потом подумал, отцепил гранаты от пояса Фалалеева и сунул их в свой мешок, вдруг с боем прорываться придётся, пригодятся. С подобными гранатами теперь я как-то знаком. А вот динамит, а в цилиндриках, похоже, был именно он, я брать не стал. Не умею я с ним обращаться, динамит, вроде, и взорваться может от сильного удара, особенно, если "запотеет". Да к нему запалы, кажется, нужны, одним бикфордовым шнуром не подорвёшь. Павел тем временем взял в руки свой наган.
— Давай, товарищ Громов, мы тебя как-будто ведём куда-то, — предложил Паша. — А ты иди вперёд и дорогу показывай.
Громов расстегнул у Фалалеева револьверную кобуру и вынул из неё револьвер, спрятал его за пояс штанов под надетую навыпуск рубаху и молча кивнул. Так, Громов впереди, а я с Павлом сзади, мы и вышли из кабинета.
По милиции сновали туда сюда вооруженные люди, и многие, видев идущего избитого Громова и Никитина с наганом, по-своему понимали ситуацию и бежали дальше. Я шёл напряженный, готовясь в любую минуту выхватить оружие и прорываться с боем, но обошлось. Выйдя на улицу, я понял, что поменялось на входе — на месте прежней вывески с надписью "Гражданская милиция Ярославского Совета рабочих депутатов" было пустое место. Пройдя немного по улице, мы углубились во дворы.
— Куда идём? — спросил тихо Павел у Громова.
— К сродственнице жены пойдём, тётке двоюродной. Тут неподалёку, — хриплым шёпотом ответил тот. Петляя закоулками мы вскоре добрались до нужного места. Зашли в полумрак чёрного хода двухэтажного каменного дома, и Громов толкнул дверь квартиры на цокольном этаже. Пройдя темным неосвещенным коридором, мы остановились перед комнатной дверью, в которую Громов тихо постучал. Дверь отворилась, и на пороге появилась женщина средних лет, одетая в простое платье темных тонов и с повязанным на голове платком.
— Господи, Саша, да кто ж тебя так! — всплеснула руками женщина.
— Тихо, тихо, Настась Матвевна… — остановил её Громов. — Мы зайдём, пустишь?
— Заходите, заходите, ребятки… — женщина посторонилась, пропуская нас внутрь комнаты и закрывая дверь.
— Что с тобой-то? А Дуня где? Что с ней? — засыпала женщина парня расспросами.