Прощальный фокус

Столкнув со своей подушки кролика, Сабина перевернулась на другой бок. Бывали и иные ночи. Ночи, когда он представлялся ей лжецом, который каждую минуту, что они были вместе, жил недоступной ей жизнью. Не подпускал ее к себе. Не замечал, что ради него она пожертвовала всем, что поставила свою любовь к нему выше здравого смысла. Считал ее недалекой, раз купилась на басню о погибших родителях из Новой Англии. Наверняка едва сдерживал смех, когда она, с легкостью заглотив крючок, попалась на эту удочку. Ее расспросы его раздражали: когда же наконец она от него отстанет? Ведь он не натягивал леску слишком сильно, разрешил ей известную свободу маневра, дал чем поживиться – назвал какую-то фамилию, какое-то место, а потом сделав вид, будто воспоминания для него слишком болезненны, навсегда закрыл тему! А она ему верила. Ложь возникала то тут, то там, как протечки на потолке. И лгать было так соблазнительно легко. Он говорил, что едет в Сан-Диего, отправляясь в Байю. Лгал беспричинно, лишь потому, что верила. Говорил, что администрация клуба отменила представление, когда ему просто не хотелось работать. Говорил, что хочет провести вечер один, собираясь затащить к себе в дом какого-нибудь бармена, чьего имени даже не помнил. Трефовую шестерку выдавал за бубнового туза. А она верила. Привыкла верить, и с каждой новой ложью он ускользал от нее все дальше. Сабина просыпалась на сбившихся простынях, с подушкой между зубами. Зачем было лгать, если она так его любила?

Сабина надеялась, что приезд Феттерсов даст ей множество ответов, может быть, даже, едва взглянув на них, спускающихся с трапа, она убедится, что перед нею люди, родство с которыми стоит скрывать. Может, они превращали его жизнь в ад. А может, и того хуже – было там нечто, на что намекал отец. Сабина зажмурилась. Что это за мать, которая ни разу не появилась на пороге – узнать, как дела у сына? Что это за мать, которая не звонит даже на день рождения? А сестры? Как назвать женщин, которые, считаясь сестрами, понятия не имели о том, что брат их умирает? Сабина бы почувствовала это даже на другом конце земли!

Так Сабина и металась, не зная, что думать. Хотела было встретиться с друзьями, но передумала. Повидала родителей – те считали, что нечего женщине торчать одной в огромном доме и лучше дочери переехать к ним, хотя бы на время. А то что она будет делать, если кто-нибудь вломится?

«Вы что думаете, Парсифаль мог испугать грабителей?» – удивилась Сабина.

В субботу подул ветерок и разогнал клочья тумана. С побережья можно теперь было различить острова – полупризрачные убежища отшельников. Сабина вызвала уборщицу бассейна, садовника и команду отставников-пожарных, которые, прибыв вшестером, вычистили-выскребли дом меньше чем за час. Она спустилась в сад, срезала несколько орхидей, благополучно переживших черные дни небрежения, и поставила в вазу на столе в холле. Заказала еду у «Кантера».

Посреди недели ей внезапно пришло в голову, что Феттерсы могут даже и не знать, что Парсифаль был геем, и думать, что в Лос-Анджелесе они встретятся с женщиной, которую он любил. Почему бы и нет? На один день она станет невесткой. Звание вдовы это и предполагает. А на самом-то деле вдовой должен был стать Фан. Он прибрался бы в доме сам, вымыл бы окна с уксусом. Он не видел никакого смысла в том, чтобы заказывать готовую еду, и мог целый день убить, бродя по рынку, выбирая самые свежие мидии и розмарин. Поживи он подольше, устроил бы эту встречу самым лучшим образом. Его мягкость обезоруживала всех, с ним всем было хорошо и легко. Он бы не сердился, не раздражался, а принял бы этих людей тепло, помня, что потеря у них с ним – общая, принял бы со всей искренностью, не замутненной уродливым желанием доказать, что его чувство к Парсифалю сильнее, чем у всех прочих. Сабина сняла с себя платье – чересчур уж нарядное, словно напоказ. Надела черные льняные брюки и плотную синюю блузку. Повесила на шею кулон, подаренный Парсифалем на сорокалетие, – миниатюрную эмаль с изображением Девы Марии, лицом пугающе похожей на Сабину.

Возле терминала аэропорта водители лимузинов, все как один с темными усами и в еще более темных очках, держали над головой плакатики с именами. Сабина подумала, что и ей, наверное, стоило бы запастись таким плакатиком с фамилией «Феттерс», но потом решила, что и без этого с легкостью их вычислит: вид у них будет растерянный, а сходство с Парсифалем сразу бросится в глаза. Сабина размазала по ладони немного помады и подкрасила щеки. От прибывшего самолета тек поток пассажиров. Некоторых тут же встречали объятия – кого просто теплые, а кого пылкие. Другие целеустремленно направлялись к главному входу или, задрав голову, изучали информацию о пересадках на транзитные рейсы. Люди все шли и шли. Казалось, им нет числа.

– Господи, – сказал женский голос рядом. – Ассистентка!

Небольшого роста, округлой формы фигура – видать, на кукурузе росла. Седые волосы совсем недавно укладывали – на макушке следы от бигуди.

– Миссис Феттерс?

Женщина схватила руку Сабины и крепко сжала. Глаза за стеклами очков наполнились слезами.

– В самолете я сказала Берти: «Как мы узнаем ее?» – но как вас не узнать? Я узнала бы вас где угодно, взгляни, Берти, это же ассистентка!

В Берти Сабина уловила сходство с Парсифалем – слабое, словно стертое. На вид – лет тридцать, без скидок. Хорошенькая, но лицо невыразительное. Тоже недавно завилась – кудрявая каштановая грива с высветленными желтыми прядями доходит до лопаток.

– Рада познакомиться, – сказала Берти, энергично тряхнув руку Сабины.

Миссис Феттерс потянулась к лицу Сабины, словно намереваясь коснуться его, но тут же отдернула руку.

– О, вы такая красивая! Значит, жизнь у него сложилась хорошо, если женился на такой красавице!

Долго копившиеся за стеклами ее очков слезы вдруг прорвались и хлынули по щекам.

– Надо было мне раньше догадаться, кем окажется его жена! Вы на шоу Джонни Карсона с ним познакомились?

– Вы знаете меня по тому шоу? – спросила Сабина. Пассажиры, спешившие наперегонки к своему багажу, толкали их. Мимо прошествовало семейство индийцев, и Берти повернулась, чтобы получше разглядеть женщину в золотистом сари.

– Да, конечно. Хотя и не знали, что вы – пара. Мы думали, что ассистенток прямо на шоу и распределяют. Все наши знакомые сказали, что выглядите вы как те девушки, которые премии Киноакадемии вручают.

– Нет. – Сабина смутилась. Она пыталась свыкнуться с обилием впечатлений. Мать Парсифаля… На ней было зеленое шерстяное пальто с продолговатыми деревянными пуговицами. В руке чемоданчик – с таким Сабина в старших классах ходила на вечеринки с ночевкой. – Удивительно, что вы запомнили меня, увидев всего раз.

– Всего раз? – переспросила миссис Феттерс.

– Да она смотрит эту передачу чуть ли не каждый вечер! – сказала Берти.

– Моя дочка Китти переписала мне ее на кассету. Было очень нелегко отыскать это видео, но нашли. У вас там только одна реплика в самом конце. Вы говорите: «Благодарю вас, мистер Карсон».

– Правда? А я даже и не помню.

– А вы разве эту запись не пересматриваете? – спросила миссис Феттерс. Сабина попыталась увести гостей с пути двигавшегося на них электрокара.

– Нет, у нас нет кассеты, – сказала Сабина, забирая у свекрови чемоданчик. Говорить о шоу Джонни Карсона, когда предстояло обсудить столько всего важного, казалось Сабине верхом нелепости. – Нам сейчас надо вниз.

– А вы все время на телевидении выступали? – спросила Берти.

Сабина покачала головой и сделала пару шагов по направлению к выдаче багажа, надеясь, что женщины последуют ее примеру.

– Нет, только в тот раз.

– Ну так я пришлю вам запись, – сказала миссис Феттерс. – Посмотрите, какая вы там невозможно красивая!

Аэропорт совершенно ошеломил Феттерсов. Через каждые три шага они останавливались, замирая перед чем-нибудь или кем-нибудь. В терминале внутренних рейсов смешались все расы и все национальности. Женщины шептали друг другу: «Как думаешь, из какой это страны?», «Мам, глянь-ка… видела?» Но, ступив на эскалатор, примолкли. Вцепившись сразу в два поручня, не давали пройти мужчине в черном костюме и с мобильным телефоном в руке. Вниз они спускались бесконечно долго, проплывая мимо заключенных в пластиковые сферы работ финалистов молодежного конкурса искусств «Калифорния будущего» – написанных темперой апельсиновых деревьев. На спутниц Сабина не оглядывалась, всецело занятая попытками разобраться в том, что узнала.