Прощальный фокус

– Но даже до Глендейла еще ехать и ехать. Бог весть куда забрались.

– Это Лос-Анджелес, – возразил Парсифаль. – Это наш город. Все, кто любит Лос-Анджелес, мечтают быть похороненными на Форест-Лоун. – Он откинулся на спинку дивана и задрал ноги на кофейный столик. – Раз нам это по карману, имеем право!

Сабина решила оставить эту тему. В конце концов, кто она такая, чтобы диктовать людям, где им быть похороненными?

После ужина Фан подошел к ней, одиноко сидящей у бассейна. Вечернее небо цвета спелой сливы вдали было подсвечено заревом городских огней.

– Я купил три, – сказал он.

– Три чего?

– Три участка. – Говорил Фан деликатно, словно вопросительно. С каждым днем болезни голос его становился все мягче, а черные волосы, всегда такие густые, красивые, за один месяц поседели и были теперь коротко острижены. – Нам надо оставаться вместе. В этом все дело. Ведь мы же семья. Не хочу, чтоб тебе было одиноко.

Сабина не глядела на него. Сколь бы щедрым ни был дар Фана, она понимала, что обречена на одиночество. Даже в смерти ей суждено оставаться для мужчин «третьей лишней», попутчицей.

С каждой минутой темнота сгущалась. Птицы почти замолкли. Фан похлопал ее по руке.

– Трудно все это обсуждать. Думаю, что, когда мы уйдем, у тебя впереди еще будет целая жизнь. Сможешь выйти замуж, родить ребенка. Тебе предстоит еще долгая дорога, прежде чем ты узнаешь, какой конец тебе уготован. Поэтому участок – это просто страховка, на всякий случай. Знак того, что Парсифаль и я тебя любим, и будем всегда любить, и хотим, чтобы ты всегда была с нами, и, если ты даже не согласишься и не придешь к нам, это ничего не изменит. Так или иначе, участок будет за тобой.

Сабина кивнула, глаза ее наполнились слезами. Мысли о смерти Парсифаля, о смерти Фана, о том, как она останется одна, об участке, купленном в дополнение к двойному, – все это было уже чересчур. И хоть очень редко случались минуты, когда Сабина ощущала, что ее с Фаном связывают чувства иные, нежели общая любовь к Парсифалю, сейчас она уронила голову Фану на плечо.

– Невероятно! – проговорила миссис Феттерс, глядя в окошко на панораму стелющихся холмов, на склонах которых то тут, то там высились скульптуры ангелов, мраморные обелиски и дорические колонны. – Гляжу, гляжу во все глаза и просто поражаюсь! Калифорния и Небраска – как будто разные страны, честное слово! Как думаете, можно здесь где-нибудь цветы купить? – В голосе ее звучали умоляющие нотки. – Нехорошо идти с пустыми руками.

– Конечно, – согласилась Сабина.

– Я благодарна вам, что вы так терпеливы со мной. – Тут миссис Феттерс изумленно коснулась рукой окна. Они проехали мимо статуи Святой Девы, непринужденно упирающейся босыми ступнями в земной шар. – Берти, ты только взгляни, какая красота!

– Прямо как парк! – восхитилась Берти. – Интересно, каково это – покоиться здесь?

Сабина подъехала к цветочному магазину, расположившемуся вместе с отделом продаж и справочным бюро в просторном строении, имитировавшем тюдоровский особняк. Надо было ей заранее позаботиться о цветах. Когда они с Парсифалем ездили к Фану, всегда останавливались в Пасадене и покупали цветы у Джейкоба Маарсе. На кладбище торгуют главным образом гладиолусами и гвоздиками, к тому же безбожно задирают цены. Но сейчас Сабина как-то растерялась, видно, утратила навык. Она не была здесь больше двух недель, с самых похорон, вот и не запаслась цветами по дороге. Сунув руку в сумочку, она вытащила и надела темные очки. Ладони, долго сжимавшие руль, вспотели.

Воздух в цветочном магазине оказался таким приторно-сладким, что женщины даже замерли на секунду в дверях, словно натолкнувшись на некую преграду. От переизбытка розового и желтого было больно глазам. И стены были слишком белые, и пол слишком ярко блестел в лучах солнца. Обстановка веселенькая, что тебе кондитерская лавка. Торговля шла бойко: посетители брали готовые композиции из прозрачных холодильников или составляли букеты сами, вытягивая цветы из ведер на полу. Мексиканка в белой форменной одежде держала в руке пучок темных мягких папоротников.

Берти бродила по магазину, точно в трансе, трогая лепестки гербер.

– В жизни не видала, – задумчиво проговорила миссис Феттерс, – столько цветов за раз.

Сабина втайне надеялась, что они выберут гардении. Парсифаль любил гардении. Закладывал их за ухо и говорил, что чувствует теперь внутреннюю связь с Билли Холидей. Сама она выбрала восточные гибридные лилии «Мона Лиза». Она скупила все, что были в магазине, заплатив восемьдесят долларов. Из «Моны Лизы» на восемьдесят долларов можно сделать два превосходных букета. От подмаренника и бизоновой травы она отказалась – взяла только сами цветы, обернутые в зеленую сетчатую ткань. С охапкой лилий, покоящихся на сгибе тонкой руки, Сабина выглядела победительницей какого-то соревнования.

– Не знаю, что и выбрать, – посетовала миссис Феттерс, уставившись в стекло витрины.

Сабина заверила, что купленных цветов и так достаточно, что возле могилы только одна ваза, но Берти с матерью все же купили по желтой розе, пять долларов штука.

Они подъехали к домику смотрителя, расписавшись, взяли у него ключ, после чего проследовали ко Двору Давида. Сама копия статуи Микеланджело была снята с постамента, поскольку, как гласила пояснительная табличка, была повреждена Нортриджским землетрясением. Там, куда должен был обращать свой взор Давид, группа людей толпилась возле экскаватора и вырытой ямы.

«Смотри, – объяснял Парсифаль. – Проходишь во Двор Давида, оттуда – в Сад Миротворения, отпираешь ворота и проходишь в Парк Памяти. – Он развернул перед Сабиной план. – Вот такой маршрут. Правда здорово?»

– А почему здесь заперто? – спросила Берти.

– Место очень красивое и укромное. Они не хотели, чтобы люди ходили здесь туда-сюда и глазели. – Сабина не сразу совладала с ключом. Из репродукторов на стенах доносилась тихая музыка.

– Лучше бы на мне было платье, – сказала миссис Феттерс. Она одернула на себе свитер. – Не думаете, что платье было бы уместнее? Может, не стоило нам сюда ехать прямо из аэропорта?

– Вы прекрасно выглядите, – сказала Сабина.

– Я не успела привести себя в порядок после полета. Неприлично являться сюда в таком виде. Да еще после такой долгой разлуки.

– Мама… – Берти тронула затылок матери.

С глубоким вздохом миссис Феттерс вытерла щеки под очками. Ей было шестьдесят шесть, но сейчас она казалась гораздо старше.

– Ладно, – сказала она. – Я просто приеду еще раз, завтра. Приеду завтра, нормально одетая.

Они вошли внутрь.

Под японским сливовым деревом кусок газона был аккуратно снят и заменен новым, но было видно, где кто лежит. Над прахом Парсифаля виднелся еле заметный травяной шов, а над Фаном все было ровно. Парсифаль пребывал здесь уже две недели – дольше, чем библейский Лазарь. И Лазаря не кремировали. Невыносимое горе волной поднялось в груди Сабины, камнем легло на плечи. Неспроста она не могла приехать сюда раньше.

Берти топталась у входа, но миссис Феттерс действовала по-матерински решительно: сев на корточки, она провела рукой по табличке, будто вытирая ее.

– Парсифаль… – вслух прочитала она. – Что ж, если это было твоим желанием, то я привыкну. Ты вечно хотел перемен, Гай, удивлял нас так часто, что теперь мы уже даже и не удивляемся.

Говорила миссис Феттерс легко, непринужденно. Беседы с отсутствующим сыном вошли у нее в привычку.

– Как же тут славно, и жена у тебя такая красавица. Ты все сделал как надо, дружочек, лучше и не придумаешь. И отца ты в дураках оставил. Выстоял, показал ему, чего стоишь. – Она подняла глаза на Сабину, которая прижалась спиной к кирпичной стене, словно вымуштрованный садовником плющ. – Вы не представляете, с какой скоростью зарастает сорняками место, где похоронен его отец! Если б летом я каждые две недели не пропалывала, могилы просто можно было бы и не найти. Китти говорит, что это отец нарочно делает, чтобы меня мучить. Китти… – Она опять обратила взгляд к могиле. – Ох, как бы обрадовалась Китти, если бы смогла все это увидеть! Как бы она гордилась тобой! Она жутко скучает по тебе, Гай. Когда она узнала, что ты умер, пришлось вызвать доктора, чтоб он дал ей что-нибудь. Она так рыдала, что у меня сердце разрывалось! Ты был для нее всем на свете. Всегда, каждый день ее жизни! Но вот Берти, она здесь. – Миссис Феттерс протянула руку младшей дочери: – Подойди, Берти, поздоровайся с братом!