Закат империи

Кассиодор очнулся от задумчивости только тогда, когда внезапно вспомнил об Амалаберге. Подойдя к столу, он налил себе полную чашу вина, хотя всегда отличался умеренностью, выпил и нетвёрдыми шагами направился в свою спальню.

Когда на крик, бессмысленный и отчаянный крик своего господина в спальню прибежали рабы, они застали такую сцену, что долго не решались прервать своего оцепенелого молчания. На постели лежала невероятно красивая Амалаберга, у которой были открыты глаза и обнажена левая грудь. В этих глазах застыло такое выражение, которое бывает у человека, достигшего после долгих усилий блаженного успокоения. Зато магистр оффиций — крупный, сильный и уверенный в себе мужчина отчаянно стонал, стоя на коленях перед ложем и цепляясь руками за покрывало. И его серые затуманенные слезами глаза неотрывно смотрели на мёртвую готскую принцессу.

Глава 29. ТРАВА ЗАБВЕНИЯ

За те несколько часов, которые Максимиан провёл в катакомбах, слыша из-за стены сначала душераздирающие крики, а затем и предсмертные стоны своего благодетеля, он сильно изменился. Сам он понял это уже на следующий день, когда явился в таверну «Золотой баран» и хозяин, не узнав его, предложил снять комнату, приняв за нового постояльца. Да и мудрено было узнать в этом измученном и оборванном человеке с потухшим взором, дрожащими руками и седыми прядями волос того самого самоуверенного юношу, каким он был во время своего первого приезда в город. Он не мог спать, не мог думать — в ушах звенели дикие крики того, кого он всегда видел спокойным, доброжелательным и улыбающимся. Максимиан приказал подать вина. И вот здесь, сидя в своей комнате и отчаянно пытаясь заглушить невыносимые воспоминания, он и допустил первую ошибку: расплатился за вино золотой монетой времён императора Константина из ларца. Перед тем, как выбраться из катакомб, Максимиан пересыпал всё содержимое ларца в мешок, в котором они с его несчастным слугой хранили свои запасы хлеба и мяса. И ему даже не пришло в голову, как странно будет выглядеть в этой жалкой таверне золотой, особенно учитывая то, что все старались расплачиваться более поздними монетами императора Феодосия, имевшими меньший вес при том же номинале.

Впрочем, Максимиану было уже всё равно. Он даже не обратил внимания на удивлённый взгляд хозяина «Золотого барана», позабывшего принести ему сдачу. Но ещё более этот толстяк удивился второму требованию своего постояльца — доставить ему принадлежности для письма. А Максимиан, проливая отчаянные слёзы над кружкой неразбавленного вина, решил вдруг сочинить эпитафию тому, кто ещё недавно был надеждой всех честных римлян и чей холодный, покрытый синяками и запёкшейся кровью труп теперь лежал в подземелье местной тюрьмы, словно труп жалкого бродяги.

На следующий день Максимиан отправился к представителю гильдии гробовщиков и, передав ему текст своей эпитафии, снова расплатился золотыми императора Константина. У него просто не оставалось других денег, хотя на этот раз он обратил внимание на то, с каким удивлением хмурый невзрачный гробовщик долго рассматривал сначала золотые монеты, а затем и самого заказчика. Это удивило и заставило насторожиться Максимиана, но в любом случае дело уже было сделано и теперь оставалось только дождаться похорон Боэция и немедленно покинуть Тичин.

На выходе из мастерской, где делали саркофаги, он вдруг столкнулся с каким-то стариком, который показался ему подозрительно знакомым. Они разминулись, обменявшись пристальными взглядами, и лишь потом, спустя несколько часов, Максимиан понял, что этот старик полностью соответствовал тому описанию, какое Афраний давал своему нанимателю: седая борода, выпученные, ракообразные глаза и огромный отвисший нос. Да, человека с подобной внешностью трудно с кем-нибудь спутать. Максимиан решил соблюдать максимальную осторожность, ведь если всё обстоит именно так, то он стал невольным похитителем драгоценностей, принадлежавших этому человеку!

Тем временем слухи о смерти бывшего магистра оффиций успели распространиться по всему городу, поэтому его похороны вызывали большой интерес. Ещё днём, когда могильщики копали землю под скромный, чёрного мрамора, саркофаг, к месту будущего погребения стали стекаться толпы любопытных. Старинный обычай запрещал хоронить кого бы то ни было в пределах городской черты, и Боэцию предстояло упокоиться на небольшом кладбище, находившемся в ограде старинной церкви Святого Павла, неподалёку от городской тюрьмы, но за стенами города. И то, что Боэция должны были похоронить именно в церковном приделе словно уже канонизированного мученика, придавало его похоронам особое значение. Начальник городской стражи — старый гот по имени Лангодист собрал большой отряд воинов, дабы не допустить массовых столкновений между представителями римской и готской общин города. И тем не менее обстановка успела накалиться до такой степени, что, когда после отпевания из церкви вынесли простые деревянные носилки, на которых покоилось зашитое в саван тело Боэция, в толпе раздались яростные проклятия в адрес всех готов и короля Теодориха.

Одного из последних защитников римской вольности хоронили как погибшую надежду — с мрачно сжатыми кулаками и слезами на глазах. И Максимиан был в толпе и также плакал и проклинал готов вместе со всеми. Впрочем, готская стража была настроена весьма решительно, а римские горожане безоружны, поэтому дальше проклятий дело не зашло. К вечеру, когда стало темнеть, а тело бывшего магистра оффиций уже было погребено в саркофаге, толпа начала быстро расходиться, и вскоре кладбищенский придел опустел. Максимиан остался один и не торопился уходить, медленно бродя по старинному некрополю, зачем-то толкаясь в железные двери склепов и рассеянно читая надгробные надписи. Но странное дело — чем свежее было погребение, тем реже надписи на гробницах, на иных даже не указывалось никаких имён! Словно покойники были уверены в том, что Господь на небесах сумеет отличить их одного от другого, а потому и нет надобности указывать, где именно похоронено тело.

Но Максимиан думал совсем о другом. Со смертью Боэция закончился какой-то, может быть, даже самый важный и самый счастливый период в его жизни. Поэта настолько угнетала мысль о будущем, что даже не пугал вид ночного некрополя. Впрочем, проведя столько времени в катакомбах, Максимиан уже разучился пугаться темноты, её таинственных шорохов и звуков. Это было ценное качество, благодаря ему он не растрачивал силы, сохраняя их для настоящей опасности. О такой опасности очень скоро его возвестило негромкое лошадиное ржание, раздавшееся где-то неподалёку.

Было совсем темно, поскольку луна пряталась за тучи, и Максимиан, легко укрывшись в тени большого склепа, стал напряжённо всматриваться в темноту, ожидая появления таинственного всадника. Почему-то он вновь вспомнил о сокровище, которое, зашив в мешок, носил под своим плащом. А что если оно проклято и может принести несчастье его обладателю? Сколько таинственных смертей связано с ним? Кто знает, кто его таинственный обладатель?

В этот момент послышался скрип открываемой металлической калитки, а затем стал медленно приближаться перестук лошадиных копыт. Незнакомец был или язычником, или самим дьяволом, если осмелился въехать верхом на освящённую землю церкви! Когда луна на какой-то миг осветила дорожку между надгробиями, Максимиан осторожно выглянул из-за своего укрытия и... застучал зубами от ужаса!